же огласила все основательные соображения, которые она имеет насчет происхождения ужасающих столицу пожаров, чтобы вместе с тем тотчас же было назначено самое строгое и тщательное следствие, результаты которого опубликовались бы во всеобщее сведение. Только этими способами могут быть успокоены умы и достигнуто ограждение имущественной собственности жителей!
Мы уверены, что сетования лично на г. обер-полициймейстера не имеют никакого основания, что он употребляет в дело все имеющиеся у него средства, и желаем, чтобы он нашел тотчас же средства воспользоваться тем благородным энтузиазмом, который предлагают столице волонтеры, а с начальниками военных команд вошел в сношение о том, чтобы присылаемые команды являлись на пожары для действительной помощи, а не для стояния.
Затем мы обращаемся к гг. Штиглицу и Ламанскому. Как представители русского государственного банка, они, конечно, знают, что Щукин и Апраксин дворы имели коммерческие связи с торговцами целой России. Несчастные торговцы этих двух дворов 28-го мая потеряли все. Они теперь разорены; но этого мало: с разорением, которое они потерпели, они, по весьма понятным причинам, теряют кредит, который мог бы восстановить их деятельность. Толпы торговых лиц остаются без дела и без хлеба. Массы рабочего народонаселения, находившего в Апраксином дворе и на Толкучем рынке единственную возможность приобретать необходимые для них вещи, теперь лишены этой возможности. Дешевого обеда за 7 копеек в обжорном ряду более не существует; у людей нет заработка и нет хлеба. Это положение ужасно. Евгений Иванович Ламанский, засвидетельствовавший свои экономические способности, которым банк обязан многими мерами, должен подумать, как открыть погоревшим торговцам Щукина и в особенности Апраксина двора кредит, способный немедленно дать им средства начать торговлю, необходимую для удовлетворения нужд всего бедного населения столицы, которое исключительно преследуется, с какими-то адскими целями, о которых ужасно и подумать. Государственный банк, если он внемлет нашей просьбе, должен немедленно объявить во всеобщее сведение о своей готовности помочь страшному бедствию торговцев столицы. Горе легче сносится, когда человек знает, что о нем заботятся, ему сочувствуют и не бросают его на произвол несчастных случайностей. Мы еще раз просим гг. Штиглица, Ламанского и их почтенных сотрудников обратить внимание на щукинцев и апраксинев, успокоить их своим участием как можно скорее, и дать им фактическое доказательство этого участия, дабы погорелые ни одного дня не терпели тех недостатков, с которыми их познакомило уничтожение самых дешевых торговых мест в столице. Банк, мы уверены, это сделает, и ум г. Ламанского найдет к этому средства. Нам ему не указывать их!
Скрываться нечего. На народ можно рассчитывать смело, и потому смело же должно сказать: основательны ли сколько-нибудь слухи, носящиеся в столице о пожарах и о поджигателях? Щадить адских злодеев не должно; но и не следует рисковать ни одним волоском ни одной головы, живущей в столице и подвергающейся небезопасным нареканиям со стороны перепуганного народа. Мы не выражаем всего того, что мы слышали; полиция должна знать эти слухи лучше нас, и на ней лежит обязанность высказать их, если она хочет заслужить себе доверие общества и его содействие.
НЕПРИЯТНОСТИ РУССКОЙ ЛИБЕРАЛЬНОЙ ПАРТИИ
С.-Петербург, воскресенье, 24-го июня 1862 года
— ЛЮДИ, ЧЕРЕСЧУР СМЕЛЫЕ, И ЛЮДИ, ЧЕРЕСЧУР РОБКИЕ. — ПО ДВА СЛОВА ТЕМ И ДРУГИМ
Русский либерализм никогда не был так опозорен, как в наши дни. Никакие усилия ретроградов не низводили его до того посмеяния и порицания, до которого его довели сумасшедшие демагоги, в которых желчевики и ретрограды стараются показать представителей современной либеральной партии. Безнравственное воззвание к молодой России, составители которого договорились до чертиков, дало возможность злословить друзей прогресса в кругах людей, читающих и верующих во всякое печатное слово.
Этой услугой честная партия здравого прогресса обязана русским монтаньярам и санкюлотам, воображающим, что народ может отказаться от собственности, бросить религию, разорвать брак, отвергнуть Бога и поднять руку против руки, даровавшей личную свободу миллионам людей, бывших до того живою собственностью. Зачем же смешивать безумцев с людьми, желающими воспитать общество таким образом, чтобы Государь видел возможность расширить наши права и дать государственной машине тот ход, который открывает стране возможность самодеятельности и саморазвития? Зачем смешивать людей, верующих в добрые желания своего Царя с людьми, которых вся цель — беспорядки? Мы уже не один раз говорили в нашей газете, что история повторяется; что с большим или меньшим, но во всяком случае неважным изменением, везде одинаковые обстоятельства вызывают одни и те же последствия. Крайние учения социалистов и проповеди красных демагогов во Франции произвели в народе этой страны ту печальную реакцию, следуя которой свободолюбивые галлы смеются над всякой либеральной идеей. Такое явление в порядке вещей. Оно — прямое следствие либерализма Марата и Робеспьера, проповедывавших свободу, равенство и братство и отрубивших тысячи голов парижской гильотиной. Испуганные таким положением люди убили своих либералов и пошли под покров деспотизма, с которым хоть нет той свободы, которая дает особенную цену жизни, зато целы голова и имущество. Это тоже понятно и весьма естественно! Один из наших остроумных писателей сказал, что если в комнате прикованы на цепи два человека, один в полном уме, а другой сумасшедший, способный откусить нос, то ничего нет мудреного, что здоровый невольник сам будет просить держать его на цепи, с условием не спускать с цепи и его сожителя, ибо иначе освобожденный сожитель непременно его изгрызет. Так люди, заявляющие свою способность изгрызть ближнего, заставляют некоторых здоровых, но робких и недальновидных людей, не нуждающихся ни в каком внешнем сдерживаньи, предпочитать цепь свободе в одной комнате с безумцами. Однако история, повторяясь, в то же время учит людей, чего должно избегать и к чему стремиться. “Счастлив тот, кого чужие беды научают осторожности”, — сказал один древний писатель, и сказал очень справедливо. Люди, живущие позже, могут устраивать свою жизнь лучше людей, живших раньше: опыт предков — их достояние. Народы, в известном смысле, могут быть подведены под тот же закон. История одних народов должна служить регулятором действий других, и кто пренебрегает историею, тот или сам не займет в ней никакого места, или займет такое же гадкое место, какое в ней отведено человеку, сгнившему под памятником с такою эпитафиею:
Passant, ne pleure point son sort,
Car, s’il vivait tu serais mort..[28]
Наша гражданская жизнь начинается очень много позже жизни западных народов. Исторические обстоятельства, бывшие возможными на Руси, долго удерживали ее развитие. Как государство, Русь еще сама для себя почти не жила. Встарь она жила для тех, кто управлял ею. Петр I заставил ее учиться, но в то же время отнял у нее всякую возможность держаться самоуправления, идея которого присуща каждому человеческому обществу и выгодна для государства, освобождаемого, через местное народное самоуправление, от множества тяжелых хлопот и ответственности. Век Екатерины II и Александра I были прекрасными годами в жизни нашего отечества, но этими годами она обязана благодушию Екатерины и Александра и вздыхала свободно по их милости, а не по праву. Их смерть изменяла положение России, и ее счастье опять совершенно зависело от душевных качеств и образа мыслей нового коронованного лица. Александр II сделал шаг к дарованию России возможности дышать свободнее по праву, не боясь, что с его кончиной опять наступят старые порядки и люди сами будут искать спасения в милости, а не в праве. Такие шаги: освобождение крепостных людей, принадлежащее Государю более, чем всем прочим, трудившимся по этому делу; скорое введение гласного судопроизводства; желание расширить свободу печатного слова; терпимость религиозного раскола и готовность даровать народу местное самоуправление! Отчасти даровав, а отчасти готовясь даровать законы, укрепляющие за Россиею свободу религии, суд, свободу слова и право человека, — Император Александр II сделал больше всех сошедших в могилы правителей Руси: он радовал нас не милостями, которые непрочны, ибо “сердце царево в руце Божией”, но правами, которых у нас уже никто не отнимет и за которые мы ему нелицемерно благодарны и не понимаем никакого прогресса без народа, обязанного Царю волею и льготами, и без Царя, любимого народом за вольности и льготы. Их взаимная сила, друг в друге, и мы не видим затруднения служить им вместе. Служа народу, готовящемуся принять новые права, и Царю, желающему даровать стране права, способные вывести ее из долголетнего застоя на путь истинного прогресса, мы служим общему делу, до которого нельзя дойти ни без народа, ни без любимого им царя. Повторяем, что такое положение в настоящее время для нас не представляется затруднительным, и мы не снимем своей руки с плуга, которым начали свою борозду, если никакой камень не сломает нашего лемеха и не порвет сбруи.
Зная наш народ не из одного разговора с извозчиками и чтения натянутых рассказов, мы твердо уверены, что всякая иная дорога к расширению русских прав, при нынешней женерации, невозможна; и просим всех людей, несогласных с нами, хладнокровно и спокойно поверить в наши убеждения. Для того, чтобы разъяснить дело так, как оно есть, а не как его воображают себе близорукие люди, мы решились пренебрегать всякими осуждениями и клеветами: ибо поганое к чистому не пристанет, и наш судья, наша совесть, совершенно спокойна. Мы просим людей, увлеченных разгаром модного стремления к опасным занятиям, если они еще не потеряли способности соображать и хоть мало-мальски дорожить спокойствием России более, чем своими симпатиями, одуматься и оставить свои занятия. Мы просим их почитать историю, которая вернее расскажет им, что называется делом и что безумием. Мы просим их перестать показывать свои бессильные зубы, потому что робкие люди, делающие из мухи слона, пугаются этих зубов и готовы сами просить, чтобы их не спускали с цепи, для того, чтобы на цепи же сидели и бешеные собаки, стремящиеся познакомить Русь с ужасами террора. А робких людей просим ободриться и не пятиться, потому что там назади — пропасть, а смело идти вперед, опираясь на здравый смысл народа. Знакомые с французскою литературою более, чем с русскою, робкие люди могут вспомнить слова г-жи Сталь, которая, будучи в Москве, сказала, что “народ, отстоявший свою бороду, отстоит в наше время и свою голову”. Нынешний наш народ тот же самый, каким характеризовала его г-жа Сталь, и никогда не вверит своей головы в руки людей, над которыми или смеется, или приходит от них в ужас, или выдает их полиции, или, наконец, бьет по первому подозрению в противодействии представителю власти, разорвавшей крепостную зависимость. Все ложное погибнет само собою, без всякой помощи; а наши демагоги есть воплощенная ложь. Они имеют много сходного с теми корреспондентами Герцена, которые содействовали распространению слуха
