косовицы поденно, а при жатве хлеба в снопы — от каждой сжатой или выкошенной копны. Но, как в первом, так и в последнем случае, необходимо (будто бы! для кого же это необходимо-то?) назначить плату сколько возможно умеренную, по тому соображению, что не все солдаты способны к косьбе, и половина их по необходимости обращается в громадильники, кидальщики копиц, вязальщики снопов, которые, при вольном найме, получают меньшую против косцов плату, ибо работа эта легче и малозначительнее” (!). Чем, спрашивается, не проект? Любо-дорого и гуманно, видите, и справедливо, и, что самое главное, совершенно необходимо; но это еще ничего, это цветочки авторской премудрости; а вот не угодно ли послушать дальше, сейчас будут ягодки: “Смею думать (говорит господин сотрудник сельскохозяйственного органа Южной России господин Александр Бенедский), что подобные благодетельные меры, как увеличение числа отпускаемых на работу солдат, так равно и определение однообразной, сколько возможно умеренной платы за их труд, с продовольствием от команд, доставили бы воинским командам значительнейшие против настоящих выгоды (!); заметно подвинули бы в самое короткое время сельскую промышленность в Новороссийском крае, избавив большую часть сельских хозяев от того неприятно-гадательного и тревожного положения, в котором они находятся при наступлении косовицы и жатвы, ожидая прибытия работников из отдаленных губерний; и тогда положительно можно надеяться, что большинство сельских хозяев, зная заранее, что они будут иметь достаточно рабочих рук, наверное бы удвоили, если не учетверили свои посевы”. Уж истинно нужно сметь так думать; без крайней смелости нельзя позволить себе выражение таких стремлений в журнале, издаваемом в наши дни не в Южных Штатах Америки, а на Юге России, празднующей свое освобождение от обязательного труда. Но это еще не все. Александр Бенедский, г. талантливый сотрудник органа Общества сельского хозяйства в Южной России, наглядно показывает беды, которые терпят сельские хозяева при найме рабочих в страдную пору. Он говорит, как “в 1859 году в одной из известных ему местностей (стр. 101) стояла засуха; хлеб готов был высыпаться на корню; хозяева бросались искать рабочих и друг перед другом набавляли цену, в чем, как всегда бывает в подобных случаях, отличались колонисты немцы и болгаре (ах, какие злодеи!). Несколько сельских хозяев-помещиков, делающих значительные посевы, видя огромный наплыв искателей рабочих и быстрое возвышение цен, прибегли к некоторого рода хитрости (усугуби свое внимание, мой читатель) и при посредстве бывшего в местечке станового пристава вот как устроили дело: во время самых жарких переговоров нанимателей с рабочими пристав вышел на базарную площадь и объявил всенародно, чтоб никто из нанимателей не решался предлагать более 45 или 50 копеек от копны сжатого или выкошенного хлеба, а рабочие не смели бы больше требовать; причем пристав для примера первого указанного ему селянина, возвышавшего цену, тут же собственноручно наказал за дерзость и взял под арест (и поделом, знай-де, что цены Бог строит, а не мужик всякий, и, стало быть, становому ближе знать настоящие цены, ибо он, в некотором роде, власть, а всякая власть установлена от Господа, так тут, выходит, мужику и по штату не положено рассуждать и устанавливать цены). Все это, как видит благосклонный читатель, совершалось в южнорусском крае в лето от Рождества Христова 1859, а описано в хозяйственном органе сего достопочтенного края на 102-й странице февральской книжки, где также выражена и скорбь, что еще совершаются такие хитрости, не приносящие, впрочем, большой пользы земледельцам; ибо фактора-евреи втихомолку нанимали рабочих для более хитрых хитрецов по возвышенной цене, а менее хитрые в ожидании удачи от своей проделки остаются без рабочих. Статья г. Александра Бенедского оканчивается желанием, чтоб в настоящем вопросе, о недостатке рабочих рук в Новороссийском крае, само правительство стало передовым двигателем, увеличив в наступающую весну число отпускаемых на военные работы воинских чинов, определив однообразные в найме их условия и возможно умеренную, доступную каждому сельскому хозяину, плату”.
Господа! Что же это такое? Что это проповедует, чего добивается господин сотрудник органа сельских хозяев Южной России? Неужто его плантаторские желания такс и непроизвольного труда суть желания большинства землевладельцев того края, орган которого допустил на свои страницы эту безнравственную статью? Да! говорим, безнравственную, ибо желать сдачи солдат в работу, по заранее установленной цене и, притом, цене возможно умеренной, доступной каждому сельскому хозяину, имея в виду преимущественно только одну его выгоду, — безнравственно. Г-ну Александру Бенедскому нечего драпироваться негодованием против описанной им неудачной хитрости его собратий, некоторых южнорусских помещиков, поступок которых взволновал его, как он говорит, более, нежели то, что и ему, в числе прочих простодушных хитрецов, “пришлось удалиться без рабочих”. Полноте, так ли, г. Бенедский? Не говорит ли в вас еще другое какое-нибудь чувство, кроме негодования к проделке хитрецов, надувших почтеннейшую публику, в числе легковерных представителей которой были и вы, вашей собственной персоной, обличающей ныне эти ухищрения? Ведь дело, г. Бенедский, не в этом одном факте, а в принципе, в взгляде, в желаниях; а ваши-то желания — по крайней мере, сколько мы можем судить о них по духу вашей благонамеренной статьи, — ничуть не выше и не гуманнее поступка нанимающих рабочих по дорогой цене в то время, когда близорукость верит, что она с помощью станового пристава установит свою цену. Ведь вы опять, если не ошибаюсь, изволите и сами добиваться установленной цены, только уж не у станового пристава, собственноручно наказывающего дерзкого мужика, стоящего за свою цену, а у правительства, которое, по вашим соображениям, должно вмешаться в вопрос об устранении недостатка рабочих рук в южнорусском крае и отдать вам и вашим соседям в работу солдат по возможно умеренной и доступной каждому сельскому хозяину цене. Ведь так, кажется? А если так, то и сердиться нечего на тех, кто забирает рабочих по дорогой цене, когда это не противно его расчетам и хозяйственным соображениям; и вы, г. Александр Бенедский, поступаете в тысячу раз хуже их, ибо они хотя и не прямым, но все-таки вольным путем, путем договора, приобретают себе рабочие силы а вы стремитесь овладеть ими без всякого свободного произвола со стороны рабочего, вы сторонник непроизвольного закрепления солдатского труда помещикам, вы изобретатель нового вида кабалы, которая, благодаря Бога, на горе вам, не входит в состав видов нашего правительства. Чего вы хотите от правительства? Каким двигателем оно может явиться для поднятия частных дел, находящихся в руках таких неподвижных людей, каковы русские сельские хозяева? Разве еще, вы думаете, мало дела у правительства? Разве вы не видите, что оно, к великой его чести, только беспрестанно стремится освободиться от вмешательства в хозяйственные дела, идущие в предприимчивых и разумных частных руках гораздо лучше, чем при самом усиленном покровительстве, а вы опять призываете его быть вашей нянькой на вашем поле и давать вам за умеренную плату солдат, об облегчении которых заботятся передовые люди нашего военного ведомства? Нет, г. Бенедский, не упрекайте ни хитрецов соседей, ни даже драчуна пристава. Конечно, ни хитрить так, как они схитрили с вами, ни драться — непохвально, предосудительно, скверно; но устраивать искусственное понижение задельной платы и закрепление себе солдатского труда по таксе, без воли самого труженика, — ничуть не лучше. Будете ли вы брать взятки шубами, как Сквозник-Дмухановский, или борзыми щенками, как Ляпкин-Тяпкин, — это совершено все равно: взятка — все взятка, насилие — все насилие, и в какой форме вы его ни придумывайте, оно никогда не будет делом честным и равноправным. Это ясно, как день, для всякого, кто хоть когда-нибудь останавливался над понятием о праве, как оно трактуется у сколько-нибудь образованных народов. Мы не говорим ничего против мысли отпускать солдат на частные работы, напротив, мы радуемся, что эта мысль пришла тем, кто имел право осуществить ее; но зачем же желать крайней, угловатой вариации этой меры? Зачем добиваться, чтобы солдаты отдавались в работу помещикам по таксе, по однообразной, умеренной, доступной для каждого сельского хозяина цене? Цена труда создается отношением предложения к запросу; учредить на нее таксу было бы вопиющею несправедливостью, стесняющею труд и очевидно уменьшающею его предложение или переносящею это предложение в другую местность, представляющую высшую меру вознаграждения. Экономические истины всегда и везде одинаковы. Разве только и света, что в окне? Разве г. сотрудник органа южнорусских сельских хозяев не понимает, что если б правительство и преклонилось на сторону его странного предложения, — чего, конечно, никогда не случится, то что же из этого выйдет? Выйдет то, что солдатским трудом по дешевой, установленной цене воспользуется только известная часть землевладельцев, и найдутся и в этом случае хитрецы, которые опять изобидят г. Александра Бенедского с братиею. Ведь на это можно умудриться… а остальные-то как же? Им-то где искать рабочих? Вольные рабочие ведь не пойдут тогда в Новороссийский край, если, положим, там будет установлена цена 50 к. в день на человека, между тем как в других местах, например в Крыму или в Харьковской губернии, будут платить по 1 р. на человека. Нет, г. Бенедский, вы не знаете сами, чего желать. Вы желаете зла и себе и солдатам, и благо, сто раз благо, что вас не слушают. Вы говорите, что нельзя платить солдатам поровну на человека; что часто человек на человека не приходит; что из них есть рабочие слабые, неопытные, что называется неумелые. А разве в русской рабочей артели не то же самое? Разве там все артельщики одинакового достоинства? Разве там один непременно равен по достоинству другому? А между тем вы платите же артели с топора или с косы, не расценивая порознь плохого и хорошего. Артель — дело товарищеское и группируется по своему толку; хороший везет за слабейшего и рассчитывается по своему домашнему, артельному расчету, так что и наниматель доволен, и товарищи не обижены. В этом-то и заключается богатырская сила, в этом-то и кроется необоримая мощь русской артели, сумевшей согласовать интересы хозяина с выгодою работника. А ведь солдат наш по преимуществу человек русского происхождения; ему вполне доступен толк артели и доступен смысл настоящего ее устройства, приводящего в тупик немецких администраторов. Так подумайте-ка, г. Бенедский, каких бы порядков желать-то следовало? Уж, верно, не вашей премудрой таксы, с продовольствием от команд, которые иногда расположены очень-очень далеко от мест, где работают отпущенные нижние чины.
Да и основательно ли полагаться на возможность обработки полей солдатским трудом? Ну, а если в самый разгар ваших полевых работ прилучится война и рать-то сила великая из Новороссийского края потребуется в
