г. Якимаха дышит разумностью и горячим сочувствием к делу, которому он желает успеха путем свободных общественных усилий; но зато редакция поместила под этой статьею в высшей степени оригинальное и назидательное примечание. Редакции журнала Московского общества сельского хозяйства, как видно, ужасно не понравилось желание г. Якимаха, чтоб Россия запаслась хорошими и дешевыми земледельческими машинами иностранного приготовления, и вот она написала под статьею г. Якимаха нижеследующее примечание, свидетельствующее о совершенном незнакомстве с самыми простыми выводами политико-экономической науки: “Мы (говорит редакция) не можем согласиться в этом отношении с почтенным автором и признать эту меру полезною. Она (то есть эта мера) не поднимет успехов нашей сельскохозяйственной механики, а скорее убьет их. Мы думаем, что гораздо больше будет пользы, если у нас самих образуются фабрики земледельческих орудий и машин в наивозможно больших пунктах, а не одни только склады иностранных машин”. Мы знаем, что как ни странно такое замечание, но у нас оно может встречать в известном кругу известное сочувствие, ибо у нас еще есть люди, которые каждого убеждают печь дома ш булки, хотя они и не дешевле обходятся по цене и ниже по достоинству, чем купленная булка; но нам непонятно, как это наши сельскохозяйственные редакции то помещают статьи о сдаче помещикам солдат (см. “Журнал Общества сельского хозяйства Южной России” февраль 1861 г., статью г. Бенедского), то сами пишут такие примечания, которые к лицу разве только заклятому протекционному желчевику, вроде ситцевых фабрикантов, вопиющих против уменьшения таможенных пошлин и свободной торговли. Неужели же почтенная редакция, позволившая себе приведенное замечание, видит зло и в теперешнем допущении к беспошлинному ввозу паровых и некоторых других машин? Неужели, по ее мнению, лучше было бы для блага отчизны воспретить ввоз этих машин или обложить их такою высокою пошлиною, которая, в видах покровительства отечественным фабрикам, лишала бы русских людей возможности приобретать хорошие машины Кокереля, Альбана, Зигеля или братьев Брельс по той цене, по которой они доступны всем в настоящее время? Удивительные соображения! Давайте непременно у себя делать то, что можно приобресть на стороне и лучше и дешевле; давайте дома строить пекарную печку и расчинять дрожжи, чтоб выпечь булку, которая у нашего соседа-булочника уже приготовлена к нашим услугам и обходится дешевле, если вы примете в расчет, что в то время, которое вы потратите на сочинение себе булки, можно испечь нечто вроде примечания, написанного редакцией “Сельского хозяйства”, на которую все же нисходит известная благодать, не чета булке. А ведь можно сделать в это время и другую работу, более полезную для отечества, например хоть воз навозу свезти на поле или выбрать репьи из конского хвоста, которым животное от тяжести не может отогнать докучных комаров и мошек нелитературного свойства. Мы не называем тех политико-экономических соображений, которые, по выражению фельетониста “Русского инвалида”, делают эту науку всеобъемлющей наукой, заставляя труд и капитал висеть между небом и землею и дрыгать ножками (ipsissima verba), но мы позволяем себе ручаться, что в деле распространения у нас фабрик (какого бы ни было рода) нужно держаться знаменитого девиза laissez faire, lassez aller,[144] а не придумывать разных искусственных мер вроде блях и рогаток. Все нужно делать с толком, и любить свое отечество по-китайски вовсе не следует, а еще менее следует развивать такую любовь в других посредством печатного слова.
Теперь третья практическая статья “Сельского хозяйства” — “Об образовании дворянской денежной ссуды” Н. И. Александрова. Эта статья-проект, по нашему мнению, не представляет ни резких промахов, ни особенно практических планов и предположений; но она заслуживает внимания как попытка (хотя и весьма уже не новая) к уяснению необходимости кредитных учреждений для землевладельцев и, вероятно, разбудит в известных кружках ту беспробудную лень, которая обуяла от пахотника до бархатника большинство наших соотчичей, ожидающих себе правительственных пособий и манны, которую вкушали праотцы людей, рассматриваемых ныне в качестве евреев. Нам только странно, почему это почти все господа, пишущие о кредите для землевладельцев, о сельской полиции и прочих учреждениях человеческой цивилизации, всегда как-то смахивают на сословных адвокатов дворянства, забывая интересы всех землевладельцев, всякого иного наименования. Мы не будем высказывать нашего мнения о рациональности положений Н. И. Александрова: по известным нам причинам мы полагаем сделать это несколько позже; но должны заметить, что нам кажется до крайности непрактичным созидать ссуду собственно дворянскую, ввиду вероятной возможности размножения числа поземельных собственников и недворянского происхождения. Очевидно, что разночинные и вовсе нечиновные землевладельцы очень тесно свяжутся существом своих интересов с дворянами-землевладельцами, и как тем, так и другим отделяться друг от друга, по сословным соображениям, решительно нет никакого основания. Да и предложение об учреждении дворянского кредитного учреждения, “с целью снабжать исключительно помещиков” на счет процентного сбора с дворянской поземельной собственности, мы полагаем невозможным, потому что дворянская поземельная собственность, входящая в соображения автора, может быть продана, подарена, уступлена или иным каким образом отчуждена лицу вовсе не того привилегированного сословия, для которого Н. И. Александров проектирует ссудную казну. Как же тогда? Исключать нового владельца за нечистокровность от участия в операциях ссуды значит ведь подвергать дело многим неблагоприятным случайностям, сопряженным с колебанием фондов и баланса ссуды. Мы уже не говорим о том, что это корпоративное кредитное учреждение в земледельческом классе было бы очень несовременно и недостойно просвещенной нации, признавшей незаконность владения крепостными людьми. Не правильнее ли думать об учреждении землевладельческих ссуд, а не дворянских, не однодворческих, не крестьянских? Развитие земледельческих интересов дорого нам вообще, и думать, что кредит неодинаково нужен всем практикующим одно дело, при более или менее одинаких условиях, значит предполагать вещь весьма неудобную для помещения в практическом отделе такого почтенного журнала, как орган Московского общества сельского хозяйства.
ХОДЕБЩИКИ ПО ЧУЖИМ ДЕЛАМ И КАРМАНАМ
(“Светоч”, кн. 2-я 1861)
Нет ужаснее дуэли,
Как с клопами, у которых
Презловонное оружье!
Гейне
Престранное дело! В нынешних, так сказать, самых свежих произведениях нашей журналистики, как нарочно, выступают господа писатели, выражающие стремления людей, которые, по словам Гоголя, непременно хотят вмешать правительство во все, даже в ссоры с своими женами. То читаешь господина, который требует, чтоб правительство убирало хлеб в Новороссийском крае, то мучишься над проектом другого господина, вызывающего правительство к охранению помещичьих лесов, то, наконец, наткнешься на глубокомысленное замечание какой-нибудь известной редакции о необходимости покровительства отечественным машинным фабрикам, а тут вот вдруг, во 2-й книге журнала “Светоч”, дело уж до того дошло, что правительству предлагается — как думаете, читатель, что ему предлагается? Ни за что не отгадаете, если вы не читали во 2-й книге журнала “Светоч” (1861 г.) очерк г. А. Кресина — “Ходебщики по чужим делам и карманам”. Там только вы могли прочесть, что правительству предлагается еще, между прочим, посыпать персидским порошком московских стряпчих, ходатайствующих по делам. Не верите мне? Удостоверьтесь: возьмите указанную вам книжку “Светоча”, разверните ее на 126 странице и читайте желание г. А. Кресина из Москвы: “Желательно было бы (говорит сей мыслитель), чтоб человек, более меня (то есть г. Кресина) опытный, придумал какие-нибудь средства к уничтожению этих ходебщиков силою закона как людей, вредных обществу, или хоть каким-нибудь порошком вроде персидской ромашки от клопов и тараканов, потому что ходебщики для общества гораздо вреднее, чем самые
вредные насекомые”. Sic![145] Теперь, когда я вижу, что вы, мой читатель, успокоились и верите, что я говорил вам о призвании правительства к посыпке персидским порошком московских стряпчих на основании факта, существующего в журнале “Светоч”, я позволю себе представить вам соображения, рядом которых автор дошел до сказанного заключения. Г. А. Кресин очень не любит этих стряпчих, во-первых, за то, что ex professo[146] “они не принадлежат к числу московских спекуляторов, трудящихся в чаянии жизненного блага (!), как зубные дергачи, мозольные операторы-самоучки, невежды фотографы и мелкие ростовщики”. Causa secunda:[147] “Эти ходатаи величают себя стряпчими, адвокатами, ходатаями (!) и даже юрисконсультами, тогда как стряпчие бывают только коронные, губернские и уездные, а не наемные стряпухи, ходебщики; собственно же адвокатуры, как известно, в России нет”. Causa tertia:[148] “Эти стряпчие-самозванцы расплодились в Москве, как саранча, и, пользуясь незнанием и невежеством своих клиентов, подобно ворожеям, знахарям, знахаркам и деревенским врачам (?!), приносят обществу вред”.
Здесь идет тирада на тему: какой пользы может ожидать для себя от ходебщиков простой мещанин, купец или даже степной помещик, не имеющий никакого понятия о судопроизводстве, о несчастных женщинах, осужденных на тяжбы, и вообще уподобление всех, вверяющихся ходебщикам, с теми больными, которые вверяются знахаркам и преждевременно гибнут. Засим следует классификация сих зловредных паразитов по происхождению их из “отставных чиновников, купцов, платящих для этой единственно цели капитал по 3-й гильдии, и, наконец, цивилизованных мещан” (курсив подлинника); деление их на sui generis[149] аристократию, величаемую в трактирах, где они обыкновенно сходятся, генералами, баронами, статскими и коллежскими советниками, и на плебейство, чернь непросвещенную. Опять тирада о несовместности с специальностью ходебщика никаких добрых человеческих свойств и необходимости оглохнуть, сделаться равнодушным к слезам, к страданиям и вообще ко всему, что (кроме денег) может смягчать человеческое сердце. Указываются места сходок ходебщиков в ближайших к присутственным местам трактирах и харчевнях и излагаются вкратце их обязанности, состоящие в ежедневном обегиваньи всех (!) присутственных мест, “где за дешевое угощение приобретают для себя продажных агентов, которые доставляют им сведения о делах, подробности о их ходе и даже адресы тяжущихся” (стр. 118). Четвертая причина негодования г. А. Кресина, очевидно, заключается в том, что по милости этих, как он называет их, ходебщиков в известных московских трактирах “заранее читаются решения, и никакая канцелярская тайна не может устоять перед графинчиками и закусками Новомосковского трактира. У самого Талейрана (говорит он) не было такого дипломатического всеведения, как у этих тонких дельцов” (стр. 118).
Тут автор указывает, однако, и на такие стороны профессии ходебщиков, которые заставляют пожалеть о них. Он говорит (стр. 118), что “поприще это сопряжено с большими неприятностями; нередко за неуспех какого-нибудь дела практик, попадаясь на глаза пациенту, расплачивается подзатыльниками, зубами и даже обеими щеками (разумей: получает подзатыльники, удары в зубы и пощечины). Известен даже (продолжает автор) случай вот какого рода: один ходебщик, который и по сие время здравствует, взял задаток для окончания тяжбы с одного задорного господина, и когда, вопреки обещанию, дело было проиграно, то доверитель поймал своего ходатая на улице и целиком откусил ему нос”. Следует не очень меткая физиология общества надувателей-ходебщиков и надуваемых доверителей, указывается на то, что “расписка в получении ходебщиком денег пишется на простой бумаге и,
