последний час откупной системы, тоже своего рода крепостного права; в нашем судопроизводстве готовятся значительные реформы; создано учреждение мировых посредников и волостных судов, быстро устраивается на прочных началах наш сельский мир, перестраивается, хотя медленнее, и мир городской; Россия обогащается народными школами; литература наша не отстает от общей жизни и общего движения в России… Куда ни взглянешь, почти всюду или избавление от лишних уз или преград, или облегчение. Уже теперь сбываются пророческие слова поэта: «Россия вся в будущем». Действительно, она не прозябает, как прежде, она живет и мыслит; живет, потому что мыслит, а мыслит, потому что живет, и настолько живет, насколько мыслит.

Правда, как в мире вообще, так и в нашем русском мире не все лучшее есть уже наилучшее, не все еще хорошее приобретено, не все необходимое уже добыто нами; но хорошего понемногу, по поговорке. Явись все хорошее зараз, вдруг, так и не разберешь его, пожалуй, не отличишь надлежащим образом от дурного, не оценишь как следует, проглядишь, пропустишь его и не воспользуешься им умно и разумно, а без такого пользования и хорошее немногим разве лучше дурного. Да притом же и хорошее тогда только вполне хорошо, когда вполне сознано, когда вполне заслужено, а все ли мы сделали и делаем для приобретения всего хорошего? Не каждый ли почти из нас рассчитывает более на свое счастие, нежели на свой труд, и на более или менее благоприятные обстоятельства, нежели на сознание своих обязанностей, на полное и честное исполнение их? Каждый ли из нас так внимательно и усердно метет ступень, на которой стоит в общественной жизни, как это необходимо для того, чтоб вся общественная лестница была чиста и проходима? Ведь общественная лестница — общая лестница; общими силами надо и мести ее, то есть каждый должен мести ту ступень, на которой стоит, а мести ее каждый из нас может честным исполнением своих обязанностей, как бы велики или незначительны и невидны ни были они. Исполнение обязанностей важнее пользования правом: второе без первого невозможно или же есть только род счастия, род богатства, которое так же скоро проживается, как и наживается! Право без соответственной ему обязанности — мыльный пузырь. Обязанность — фундамент права, и для истинно развитого и честного человека потому только и дороги его личные права, что с ними сопряжены обязанности: таким образом и самое право есть для него обязанность; иначе он не дорожил бы им, иначе он приобретал бы право, как милость, как счастие, даром, а такой человек ничего не требует и не желает для себя даром, не приобретает путем насилия или подаяния ни насущного хлеба, ни чего-либо другого… Он знает, что на даровой хлеб имеют право только дети, калеки да инвалиды всех родов и видов.

Да, еще не все враждебные общественному благосостоянию начала и обстоятельства устранены; не устранено еще вполне ни одно из этих начал; но это главным образом потому, что не сознаны еще многими условия общественного благосостояния. Потому именно и продолжается и долго еще будет продолжаться борьба в мире между добром и злом, истиной и ложью, что такое сознание есть покуда еще удел только весьма немногих. Но как бы продолжительна ни была такая борьба, исход ее известен и несомненен: зло, ложь и произвол уступят, будут побеждены, ибо уже и теперь, мало-помалу, уступают они истине и благу, закону и праву и отступают от поля битвы. Тьмы и произвола теперь несравненно менее, а света и права несравненно более в мире, чем было прежде. Многие не видят и не чувствуют этого; но это, между прочим, потому, что теперь все, а в том числе самомалейшее зло, заметнее прежнего, и в особенности потому, что люди современных нам поколений развитее, а потому и чувствительнее людей прежних поколений ко всем ударам судьбы, насилия и произвола. Мир идет вперед и пойдет вперед!

Но прочное общественное благосостояние, как и прочное благосостояние отдельных лиц, приобретается и достигается не счастием, не даром, а трудами, усилиями и заслугами. Не тот богаче других, у кого более дарового золота, а тот, кто лучше других умеет довольствоваться и пользоваться тем, что имеет. Без такого уменья и золото не впрок, и счастие так и подавно не впрок; с таким же уменьем и самый мусор, как известно, часто превращается в золото, а счастие — вещь совершенно лишняя, и достаточно, когда нет особенных несчастий, которые, скажем к слову, посещают чаще людей, рассчитывающих на счастие, нежели людей, рассчитывающих на свои труды и заслуги. Оно и должно быть так: счастие, как его обыкновенно понимают люди, не может быть прочным уже потому, что фундаментом ему служит или случай, или произвол, а не закон, не нравственное начало. Между тем, таково счастие, о котором мечтают, которого желают себе люди.

Но есть, конечно, истинное счастие: оно заключается в полноте и правильности жизни, а такая жизнь вполне возможна только при общем благосостоянии, при отсутствии всего того, что противодействует такому благосостоянию, ибо все то, что противодействует общему благосостоянию, противодействует и благосостоянию частному, и наоборот. С развитием общего благосостояния облегчается приобретение средств в жизни, насущного хлеба, уменьшается настоятельность иметь большие, недоступные для большинства средства к жизни, жизненный путь и промысел каждого облегчаются с каждым днем, произвол уменьшается, счастие, случайное счастие становится реже, но зато несравненно реже и несчастия; исподволь все более и более разрушаются разного рода китайские стены между народами, сословиями и людьми вообще, человек все более и более становится вполне человеком, все более и более перестает быть животным, кусающимся и отгрызывающимся, жизнь его делается и разумнее, и теплее, и полнее, и человечнее, а потому и счастливее.

Когда же и насколько мы достигнем такого благосостояния и такой жизни, то есть жизни полной и счастливой, богатой разумом и любовью, единственно достойной человека? Или никогда, или нескоро, или скоро. Это в нашей воле. Чем более будем мы учиться и размышлять, как вслух, так и про себя, тем скорее и лучше уразумеем мы условия нашего благосостояния и пути к жизни полной и разумной; чем более будем мы трудиться, тем скорее приобретем средства к такой жизни; чем более будем веровать в общее благо, как непременное условие нашего личного благосостояния, чем усерднее и честнее будем мы служить общему делу, общему благу, тем более и приблизимся к нему. Конечно, жизнь по таким правилам подчас не так легка и удобна, как жизнь, рассчитывающая на случайное, произвольное счастие; но зато она полнее, разумнее и единственно достойная жизнь человека, сознающего свое человеческое достоинство. Живя такою жизнью, мы не только не промотаем отцовского наследства, но оставим еще многое для своих наследников и лучше обеспечим участь их, нежели отцы и деды наши обеспечивали нас своим счастием. Во всяком случае, чем труднее будет нам, тем легче будет другим, а в том числе и детям нашим.

Итак, с новым годом… но не с новым счастием, а с новыми трудами и усилиями, с новою, лучшею, более прежней разумною, деятельною, исполненною истинной любви жизнию! — И мир пойдет вперед, и наша Русь пойдет вперед!

ОБОЗРЕНИЕ ВНУТРЕННИХ СОБЫТИЙ

С.-Петербург, 1-го января 1862 г

Читателям уже известно, что в последнее время казна наша приступила к отчуждению в частные руки некоторых принадлежащих ей фабрик и разного рода недвижимых имуществ. Давно уже сознана мысль, что казна никогда не будет в состоянии сделать того, что могут сделать усилия частных лиц в предприятиях, имеющих хозяйственный или торгово-промышленный оттенок; всегда знали и видели, что иные казенные имущества приносили выгоды не столько казне, сколько лично ее агентам; откровенные натуры никогда не скрывали, что, поручи им казенного воробья кормить, они и тут набьют себе карманы. Само общество наше было так настроено, что в известных кружках дорожили знакомством, даже окружали почетом людей, занимавших «прекрасное», «теплое» место, сопряженное с охраною казенного имущества. Все это было всем известно и ведомо; но отказаться от рутины, сделать уступку общественному мнению недоставало духу даже у тех, кто на всякое казнокрадство не мог смотреть иначе как с отвращением; словом, настали лучшие дни, и этим-то лучшим дням нашей гражданской жизни принадлежит сделанный казною шаг, на который давно вызывали ее разные обстоятельства. Упразднение Александровской мануфактуры, сбыт с рук казенной лосинной фабрики, продажа суконной фабрики в Московской губернии, отчуждение мелкими участками земель Западной Сибири, назначение долгосрочных аренд, принадлежащих ведомству государственных имуществ, продажа домов бывшего Румянцевского музея и др. — все это факты, уже совершившиеся. В последнее время официальные отделы губернских газет извещали о назначении торгов на продажу в частные руки казенного сада в городе Гомеле, потом прекрасного, знакомого целому Петербургу участка, лежащего за Царским Селом, на шоссе, ведущем к Павловску, и известного в публике под названием Малиновской дачи, и, наконец, известных целой Москве бывших Титовских фабричных зданий, занятых ныне под казарменные помещения.

В газетах было много разговоров о продаже старого арсенала в Петербурге и некоторых гвардейских казарм. Продажа их, впрочем, еще не состоялась; равно не решен, кажется, еще доселе вопрос, который, если читатели помнят, состоял в том: чью собственность казармы эти составляют, военного ли ведомства, или городскую, так как они были выстроены и содержались на счет городских сумм? Что греха таить: продажа этих имуществ глубоко опечалит многих, существование которых и степень общественного положения находились в тесной связи с управлением вверенных им казенных имуществ; но что же делать! казенный воробышек улетает от них из-под носу, напоминая этим отлетом старинную нашу пословицу: «Не все коту масленица, придет и великий пост».

Перебирая время от времени листки губернских газет, мы весьма часто вычитываем там, в отделе о «происшествиях», между прочим смертные случаи от запариванья людей в печах и от чрезмерного употребления спиртных напитков. С жалкой стороны рекомендуют эти случаи степень образования нашего простолюдья; в последнее время число этих жертв увеличивается еще новым вредом зла, испытываемого нашими простодушными тружениками от лихих людей. Это опаиванье: человек доверчиво выпьет чарку водки, бутылку пива, даже стакан квасу и теряет сознание, лишается чувств, иногда впадает в долговременную болезнь, а иногда и скоропостижно умирает. Случаи эти были повсеместны, но особенно были часты в Москве. Выпил мужик в кабаке чарку водки, но вышел вон — и в двух шагах упал замертво. А другой выпил стакан пива, а стал выходить из портерной и упал без чувств: его тут же ограбили. В вагоне, на железной дороге, перед остановкой сосед соседа попотчевал квасом;