он вдвойне глуп, во-первых, потому, что может до такой степени бояться своей жены, во-вторых, потому, что от страха позволяет себе подобные бесчинства, и приговаривает его к 7-дневному содержанию в тюрьме.

Мастеровый. 7 дней! Это мало, господин судья! Будьте так добры, арестуйте меня на месяц! Мне смерть как не хочется опять так скоро возвращаться к жене!

Судья. Нет, я сказал 7 дней — и больше не могу; по обстоятельствам дела следовало бы совершенно оправдать вас; но полицейский чиновник не может являться искупительною жертвою за грехи жены вашей.

Вот пример необыкновенной аккуратности, с которою английские судьи придерживаются буквы закона. К одному мировому судье приводят человека, обвиняемого в похищении фунта чая из одного магазина. Свидетелем является 12-летний сын хозяина магазина, глухонемой, который может произнесть лишь несколько невнятных звуков. Несмотря на свой недостаток, мальчик казался очень неглупым, и весьма подробно изобразил знаками всю сцену воровства, свидетелем которой он был. По окончании рассказа, судья обратился к отцу мальчика с вопросом: получает ли его сын какое-либо религиозное воспитание?

— Я слишком беден, чтобы отдать его в институт глухонемых, — отвечал отец; — сам я хоть и честный человек, но в церковь хожу редко.

— В таком случае, — объявил судья, — я не уверен, насколько сын ваш понимает нравственную обязанность свидетеля, и не могу основать моего приговора на его показании.

Обвиненный в воровстве, боясь, что дело его будет перенесено в суд присяжных, чистосердечно признался в своем поступке и просил судью приговорить его к наказанию. Но судья остался непреклонен.

— Я не могу взять этого дела на свою совесть, — сказал он; — пусть присяжные рассудят его.

Этот соломонов суд, кажется, не нуждается в комментариях. В гражданском отделении лондонского суда на днях будет рассматриваться очень интересное дело. В 1830 г. один молодой ирландец, католик, женился на своей соотечественнице. Вскоре после того он бросил ее и потом три раза был женат. Наконец, несколько лет тому назад он умер, и большой мраморный памятник увековечивает память его в одном из важнейших приморских городов Англии. Во время жизни он платил ежегодную пенсию своей первой жене, и та не предъявляла своих прав; но теперь старший сын ее намерен доказать незаконность всех браков своего отца, кроме первого, и свои права на наследство его имением. Процесс этот интересен как по своей романической завязке, так и по тем аномалиям в английских законах о браке, какие он откроет.

Мы говорили в начале статьи о тех громадных размерах, которые имеет в Англии благотворительность. Ни в одной стране не тратится так много денег на общественное милосердие, нигде нет такого множества богоугодных заведений, содержимых частными лицами, как в Великобритании. В числе прочих учреждений этого рода несколько лет тому назад в Англии открыт был первый институт глухонемых, в котором этих несчастных учат говорить словами, а не мимикою и понимать говорящих по движению их губ. В настоящее время в этом заведении находится несколько мальчиков и девочек, разделенных на классы, как в обыкновенных школах. При входе в учебную комнату вы видите такие же столы, скамейки, на стенах такие же картины, как в обыкновенных училищах. Учитель вызывает детей по фамилиям, они встают, читают, объясняют предложенные им картины, решают арифметические задачи не хуже всяких других школьников, только при этом глаза их должны быть внимательно устремлены на лицо учителя, по движению губ которого они угадывают его вопросы. Подобный метод обучения глухонемых введен в Германии еще в прошедшем столетии, но в прочих странах он прививается с трудом. Во Франции глухонемые объясняются мимикой и говорят руками целые речи, понятные, конечно, только для их собратий по несчастию. Немцы нашли, что этого мало. Терпению и, можно сказать, самоотвержению их педагогов удалось окончательно ввести несчастных глухонемых в среду образованного общества, сделать для них доступным полное и свободное общение с цивилизованным миром. В настоящее время в Германии существует множество институтов, в которых глухонемые обучаются всем предметам элементарного образования преподавания и при этом свободно разговаривают друг с другом, как совершенно здоровые. Можно себе представить, каких громадных трудов стоит обучение подобного рода! Ребенок, которого привозят в заведение, обыкновенно свободно говорит мимикою; это некоторым образом его родной язык, на котором он легко и свободно разговаривает с товарищами и даже с учителями; знание этого общего всем глухонемым языка знаков необходимо для учителя, как для каждого педагога необходимо понимание детского лепета своего воспитанника. Через несколько времени после поступления ребенка в школу начинают учить его произносить звуки. Зрение и осязание должны заменять ему слух. Он не может слушать звуков, он должен наблюдать за положением рта, языка и гортани; учитель дает ему ощупывать свою грудь, свое горло и ясным громким голосом произносит: а. Ученик старается подражать ему; долго это не удается; наконец, после многих усилий он испускает какой-то звук, более похожий на блеяние, чем на человеческое произношение. Учитель доволен и тем, если ребенок хорошо усвоил положение рта, гортани и языка; если он главным образом понял, чего от него хочет учитель, тогда половина работы кончена; остается только посредством частого повторения приобрести легкость и ясность произношения. Запоминание букв обыкновенно мало интересует детей; они не могут понять, с какою целию требуют от них всех этих усилий. Но зато, когда им удается произнести первое слово или угадать его по губам учителя, тогда восторг их неописан. Они начинают напряженно следить за всеми лицами, находящимися в заведении; они понимают, что вскоре у этих лиц не будет от них досадливых тайн; они повторяют выученное слово старшим товарищам и видят, что их понимают, им отвечают, что с небольшим усилием они поймут и этот ответ. Они чувствуют, что теперь они могут сравняться со своими сверстниками, что они перестают служить предметом обидного сострадания для окружающих, что они могут принимать полное участие в жизни лиц, интересующих их. Когда первая трудность побеждена, дальнейшее учение идет уже быстрее. Обыкновенно ученики немецких школ, пробыв в институте лет 6–7, выучиваются говорить совершенно свободно и проходят полный курс элементарного преподавания. Чем успешнее подвигаются они в занятиях, тем охотнее заменяют они пантомиму обыкновенным разговорным языком, и воспитанники старших классов постоянно говорят между собою без помощи рук. Произношение они приобретают ясное, чистое; но голос у них обыкновенно совершенно однообразный, монотонный; не слыша ни себя, ни других, они не могут примениться к обыкновенным модуляциям речи. Тонко развитое зрение и изощренное внимание помогают им понимать все слова, произносимые их собеседниками, так что иногда можно целый час проговорить с глухонемым, не подозревая даже его недостатка. Английские газеты, описывая вновь открытый в Англии институт, с гордостию восклицают: «Чудо! В Англии немые говорят!» И действительно, заведение, о котором мы упоминали, может составить гордость страны; но англичане не должны забывать, что не они первоначальники в этом полезном деле; они лишь подражатели, хотя, без сомнения, весьма искусные подражатели. Слава же первого изобретения метода, первого его применения бесспорно принадлежит Германии, и имя Самуила Гейнике, благодетеля глухонемых, имеет полное право занять почетное место среди имен лучших друзей человечества.

Англичан обыкновенно считают, и по справедливости, народом промышленным и предприимчивым по преимуществу. А между тем легкомысленные французы навряд ли уступят им в изобретении отраслей промышленности, иногда с первого взгляда даже невозможных. Так, например: на палубе одного парохода, отправлявшегося из Кале в Дувр, важно прогуливался один английский джентльмен с сигарою во рту. Вдруг к нему подбегает вертлявый, любезный француз, с которым он познакомился в Трувиле. После первых приветствий между ними завязался разговор такого рода.

— Я еду в Брайтон.

— А я в Лондон.

— Долго вы намерены там пробыть?

— Не знаю, право, это зависит от обстоятельств, как пойдут дела.

— Так вы едете по делам, не для удовольствия?

— Да, я везу одного молодого англичанина к его семейству.

— Вы, вероятно, его учитель?

— Нет.

— Где же ваш молодой друг, его не видно на палубе?

— Он внизу.

— Так пригласите его отобедать с нами.

— Это невозможно, он мертвый.

— Мертвый!

— Он лежит в свинцовом гробу. Мое занятие в том и состоит, что я перевожу тела особ, скончавшихся во Франции, к их родственникам. Это дело очень выгодное, и если вам когда-нибудь понадобятся мои услуги…

Англичанин закашлялся, поблагодарил своего любезного собеседника и под предлогом морской болезни поспешно сошел в свою каюту, откуда не выходил до самого приезда в Дувр.

Предполагаемое авторство Н. С. Лескова. 1869 год.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 24-го МАРТА

Между нашим обществом и нашею печатью начинает устанавливаться взаимнодействие, которое в надлежащем его виде весьма желательно и полезно: печать должна быть органом, выразителем лучших стремлений и убеждений общества, разъяснителем его потребностей; общество в свою очередь должно проверять суждения печати и, когда оно найдет их достаточно выясненными, основательными, здравыми и полезными для себя, проникаться сознанием их важности и потребностию их осуществления. Но необходимым условием этого законного взаимнодействия печати и общества должно быть взаимное признание обществом права свободы и независимости суждений за печатью, печатью — права свободы и независимости действий за обществом. Нарушение этого условия может сопровождаться весьма печальными и вредными последствиями и для печати, и для общества: вместо свободного и нормального взаимнодействия их друг на друга, основанного на взаимном уважении, может установиться деспотическое отношение или печати к обществу, или общества к печати, причем печать может являться доносчиком на общество властям, сыщикам, палачам, а общество преследователем и казнителем тех или других суждений, не нравящихся и не льстящих испорченному вкусу тех или иных кружков и даже целых масс. Взаимное, сознательное уважение печатью прав общества, обществом — прав печати, чуждое обидного высокомерия и всякого насилия, вот первая обязанность печати к обществу и общества к печати.

Все эти общие соображения мы нашли нужным высказать по поводу весьма недавних событий — событий весьма печального характера, которые именно проистекли из забвения и печатью, и обществом указанной нами первой обязанности. Речь идет у нас о недавних случаях с редакторами и издателями так называемых русско-польских газет: «Вести» и «Нового времени». Не успела облететь Россию молва о смоленском поражении редактора «Вести», как стряслось подобное же несчастие над г. Юматовым, редактором «Нового времени», — его выпроводили вон из клуба, находя его присутствие там неуместным. Теперь, когда не забыто еще ни скарятинское поражение в Смоленске, ни юматовское изгнание в Петербурге и когда печать и общество протестуют против непринятого у нас способа г. Скарятина распространять навязчиво свою газету в русском дворянском сословии, вдруг неожиданно грянул гром над