ибо не видим нужды распинаться перед читателями в том, что мы знаем и о чем сообщаем наши беглые заметки, а не полемическую статью пишем; но не прочь будем дать место и ясным возражениям против себя, если таковые воспоследуют. Одно из последних прений комитета резюмируется таким или почти таким образом: у нас складов нет, и наши дела с книгами не идут. Красноречивей этого нечего требовать. Субсидии, выдаваемые комитетом на воспитание нескольких учениц, ничтожны, а больших комитет не может производить, потому что он не умеет вести своих денежных дел, потому что он не пользуется способностями своих членов, потому что он не понимает книжного дела, за которое взялся; потому что он не умеет сойтись с людьми, которые ему действительно нужны; наконец, просто потому что он говорун и ничего больше.
А какие ж там у них разговоры идут?
Разговоры самые интересные. Мы можем взять из разнообразных там постоянных рассуждений по образчику.
РАЗГОВОРЫ БЕЗ ОППОЗИЦИИ
№ 1-й
— Милостивые государи! Иван Иванович Икс посетил школу, подведомую баронессе Игрек, присутствовал при экзамене; да, остался очень доволен, вот, и то-то; ну, и вот он составил об этом записочку, которую и может, то-то, прочесть (пауза). Читать, господа? — Молчание.
— Так как вам угодно, господа: читать?
— Читать, — раздается один голос иксова доброхота.
— Да, так читать?
— Читайте, Иван Иванович!
Все остальные молчат, зная, что такое значит записочка Ивана Ивановича. А Иван Иванович пойдет с расстановкой выколачивать: “Вообще примерный порядок, чистота и благонравие суть истинно отличительные качества сего заведения, достойного своей попечительницы. При испытании воспитанницы оказали самые блистательные успехи, делающие честь как главной руководительнице сего заведения, так и отдельным наставницам, а также и наставникам, и воспитателям. В память сего события преосвященный епископ Иринарх, удостоивший сей акт своего присутствия, пожертвовал в память святую икону святаго священномученика Пантелеймона, врача безмездного. Икона сия в серебряной, вызлощенной ризе принята достойною попечительницею заведения и ее просвещенною помощницею, а также и наставницами, и руководительницами, равно как и наставниками, и всеми питомцами с истинно христианским благоговением и торжественно перенесена чрез зал, где и устроена на приличном сей святыне месте…” и т. д. Три листа читает все в этом роде.
При чтении таких записок дамы шепотом переговариваются, молодые члены бродят за колоннадою; козероги сидят, черкают карандашами и зевают.
(Разносят чай.)
№ 2-й
— Милостивые государи! (Возглашается это всегда высоким фальцетом.) Наш почтенный корреспондент, ротмистр Яков Захарьич Шпорин пишет из Глуповского уезда, что его соседка, вдова полковника Каскина, Наталья Ивановна Каскина, устроила у себя в селе Воздыхалове школу, в которой обучаются пятнадцать девочек.
— Все врет, должно быть, — шепчет один скептик соседу. — Небось, насчет клубнички увивается, вот и пишет.
— Как же, господа! Не прикажете ли заявить вдове-полковнице Шпориной наше сочувствие? — продолжает фальцет.
— Да.
— Почему же.
— Отчего же.
— Заявить.
№ 3-й
— Милостивые государи! Мой знакомый Ордальон Ордальонович Ордальонов пишет, что помещица Евгения Николаевна Нестоянова желает заняться раздачею книг безграмотному народу. Как вам будет угодно: войти ли по этому случаю в непосредственные сношения с помещицей Нестояновой? Бюро рассматривало это дело и положило войти с нею в сношения. Угодно ли вам войти в сношения с помещицей Нестояновой?
— Да, разумеется.
— Почему же не войти в сношения с помещицей?
(Разносят чай.)
№ 4-й
— Алексей Иванович Пальцев рекомендует в члены родственника своего Ивана Алексеевича Ногтева, который живет в Соликамске и желает быть полезным комитету. Его предлагают по уставу три члена. Угодно баллотировать, господа, или так?
— Так.
— Так, что баллотировать!
(Чай разносят.)
№ 5-й
— Вот еще, милостивые государи! — выкрикивает фальцет, желая заглушить поднимающийся говор и шум от собираемых чайных чашек. — Священник села Долгого Илиодор Протяженносложенский сообщает некоторые замечания по сельской педагогии. Я думаю передать в “бюро”?
— Да.
Ну, этих довольно; теперь в другом роде надо тоже выбрать пяточек.
РАЗГОВОРЫ С ОППОЗИЦИЕЙ
№ 1-й
— Наш почтенный член, Юлия Петровна, содержащая школку из семи девиц, при содержимом ею пансионе получала на нее ограниченную субсидию, которую желает получить и снова.
Молчание. Одна дама катает трубочку из бумаги.
— Она, господа, просит отрядить депутацию, которая бы удостоверилась в состоянии школы.
— Теперь этого нельзя сделать, — говорит бас.
— Отчего?
БАС. — Оттого, что в школе учениц нет.
ФАЛЬЦЕТ. — Это, она говорит, можно устранить, можно собрать некоторых, а помещение и прочее все видно.
ТЕНОР. — Лучше отложить, пока соберутся ученицы.
Дама делает упрекающий взгляд.
БАС. — Да, отложить!
ФАЛЬЦЕТ. — Но, помилуйте, ей нужно, она говорит…
Спор полчаса, и дело решается в пользу немедленной выдачи субсидии, послав предварительно избранных лиц удостовериться в состоянии школы, ученицы которой распущены.
(Чай подают с кренделями.)
№ 2-й
При Глуповском уездном училище смотритель Розгочкин основал школу для приходящих мальчиков; Иван Иванович Икс был в ней, все нашел в отменном порядке, как система, так и то-то, преподавание, ну, и все.
— Могу сказать, — начинает выбивать, утупляя глаза в стол, Иван Иванович, — в рассуждении системы и прочего и… начиная с одного и до семидесяти пяти, постепенно…
— Да, — перебивает фальцет. — Так бюро полагало изъявить нашу признательность.
— Конечно!
— Разумеется!
— Изъявить!
Шум.
— Господа! Господа! Позвольте же, господа! Только вот что: имеем ли мы право изъявлять признательность?
— Отчего же?
— Почему же?
— Чтоб министерство не обиделось?
— Какое?
— Министерство народного просвещения.
— Обидится.
— Непременно обидится.
— Не обидится…
Спор долее часа: решается так, что как-то ничего не поймешь, будут ли объявлять признательность или нет, и обидится ли этим министерство народного просвещения или не обидится?
(Чай подают с лимоном и со сливками.)
№ 3-й
— Вот, господа, наш почтенный член, Екатерина Николаевна, учредила школу, в которой девочек обучают читать, писать, шить, гладить, чистить перчатки, убирать головы и…
— Отчего же не убирать голов?
Длинный разговор, заключаемый тем, что голов не надо убирать.
А публицисты восхищаются, что в некоторых петербургских парикмахерских мужчины заменены женщинами. Значит, они, то есть публицисты, напрасно восхищаются: парикмахерства не нужно.
№ 4-й
— Так, соглашения, господа, очевидно, произойти не может; надо баллотировать вопрос. Как угодно баллотировать?
— Записками.
— Шарами.
— Записками.
— Записками.
— Шарами.
— Шарами.
Шары берут верх.
— Безусловным большинством?
— Да!
— Нет!
— Большинством двадцати членов.
— Помилуйте, нас всех сегодня двадцать восемь.
— Ничего.
— Это невозможно.
Фу ты, господи милосердный! И это называется дело делать!
Будет уже примеров: надоели, чай. Остановимся на четырех, и вместо пятого примера расскажем последний казус осложнения комитетских занятий.
Нынче комитет собирается под председательством Сергея Сергеевича Лашкарева, и при нем он отучился даже от того, что знал при г. Вернадском. Теперь комитет представляет просто кагал какой-то, все говорят — и никто не хочет слушать, друг друга перекрикивают, один другого путает; очередь не наблюдается.
— Нет, позвольте, Петр Иванович!
— Нет, Петр Иванович, позвольте я расскажу.
— Нет уж, позвольте я.
— Нет я; вы, Петр Иванович, не расскажете, у вас красноречия нет, у вас зуб со свистом.
Сходите, читатель, полюбоваться на эти безобразные заседания, на это греховное толчение воды; сходите, чтоб поверить в справедливость наших слов и глубже усвоить себе полезное отвращение от меледы, которую люди позволяют себе называть делом.
Под председательством С. С. Лашкарева комитет дошел до того, что одного “бюро” ему стало мало, и он ощутил необходимость выделить из себя еще что-то вроде комитета в комитете, для специально педагогических занятий. Несколько голосов, правда, восстали, было, против этого нового выделения, но ничего не сделали. Козероги были за выделение, и оно состоялось: двадцать два, не то двадцать три человека составляют теперь особую комиссию. Выборы были достойны слез и смеха: приходилось чуть не самому себя выбирать. Но все равно, — нелепость сделана, теперь опять за разговоры, пока не придет кому-нибудь в голову еще выдумать какую-нибудь комиссию.
Между молодыми членами этого комитета все более распространяется убеждение, что не стоит в нем тратить времени, а две дамы очень категорически выразились, что “вместо этого празднословия лучше свою горничную читать учить”, — и правда.
5) Ученая говорильня государственных имуществ (ученый комитет) может сделаться предметом рассуждений только тогда, когда в мире Божьем станет ведомо, где эта говорильня и как отпираются двери принадлежащего ей помещения.
Одним словом, все это, как мы уже сказали, пруды, стоячие, заросшие тиною пруды, с тем единственным неудобством в сравнении, что они открываются тогда, когда водяные пруды покрываются льдом, и закрываются, когда те освобождаются из-под льда.
А ведь могло бы быть совсем иначе. Все эти собрания могли бы быть весьма полезны, если бы каждая говорильня ясно определила себе свое значение, позаботилась о своих средствах и поняла, что нельзя же целый век фразерствовать и долго прикрывать бессодержательную пустоту пышным именем ученых комитетов и обществ. Все несчастие наших говорилен, кажется, прежде всего лежит в том, что они не уяснят себе: заключается ли их главнейшая обязанность в возможно большем словоизвержении или в известной деятельности, в известной работе за стенами комитетов, в стенах которых нужно только обсудить, как ловчее взяться за известное дело, и, сделавши его, оценить его результаты и сообразить общие выводы. Коли это чистые говорильни, как, например, говорильня г. Вернадского, то, разумеется, от них нельзя требовать того, что требуется от комитетов. Если ты говорильня, так и пусть в тебе разговаривают: какое же кому дело, что людям хочется заниматься разговорами и они собираются разговаривать? Бог с ними, пускай тешатся, и если эти беседы ведутся сколько-нибудь дельно, то к ним даже должно отнестись с подобающим уважением, как к полезному занятию, ибо разумная беседа и состязание по различным социальным вопросам, несомненно, могут быть очень полезны. Но нужно же так и говорить, что мы составили беседу, экономическую, географическую или какую другую, а не комитет. А если ты комитет, так действуй же! Вон тюремный комитет, комитет о раненых, комитет о бедных, комитет цензурный и многие другие, — так там действуют. А Политико-экономический комитет г. Вернадского где действует? В каких областях ощущают его деятельность? Ни в каких. Он — говорильня и делать ничего не может, ибо у него нет никаких средств действовать, и он не должен называться комитетом. Это говорильня по принципу.
Вольно-экономическое общество, Географическое общество и Комитет грамотности по принципу учреждения активные, но они бездействуют по неспособности — или по нежеланию действовать. Это говорильни по факту.
Говорильня Ив. В. Вернадского в тысячу раз достойна большего почтения, чем два названные нами общества и Комитет грамотности. Об Ученом комитете государственных имуществ и разговора нет. Где он там есть, — нам неизвестно.
Географическое общество могло бы обогатить науку прекрасными и обильными материалами
