№ 9, стр. 348).
Популярность Ивана Кронштадтского усиливалась и поддерживалась прессой, в том числе и некоторыми из широко распространенных газет и журналов той поры. Среди рукописей Лескова сохранилась небольшая, но весьма «язвительная» запись под названием «Протопоп Иван Сергиев (Кронштадтский) в трех редакциях». Запись эта характеризует как отношения к Ивану Кронштадтскому со стороны известных тогда журналов, так и резко критическое отношение Лескова к всероссийскому мракобесу из Кронштадта. Приведем этот любопытный документ: «В соответствие тому, что описано Хилковым о посещении кронштадтским протопопом Иваном Сергиевым с. Николаевки под г. Сумами записываю на память следующие события, известные в современных петербургских литературных кругах.
В 1890 году пожелали пригласить для молебствия протопопа Сергиева три редакции: редакция иллюстрированного журнала «Нива», Маркса (бывшего приказчика Вольфа), редакция «Нового времени» (А. С. Суворина) и редакция детского журнала «Игрушечка», основанная Татьяною П. Пассек и ныне продолжаемая г-жою Тюфяевою (псевдоним «Якоби», «Толиверова» и еще что-то).[76] Маркс и Суворин — люди богатые, а Тюфяева живет, перебиваясь с нуждою, очень часто занимает и, может быть, не всегда может отдать, когда обещается. Положение изданий Маркса и Суворина (в денежном отношении) цветущее, а положение Тюфяевой бедственное и нищенское.
Все три редакции послали протопопу Сергиеву приглашение прибыть к ним на молитву, но протопоп прибыл только к Марксу и к Суворину, где и молебствовал, а к Тюфяевой в ее бедную редакцию не приехал и тем самым эту даму огорчил, и она это сносила со скорбью, но не потеряла душевной бодрости и, подвигшись инуде, добыла себе в истекающем ноябре м<есяце> 1890, благословение св. синода и допущение «Игрушечки» в подведомственные синоду школы.
Так ныне появилось смущение: прозорлив поп Сергиев или нет? Судя по тому, что «Нива» и «Новое время» могли заплатить, а «Игрушечка» в долг попросить, — протопоп казался как бы прозорливым; но как «Игрушечка» обошлась без него и благословение синода получила, то прозорливость его как бы уменьшается» (Центральный государственный архив литературы и искусства. Ф. 275, оп. 1, ед. хр. 79).
Резко отрицательное отношение к кронштадтскому попу проявляется в переписке Лескова, в частности в письмах к Л. Толстому. «На сих днях он (речь идет об Иоанне Кронштадтском. — А. Г.) исцелял мою знакомую, молодую даму Жукову и живущего надо мною попа: оба умерли, и он их не хоронил, — сообщал Лесков Л. Толстому. — На днях моряки с ним открыли читальню, из которой, по его требованию, исключены Ваши сочинения. На что он был нужен гг. морякам? «Кое им общение?» «Свиньем прут» все в одно болото» («Письма Толстого и к Толстому», стр. 84–85).
В письме к Б. М. Бубнову Лесков указал, что прототипом Клавдиньки явилась племянница Саввы Морозова, красавица «с 5–7 миллионами состояния». «Я с нее кое-что зачертил в «Полуношниках» («Вестник Европы», ноябрь), — писал Лесков Б. М. Бубнову, — но в ней неиссякаемый кладезь для восторгов поэта. Она на днях приезжала сюда просить, чтобы ей позволили раздать миллионы голодным, но непосредственно — без попов и чиновников. Говорят, будто ей отказали» («Шестидесятые годы», изд. АН СССР, М. — Л., 1940, стр. 368).
Повесть получила сочувственную оценку в журналах «Русская мысль» и «Северный вестник». Критик «Русской мысли» отметил высокую правдивость повести, граничащую с точностью документа: «…в «наше просвещенное время» все это проделывается именно так, как описано Лесковым в его «Полунощниках», причем вокруг описанной автором «Ажидации» разыгрываются весьма позорные комедии и кишат самые низменные страсти» («Русская мысль», 1893, № 7, Библиографический отдел, стр. 301). Критик «Северного вестника» А. Волынский посвятил большой раздел своей статьи «Литературные заметки» Лескову и его повести «Полунощники». Волынский дал весьма высокую оценку художественному таланту Лескова: «В современной текущей литературе г. Лесков (если не считать Толстого) в отношении художественном едва ли не самая крупная величина» («Северный вестник», 1892, № 1, стр. 173). И соответственно «Полунощников» он характеризует как «превосходный, чрезвычайно оригинальный рассказ» (там же, стр. 170), в котором писателю удалось дать «выпуклые образы» и добиться «отчетливости рисунка». Повесть «Полунощники» дает возможность критику сказать о Лескове как о превосходном знатоке темных сторон быта.
Но все без исключения критики неодобрительно отозвались о языке «Полунощников». Даже А. Волынский при общей высоко положительной оценке Лескова и его повести нашел необходимым указать на «чрезмерную деланность языка» «Полунощников». О «чрезмерном обилии придуманных и исковерканных слов, местами нанизанных в одну фразу» говорит критик «Русской мысли». Отрицательно отозвался о языке повести журнал «Русское богатство». В январской книжке 1892 года в статье А. А. Слепцова говорилось, что «невероятно причудливый, исковерканный язык… претит читателю» («Литература 1891 года». — «Русское богатство», 1892, № 1, стр. 115). Впоследствии об искусственности языка персонажей Лескова писал Н. К. Михайловский («Русское богатство», 1897, № 6, стр. 99) и даже весьма расположенный к Лескову Л. Толстой отмечал у него «exuberance (изобилие, избыток. — А. Г.)…характерных выражений», хотя и не относил это к недостаткам таланта художника.
«Меня упрекают за этот «манерный» язык, особенно в «Полунощниках», — писал Лесков. — Да разве у нас мало манерных людей? Вся quasi-ученая литература пишет свои ученые статьи этим варварским языком… Что же удивительного, что на нем разговаривает у меня какая-то мещанка в «Полунощниках»? У нее, по крайней мере, язык веселей, смешней» («Русские писатели о литературе», Л., 1939, т. II, стр. 309–310; см. также: А. Лесков. Жизнь Николая Лескова, стр. 627).
Сам Лесков считал индивидуализацию языка действующих лиц обязательным условием художественного творчества и убежденно доказывал, что речь того или иного человека является одним из существенных признаков его положения, степени развития его ума, выражением особенностей его характера.
Печатается по тексту: Н. С. Лесков. Собрание сочинений, том одиннадцатый, СПб., 1893, с исправлением опечаток по журнальной публикации.
Впервые напечатаны: «Юдоль» — «Книжки «Недели», 1892, № 6; «О «квакереях» (post-scriptum к «Юдоли») — «Книжки «Недели», 1892, № 10. В журнальной публикации «Юдоль» имела подзаголовок «Из исторических воспоминаний». В Собрании сочинений этот подзаголовок снят. При подготовке к изданию 1893 года (XI том Собрания сочинений) в текст «Юдоли» внесено значительное число поправок и вставлены некоторые новые эпизоды. Так, например, в журнальном тексте не было эпизода с бабой-дулебой, которая, разлетевшись по мокрому церковному полу, «наполовину просунулась в алтарь».
Работа над «Юдолью» продолжалась и в процессе печатания одиннадцатого тома. Когда по типографским соображениям уже было неудобно менять текст, Лесков дал два больших примечания к рассказу, о чем говорится в его неопубликованном письме к В. В. Тимофеевой от 6 апреля 1893 года. В этом письме Лесков просит В. В. Тимофееву устроить, «чтобы два прилагаемых листочка были помещены в виде подстрочных примечаний в рассказе «Юдоль». Листок лит<ер> А, — пишет Лесков, — надо вставить в том месте, где поп говорит с Кромсаем о псаломщике Павлуше, которого Кромсай пропил (в конце XIII гл.);[77] а листок лит<ер> Б — относится к новой вставке о бабе… которая во время голода «гуляла», а потом служила в земской больнице и говорила, что она «души не погубила» (Рукописный отдел Института русской литературы АН СССР, ф. 425, № 63).
Некоторые из читателей поставили под сомнение возможность появления квакерш в России 1840-х годов. Лесков ответил сомневающимся своеобразной исторической справкой «О квакереях». По выходе одиннадцатого тома, где были перепечатаны «Юдоль» и «О квакереях», рецензент «Русской мысли» подтвердил точность материалов Лескова о квакершах и времени их появления в России.
Во второй части рассказа (образы тети Полли и квакерши Гильдегарды) сказалось увлечение проповедью Л. Толстого, свойственное Лескову в начале 1890-х годов, и рассказ в этой части получил тенденциозный характер. Художественную правдивость образов «полуапокрифичной тети Полли» и еще «менее достоверной англичанки Гильдегарды» подвергает сомнению А. Лесков.[78] Большое общественное значение имеет первая часть «Юдоли», где показаны страдания народа от голода, страшная сила суеверий и «беззлобная жестокость» доведенных до отчаяния голодом крестьян. Изображение деревенской темноты и связанных с нею преступлений (убийство Кожиена) способствовало разоблачению либерально-народнических воззрений на деревенскую жизнь. Этою своею стороной «Юдоль» примыкает к группе антинароднических повестей и рассказов (повести А. П. Чехова «Новая дача», «Мужики», «В овраге», рассказы Д. Н. Мамина-Сибиряка «Летные», «Отрава» и др.).
Импровизаторы
(Картинка с натуры)
Печатается по тексту: Н. С. Лесков, Собрание сочинений, том одиннадцатый, СПб., 1893, с исправлением опечаток и погрешностей текста по журнальной публикации.
Впервые напечатано в журнале «Книжки «Недели», 1892, декабрь. Текст, напечатанный в одиннадцатом томе, существенно отличается от журнальной редакции. В процессе подготовки рассказа к Собранию сочинений Лесков провел значительную стилистическую правку.
Рассказ написан осенью 1892 года. Основу его составили впечатления от холерной эпидемии, широко распространившейся летом 1892 года. Фактическая точность рассказа была подтверждена авторами критических отзывов. По поводу «Импровизаторов» критик «Русской мысли» писал: «В картинке с натуры «Импровизаторы» автор передает виденное и слышанное им во время прошлогодней холерной эпидемии… Автор в живом, мастерском рассказе передает, как складывались и развивались среди низших классов верования в то, что «в Петербурге уже народ отравляют» («Русская мысль», 1893, № 7, стр. 300).
Продукт природы
Печатается по сборнику «В путь-дорогу», 1893.
Рассказ написан в 1893 году, напечатан в названном выше сборнике в пользу переселенцев и при жизни писателя не перепечатывался. Рассказ «Продукт природы» был вызван вниманием прогрессивной прессы к бедственному положению крестьян-переселенцев; ближайшим поводом для написания рассказа было заседание Петербургского общества для вспомоществования переселенцам 14 марта 1893 года. «Продукт природы» — один из самых значительных рассказов Лескова о жизни русского крестьянства. Горячо сочувствуя народному горю, автор осуждал те нечеловеческие условия, в каких происходило переселение широких масс крестьянства в дореформенное время. Опубликование рассказа в специальном сборнике, посвященном крестьянам-переселенцам, было свидетельством того, что автор осуждал не только прошлое, но и современное неустройство переселенческих дел.
Критика, как и во многих других случаях, ограничилась лишь подтверждением правдивости рассказа и самым общим суждением о силе его эмоционального воздействия на читателя. В рецензии на сборник «В путь-дорогу» критик «Русской мысли» писал: «Очень яркую картину переселений в «доброе старое время» дает Лесков в рассказе «Продукт природы»… Г-н Лесков описывает очень просто лишь то, чему был свидетелем тридцать пять лет назад, и от этого простого повествования жутко становится» («Русская мысль», 1893, август, Библиографический отдел, стр. 354).
Печатается по тексту журнала «Книжки «Недели», 1893, кн. XI, где «Загон» был впервые опубликован с подзаголовком «Рассказы кстати. А propos». При жизни автора не перепечатывался.
Замысел «Загона» возник летом 1891 года, о чем Лесков сообщал в письме к Л. Толстому от 20 июня этого года (см. выше, стр. 595 данного тома). Вначале замысел рассказа был связан по преимуществу
