другое место, тогда как быть, г. Бенедский? Сказать нешто неприятелю: потрудитесь, мол, милостивые государи, повременить маленько, пока мы поуправимся, — нам теперь уж больно недосужно — наши солдатики не обработали еще всего поля г. Александру Бенедскому с товарищи! Ну, а как не послушают, злодеи, ну, как солдатики-то понесут свои головушки с вашего поля на поле бранное, не окончив вашей жатвы, где ж вы тогда найдете жнецов?.. А ведь хлеб на корню держится той же тактики, что и неприятель, — он ждать не станет. Тогда уж положение похуже гадательного, от которого вы придумываете спасительные годы, забывая пословицу, которая гласит, что “с одного вола двух шкур не дерут”. Опять г. Бенедский говорит, что новороссийские сельские хозяева страдают от гадательного положения, не зная, сколько явится рабочих к страдной поре. Это весьма естественно, но не правительство же, в самом деле, должно помогать этому горю, да и не может оно помочь ему так, как могут сделать это сами гг. землевладельцы. Дело весьма просто. Отчего они, соображая состояние своих полей, не заподряжают заранее рабочих в тех самых местах, откуда эти рабочие обыкновенно происходят? Не было бы ни тех страшных затруднений, на которые жалуется г. Бенедский, ни непосиленных цен, которые, однако, платят немецкие и болгарские колонисты, возвышающие год от года свое благосостояние. С помощью агента, посланного ассоциациею с целию найма людей, наем потребного числа работников непременно всегда бы удался, и хозяева не переживали бы тяжелых минут рискованного ожидания и не платили бы цен, вызываемых преизбытком запроса пред предложением. Одна беда: не привыкли мы ничего делать миром, незнакомы нам великие успехи ассоциации; нам подавай правительство к нашим услугам, рать-силу великую — да и баста! Очевидно, что г. Бенедский, говоря о солдатской работе, рассматривал солдата не в качестве свободного работника, а в качестве солдата, по тому же самому разумному убеждению, по которому многие его земляки рассматривают еврея не в качестве человека, а в качестве еврея. Эх, господа хозяева! С литературными поползновениями забываете вы, что, прежде чем говорить о чем-нибудь, да еще печатно, надо знать кое-что. Нет, г. Александр Бенедский, примите наш дружеский совет: отошлите вашу статью в Луизиану, в Виргинию или в другую какую им подобную страну: там ей будет и честь и место; а в нашей литературе, после великого дня освобождения труда 23 миллионов, она возбуждает только тошноту и всякое такое, что вовсе не составляет приятных явлений в человеческой жизни.
СВОДНЫЕ БРАКИ В РОССИИ
“КАК ЗАКЛЮЧАЮТСЯ СВОДНЫЕ БРАКИ?”
Практическая заметка П. Муллова. “Архив исторических и практических сведений, относящихся до России”
“Архив исторических и практических сведений” принадлежит к числу таких изданий, о которых никто не может отозваться иначе, как с полным уважением, и о которых поэтому-то никто ничего и не говорит. Да и трудно газетной, фельетонной критике говорить о серьезном журнале, в котором каждая статья вызывает на размышление. Вследствие этого “Архив исторических и практических сведений”, не находя достойной оценки, остается малоизвестным, и даже люди, жаждущие серьезной пищи для ума, особливо в провинциях, не имеют об этом почтенном журнале ни малейшего понятия. Пишущий эти строки далек от всякой претензии исправить такое печальное упущение наших критиков и рецензентов, потому что и сам он не чувствует себя достаточно сильным для того, чтоб познакомить публику со всем богатством содержания “Архива”. Но, чтоб дать ей какое-нибудь понятие о вопросах, разбираемых этим журналом, мы выбрали из них один, наиболее живой и вызывающий на размышление, вопрос о “сводных браках”.
“Сводными браками (говорит г. Муллов, “Архив” 60–61 г., стр. 21) называются у нас, по крайней мере, в нашей юридической практике в некоторых губерниях такие браки, которые заключаются между единоверцами, или даже православными, без всякого участия церкви, без благословения духовного лица, без венчания по обряду церковному”. Такие браки в России, по мнению г. Муллова, можно отчасти сравнить с гражданскими браками, существующими во Франции: разница (говорит он) заключается только в том, “что гражданские браки дозволены во Франции законом, тогда как сводные браки у нас строго воспрещаются и по закону строго должны быть преследуемы” (“Архив”, стр. 21).
Общество французское смотрит на гражданский брак как на свободный, допускаемый законом союз мужчины с женщиною; а русское общество “ставит сводные браки на одну доску с простым наложничеством и конкубинатством”, хотя такое “клеймо (говорит автор) не пристает, да и не может пристать к лицу тех, которых хотят снабдить им” (“Архив”, кн. 1-я, стр. 21).
Сводные браки составляют самое обыкновенное и обыденное явление в наших северо-восточных губерниях (Архангельской, Вологодской, Вятской, Пермской и Оренбургской), которые издавна служили убежищем для всякого толка раскольников. Заключению этих браков между ними, по мнению автора, “много способствует корыстолюбие властей (“Архив”, кн. 1, стр. 22).
Постараемся показать, в какой мере справедливо приведенное заключение автора.
Автор сочувствует правительственным заботам об улучшении материального быта крестьян и говорит, что теперь же необходимо приняться и за его образование, ибо материальное благосостояние без умственного развития если и мыслимо, то непрочно и не может подвинуть народа вперед. А “в цели образования сельского народонаселения большею частью рассчитывают на помощь сельского духовенства; мысль эта, взятая в отвлечении, по мнению автора, совершенно верна; но нельзя не сознаться (говорит он), что наши надежды до тех пор не осуществятся, пока образование самого духовенства будет оставлено на прежнем положении. Счастливая мысль о преобразовании как духовных, так и гражданских учебных заведений уже несколько лет занимает и русскую публику и русское правительство; неизвестно, чем еще дело кончится, то есть в чем оно находит препятствие, на чем остановилось; но дай Бог, чтоб оно решилось в пользу общего и нераздельного развития всех классов. Нужно поднять духовенство (сельское), а иначе поднять его трудно, если не невозможно, по крайней мере при настоящем положении. О благотворных результатах образования народа и духовенства говорить нечего: они ясно рисуются не в далеком будущем.
Нельзя не согласиться с глубоко верным замечанием автора о том, что, приступая к народному образованию чрез посредство сельских священников, необходимо прежде всего обратить внимание на самих священников. Но далеко не так верны нам кажутся дальнейшие заключения автора и окончательные его выводы. Он говорит, например, что крестьянин, вступающий в сводный брак, убежден в законности этого брака и в том, что венчание не есть дело необходимое, и вслед за тем причину происхождения и размножения сводных браков объясняет корыстолюбием и взаимным столкновением властей, приставленных для надзора за правильным соблюдением обрядных форм брачного союза. Тут что-нибудь не так! Если сводные браки порождены одним только злоупотреблением власти, то мы понимаем, что с уничтожением этих злоупотреблений уничтожатся и сводные браки. Но если сами русские поморские крестьяне убеждены в законности сводных браков, то… как же тут быть, какое заключение следует вывесть из этой посылки? Убеждение далеко не то, что — злоупотребление, и искоренить его административными мерами — как это известно из всемирной истории — нет никакой возможности. Но г. Муллов, как человек просвещенный, знает это лучше нас и предлагает другое лекарство, более разумное и действительное: просвещение народа и влияние духовенства.
Спора нет: средство очень хорошее и благонамеренное; но просвещение, образование, нравственное влияние — понятия очень эластичные, и с ними нужно обходиться осторожно. Иезуиты и вообще католическое духовенство по большей части народ образованный, но научились ли все эти господа просвещенно относиться к чужому убеждению? В состоянии ли их просвещение действительно просветить сводчиков и рассеять странные убеждения их о законности незаконного брака? Не решаемся ответить на этот вопрос и обращаемся с ним собственно к г. Муллову.
Еще менее мы можем согласиться с г. Мулловым в том, что между русским сводным браком и французским гражданским браком вся разница состоит будто бы только в том, что гражданские браки дозволены законами страны, а сводные браки запрещены ими и трактуются общественным мнением зауряд с наложничеством и конкубинатством; он сам на стр. 21 говорит, что “в местах, населенных раскольниками, многие, считающиеся единоверцами и даже православными, бывают в церкви только в крайних случаях; иному даже придется быть в церкви только три раза: когда его крестили, когда он женился и, наконец, когда его отпевали уже мертвого. Притом, если такого христианина несут в церковь крестить или отпевать или если он сам идет туда венчаться, то вовсе не потому, чтоб сознавалась в том внутренняя необходимость, признавалась святость крещения, брака, церковного покаяния; делается это часто единственно для того, чтоб устранить от себя всякого рода притеснения, могущие быть со стороны как духовных, так и светских властей; следовательно, чисто из материальных расчетов, как необходимая формальность, требуемая законом и правительством”. На странице 24: “не венчание собственно нужно крестьянину, а позволение жить с избранною им подругой”, и, наконец, страница 28: “церковное покаяние (крестьянин) сочтет просто формальностью, так как он убежден в законности своей связи и ненеобходимости венчания”.
Не говоря уже о том, что все эти выписки еще более подкрепляют наше мнение о неправильности прежнего вывода г. Муллова, то есть, что сводные браки происходят от злоупотребления властей, они же, эти выписки, свидетельствуют и о различии религиозных взглядов между французскими гражданами и русскими сводчиками.
Мы знаем, что во Франции гражданскому браку предшествовал брак церковный, существующий ad libitum[132] и до сих пор, и что народ французский, в силу всех особенностей своего развития, смотрел на церковное благословение брака как на известный вид договорной формы и потому нашел более удобным и соответственным своим понятиям заменить ее более упрощенными формами гражданского договора. Русские же сводчики, как явствует из слов г. Муллова, вовсе не признают никаких форм, ни церковных, ни тем менее гражданских, и держатся этого убеждения, вероятно, потому, что не видят в брачном союзе никаких элементов для договора, контракта.
Брачный договор, как и всякий другой договор, может возникнуть только там, где нет другого начала, способного скрепить союз, где нет любви и доверия между людьми, вступающими в этот союз, словом, договор имеет предметом примирить интересы супругов и обеспечить их от взаимных обид, а не соединить их. Сводные же браки, напротив, имеют в виду только эту последнюю цель — соединение двух существ. Г. Мул-лов, к сожалению, не объясняет нам историю происхождения убеждений сводчиков о законности сводных браков, и потому мы не имеем возможности раскрыть это убеждение во всей его полноте. Очень может быть, что эти браки, то есть браки, совершаемые без участия духовных лиц, завещаны русской истории известной эпохой двоеверия и есть не что иное, как продолжение
