не уничтожает так называемого “шарлатанского лечения”, а только ставит самих врачей в неприязненное отношение к народу, привязанному к своим лекаркам и симпатизирующему им как лицам гонимым и преследуемым за свою способность соперничать с врачами, приезжающими “потрошить мертвых”. Наконец, нужно подвергнуть немедленному пересмотру аптечный устав, представляющий ряд беспрерывных стеснений: увеличивать число аптек нельзя; лекарства непомерно дороги. Аптекарская такса — самая несообразная из всех такс, с которыми не могут еще у нас расстаться. Компетентные люди давно указывали на бесчисленные ее недостатки, и наконец в августе месяце прошедшего года медицинским советом издана новая такса, которая, по напечатанному отзыву магистра фармации Э. Классона, “служит новым доказательством, что у нас важные вопросы решаются людьми, мало знакомыми с предметом”.
Г. Классон говорит:
“Рассмотрев таксу с начала до конца, я не нашел ни одного параграфа, из которого можно бы видеть удовлетворительное решение задачи. При назначении новых цен составители руководствовались совершенным произволом: дешевые средства получили высокие цены, другие, стоимость которых выше, должны быть продаваемы дешевле, при третьих назначены две или три различные цены, так что нельзя знать, которою должно руководиться при назначении цен за лекарства”.
В статье магистра фармации Классона приведено несколько доказательств совершенной негодности новой аптекарской таксы. А между тем какой поднимается гвалт, когда кто-нибудь начнет хлопотать о новой аптеке. Нам нечего указывать, какими путями может правительство оказать свое содействие тому, чтобы народ не смотрел на врачей как на чиновников, чтобы аптек было столько, сколько их нужно и сколько их может существовать; тогда не нужна будет и аптечная такса, имеющая смысл только при монополии.
Получая право иметь врачей по собственному выбору и устроивать врачебную часть по своему усмотрению, общество станет в этом вопросе в то самое отношение к правительству, в каком оно стоит к нему в вопросе об учреждении пожарной части. Если захочет, оно останется при тех городских, уездных и окружных врачах везде, где не будет средств или желания заменить их врачами по собственному выбору. В тех же местах, где явилось желание иного порядка и где есть средства к его осуществлению, оно получит возможность осуществиться, и общественный врач примет на себя все обязанности полицейского врача в отношении к правительству (судебно-медицинские вскрытия мертвых тел, осмотры проходящих рекрутских партий и проч.), точно на том же основании, на каком общественная пожарная команда будет отстаивать казначейство, тюремные замки и вообще все казенные здания. Почти нет сомнения, что при той же нерасположенности, которая заметна у горожан к городским, а у поселян к уездным и окружным врачам, городские общины, весьма вероятно, скорее придут к замещению городских ваканций врачами по собственному избранию, без предоставления им всяких служебных привилегий. В этом случае на города можно скорее рассчитывать, потому что в них жители чаще имеют столкновение с врачами, наблюдающими, “в видах охранения общественного здоровья”, за рынками, мясными рядами, овощными лавками, кондитерскими и погребами; в селах эти столкновения реже и ограничиваются почти исключительно случаями судебно-медицинских вскрытий, как народ говорит, “потрошенья”. Оттого в селянине живет только одно чувство боязни к полицейскому врачу, а в горожанине это чувство смешано с другим, более неприязненным чувством, вызывающим у него больше сильное желание иного порядка в устройстве врачебной части. Кроме того, городские общества более сельских знакомы с пользою врачебной науки и обладают большими средствами обеспечить своего врача, от платы которому 190 рублей серебром в год правительство уже должно освободиться. К тому же аптеки в городах могут устроиться скорее, чем в селах, где они не всегда найдут для себя готовое помещение. Таким образом, устройство врачебной части в порядке, соответствующем действительным потребностям общества, в городах несравненно удобнее, чем в деревнях. Но в деревне люди нуждаются во врачебной помощи еще больше, потому что образ жизни поселян и разные бытовые условия их стоят в совершенной разладице с гигиеническими условиями, благоприятствующими человеческой жизни. Смертность поселян в детском возрасте может служить одним из доказательств этого положения.
Можно полагать, что в отношении городов правительству стоит только дозволить избрать городам врачей для охранения интересов общественного здоровья, и дело устроится без всякого правительственного вмешательства и без всяких с его стороны расходов. В селениях дело другое. Там мы не видим возможности обойтись без некоторого содействия правительства. Очевидно, это содействие должно состоять не в принуждении поселян обращаться за советами к врачу. В этом нет никакой пользы, а потому нет и никакой надобности. Крестьяне охотно ходят за лекарствицем в помещичьи дома и нередко толпами приходят к случайно (не ради “потрошенья”) заезжему в село лекарю. Следовательно, собственно отвращения от врачебной помощи у нашего народа нет. Содействие правительства нужно в представлении медикам возможности основаться в селении — это нужно по крайней мере на первое время, пока мало сказать: laissez faire, laissez aller.[189] Ввести врачей всюду сразу невозможно; нужно познакомить прежде народ с пользою, которую могут приносить врачи. Поэтому можно бы начать с сел государственного ведомства, которое (см. “Русский инвалид” и “Русскую речь”, 1861 год) “владеет огромными земельными участками и богатыми арендными статьями, приносящими годового дохода в общем счете около 7 коп. на десятину”. Предоставление врачам помещений, известного количества земли и некоторых хозяйственных угодий с прибавкою, если можно, небольшого жалованья, хоть соразмерно тому, какое получают сельские священники, — привлекли бы в села скитающихся в настоящее время без дела медиков и положили бы основание действительной сельской медицине в России. Такое пожертвование со стороны государственных имуществ, кажется, не было бы для него обременительным, а обеспечить врача в той же мере, в какой обеспечен священник, совершенно справедливо и необходимо, потому что иначе ничего не выйдет для народного дела. Не выйдет ничего, конечно, и из одного предоставления в пользу врачей тех угодий, какими пользуются священники, если они не получат вместе с тем и права отпускать от себя лекарств. Аптек нашему поселянину искать негде, да он и не любит бесполезных, по его понятию, проволочек; он понимает разумность платы за совет и за снадобье вместе, но не покупает рецептов. Это замечено давно очень многими и наконец засвидетельствовано в “Современной медицине” доктором Добычиным или орловским городским врачом Лебединским. Опасности от дозволения сельским врачам отпускать лекарства больным поселянам предвидеть нельзя. По крайней мере, теперь многие живущие в селах врачи отпускают же лекарства, и вреда от этого ни малейшего не происходит, а в Орле городской врач Лебединский (см. “Русскую речь”) исходатайствовал себе право снабжать бедных больных лекарствами не из наших драгоценных аптек, а прямо из лавки купца Суслова. Стало быть, не мы одни думаем, что сельским врачам (и городским, живущим в таких городах, где нет аптек) можно и должно дозволить снабжать лекарствами людей, прибегающих к их помощи. Запрещено же у нас продавать в лавках порох, продают вместо его мак, составленный из угля и селитры. Не дозволено продавать мышьяк, а можно купить мелкого сахару, от которого дохнет всякая тварь, подлежащая уничтожению, по мнению лица, купившего мелкого сахару в первой москательной лавке; а кому хочется отравиться, тот и удавится на первой веревке. Что же пользы в подобных запрещениях? Дарование сельским врачам права отпускать лекарства по цене, которая будет безобидною для них и для народа, и предоставление в пользу сельских врачей таких участков, какими пользуются сельские священники в казенных селениях, наверное, дадут возможность скорого устройства в селах медицинской части, и в устройстве этом будет гораздо более цели, чем в том, при котором два или три врача, состоящие при палате имуществ, один или два раза в год катаются по селам, стоят правительству денег и не приносят никакой пользы народу, теряющему в год одного человека из 30, тогда как народы других европейских стран, стоящих несравненно ниже России по условиям, необходимым для человеческого долгоденствия, теряют только одного человека из 57 и даже 1 из 61. У нас очень развито недоверие к людям. Медицинская часть наша представляет совершенное подобие австрийского “контроля, контролирующего контроль”. Если держаться такой системы, то, разумеется, устройство сельской медицины и отпуск врачами лекарств представит весьма серьезную задачу со стороны контролирования действий врача; но ведь не все же существующее есть в то же время и необходимое… Эту истину сознавал еще древний мир, и рассуждение о ней можно встретить у Аристотеля. Да и разве в самом деле установленный нашими положениями медицинский контроль существует и может существовать на самом деле? Разве не известно, что такое наши старшие врачи и инспектора управ, имеющие право поверять и врачей, и аптеки. “Современная медицина” фактически доказала, что весь этот надзор — или только одна бессмысленная процедура, или невежественная придирчивость, или же, что всего чаще, сбор овчинок. Профессор Вальтер, которому (как выше сказано) мы обязаны собранием многосторонних мнений о русском врачебном вопросе, очень резко восстает против подчиненности врачей “профанам”. Под этим именем почтенный ученый разумеет лиц, которым подчинен теперь служащий медик, госпитальный ординатор или полицейский врач. Судя по собственным наблюдениям и по статьям, разъяснявшим в “Современной медицине” вред этого невыносимого и безапелляционного подчинения медиков лицам, пережившим свои познания в медицине или вовсе никогда их не имевшим, мы вполне сочувствуем профессору Вальтеру. Но, не говоря об устройстве госпитальной части, которая не составляет предмета нашей статьи, мы не видим возможности изъять общественного врача от общественного контроля и полагаем, что общественный контроль будет справедливою и верною оценкою достоинствам практического медика, и контроль этот вовсе не будет для медика так тяжел, как контроль нынешних “профанов”. Доверие или недоверие к врачу нельзя навязывать обществу, из каких бы “профанов” оно ни состояло и как бы высоко ни стоял врач по своим научным познаниям; а потому нельзя и отнимать у общества права держать известного врача или отвергнуть его. В этом праве оценивать врача и содержать его или заменять другим только и выразится вся сила общественного контроля, в который должно верить и при котором легко упразднить контроль господ, собирающих с уездных врачей по 100 рублей серебром годового оброка или не выдающих им положенного жалованья (см. письмо доктора Воронежецкого в “Северной пчеле”). При зависимости от общества, которому должен служить врач, он станет дорожить интересами этого общества, чтобы заставить его дорожить собою; а общественное мнение, всегда более беспристрастное, чем мнение отдельных лиц, располагающих участью нынешнего русского врача, не замедлит выразиться о нем, как в самом маленьком городке, так и в деревне. Зависимость эта необходима и не может быть тяжкою для врача, понимающего, что
