в Свислочской даче нет. В противном случае можно думать, что зубры в ней точно так же оставались бы, как и в Беловеже, а потом при существовании небольших перелесков стали бы из нее переходить и в сокольские леса. Впрочем, при этом им необходимо было бы, во многих местах, показываться на возделанные поля, чего зубр вообще избегает, хотя, впрочем, случается, что, не находя для себя зимою пищи в лесу, он смело приближается к крестьянским строениям и объедает с крыш солому.
С проведением железной дороги чрез Беловежскую пущу, как было бы нетрудно даже в самом большом размере произвести опыт, чтобы окончательно удостовериться, могут ли или, действительно, не могут зубры водиться ни в каком другом месте, кроме Беловежи! Для этого стоило бы только перевести за один раз по железной дороге целое стадо, положим, сначала хоть в Виленскую губернию, именно в Медзержицкую казенную дачу, которая своим северным краем подходит к С.-Петербургско-Варшавской железной дороге и в которой во многих ее частях, в особенности лежащих по течению реки Меречанки, представляются для зубра решительно те же самые выгоды, какие он находит и в Беловеже.
Все подобного рода опыты при устройстве железной дороги чрез Беловежу не представляли бы ничего невозможного.
Но многие еще и того мнения, что для зубров, как и для всякого красного зверя, правильная культура пущи едва ли не опаснее самой железной дороги.
Такого рода мнение, будучи весьма сомнительным касательно и вообще всех диких зверей, тем более не имеет никакого основания в отношении к зубру, животному по натуре своей весьма близко подходящему к обыкновенному домашнему рогатому скоту.
Этот зверь, питаясь преимущественно листьями разного рода деревьев, любит по большей части держаться в лесу; но видим примеры, что он совсем нечужд и хлева и может в нем жить вместе с рогатым скотом, с которым даже и совокупляется.
Зубр, действительно, любит лес, и только в нем он в полной мере у себя дома, но из этого не следует еще, чтобы этот лес был непременно в диком состоянии, то есть наполнен непроходимыми трущобами, чего преимущественно ищет медведь, или пересечен болотами, поросшими лозою и недоступными для человека, что предпочтительно всему любит лось. Для зубра потребно в лесу не более, как только обилие пастбищных лугов и ключевых вод, а главное, чтобы лес по характеру своего лесонасаждения представлял большое разнообразие древесных пород, преимущественно лиственных. Сверх этих условий многие полагают необходимым и некоторый уход человека за зубром, ссылаясь на то, что еще во времена польского правительства были уже приписаны к Беловежской пуще целые деревни, на жителей которых возлагалась обязанность приготовления для этих животных на зиму сена. Не отвергая вполне справедливости этого замечания, скажем только, что все это делалось не из необходимости того, чтобы зубр не мог обойтись без пособия человека, а более для того, что без этой меры многие из зубров пропадали бы от недостатка корма при невозможности его добывания в суровые зимы из-под глубокого снега, а истощенные голодом, они делались бы чаще жертвою хищных зверей и, следовательно, не так успешно размножались бы, как ныне.
В настоящее время министерство государственных имуществ уже приложило особую заботливость о сохранении и размножении этих зверей. Значительно увеличены зубровые покосы и постановлено в непременную обязанность строго наблюдать за тем, чтобы сено было приготовлено вовремя и в большом количестве. С проведением же чрез Беловежскую пущу железной дороги при представляющейся возможности сбыта леса лиственных пород, то есть когда лес стали бы рубить целыми лесосеками, а не так, как ныне, отдельными деревьями, на выбор во всем лесу, но вырубленные пространства, будучи очищены от вершин и валежника, легче бы покрывались молодой порослью, а пни и корни лиственных пород пускали бы молодые отпрыски, представляя для зубров новую обильную пищу, потому что побеги от лиственного леса, а особенно от осины, составляют для зубра самый лакомый корм, который он предпочитает всякому другому.
Из вышесказанного теперь следует, что культура Беловежи, заключающаяся в ее правильном, вполне согласном с лесной наукой хозяйстве и возможном только при проведении чрез пущу железной дороги, послужит зубрам даже не во вред, а в несомненную им пользу.
К тому же с устройством железной дороги чрез эту лесную дачу, когда она стала бы уже приносить правительству большой доход, было бы гораздо легче решиться на все те меры, какие оказались бы необходимыми для сбережения и размножения не только зубров, но и всякой другой дичи, которой ныне в пуще чувствуется большой недостаток, происшедший как от неправильных охот в прежнее время, так и оттого, что на этот предмет не было до сих пор обращено должного внимания.
Находясь вдали от больших почтовых трактов и городов, Беловежская пуща многим доселе известна была только по слухам, и мало кто имел случай познакомиться с ней ближе. Только высочайшая охота в 1860 году обратила на этот замечательный лес всеобщее внимание и не только в России, но и за границей, а если б к сему присоединилось еще и удобство железного пути и предпринялись меры к размножению всякого рода дичи, к чему пуща представляет все необходимые условия в совершенстве, то можно сказать утвердительно, что кроме экономических расчетов от устройства железной дороги в отношении самого хозяйства Беловежи получилась бы возможность исследовать и проверить на самом широком основании все идеи, ныне существующие об извлечении возможной пользы для человека не только от размножения зубров в краю, но и всякого красного зверя и других диких животных, об экономическом значении которых наука далеко не сказала еще последнего слова.
Остается нам высказать, наконец, свое мнение относительно третьего возражения, какое могло бы быть сделано против проведения железной дороги чрез Беловежу, именно, что не следовало бы давать ей направление чрез пущу к Белостоку, а напротив к Гродно.
Но объем этой статьи, и так уже далеко превзошедший предположенные нами размеры, заставляет нас отложить рассмотрение этого вопроса до другого раза, тем более что очень основательная статья по тому же предмету, напечатанная в № 25-м “Акционера”, подает нам повод посвятить несколько времени на более специальное изучение этого вопроса. Мы очень рады вступить с “Акционером” в совершенно безличную и потому совершенно беспристрастную полемику относительно большей или меньшей пользы, какую Западный край может ожидать от Пинско-Белостокской или от Брянско-Мценской железных дорог. Мы тем более радуемся этому случаю показать пример спокойно и прилично веденной журнальной полемики, что эти примеры стали, к сожалению, все более и более редкими в нашей журналистике.
ПЕТЕРБУРГСКИЕ ПОЖАРЫ
С.-Петербург, четверток, 7-го июня 1862 г
— НЕПОВИННОСТЬ СТУДЕНТОВ В ПОДЖОГАХ. — НЕОБХОДИМОСТЬ ОХОТНИЦКИХ КОМАНД И ГОТОВНОСТЬ КУПЕЧЕСТВА СОДЕЙСТВОВАТЬ ПРИ ИХ ОБРАЗОВАНИИ
Петербургские пожары прекратились. Страховые общества сводят свои счеты, сами погорелые считают свои потери и видят или окончательное свое банкрутство, или возможность выйти, при помощи Государственного банка, из своего, по-видимому, безвыходного положения; наконец, приказчики и конторщики погорелых купцов, лишенные даже возможности продолжать привычный труд, основывают свою единственную надежду на помощь своих более счастливых товарищей и их хозяев.
Неужели этой грозе суждено минуть так же, как минуло столько других несчастий, не оставивших после себя ничего, кроме горьких и плачевных воспоминаний? Неужели страшные события последней недели не оставят в общественной жизни нашей столицы никаких более прочных и, прибавим, более полезных последствий, кроме одних жалких воспоминаний о поджогах и поджигателях? Что касается этих последних, то здравый ум публики, растерявшейся в первые минуты испуга, уже начинает видеть, до какой степени преувеличены прежние слухи, и, принимая мало-помалу свое прежнее течение, начинает понимать всю нелепость сказок, которым он не далее как три, четыре дня тому назад верил на слово. Подобное возникновение и быстрое распространение хотя бы самых нелепых слухов в нашей публике нельзя приписать злонамеренности, а единственно малой привычке к общественной деятельности и отсутствию всякого регулятора общественного мнения.
Мы этим вовсе не хотим подать вид, как будто мы отказываемся от высказанного нами прежде мнения насчет прокламации “Молодая Россия”. Находятся ли авторы ее в связи с пойманными поджигателями или нет, про то ведают комиссии, учрежденные для исследования этого дела; мы, с своей стороны, можем только еще раз повторить нашу настоятельную просьбу о скором опубликовании имен настоящих виновников, чтобы тем защитить в общественном мнении другие, совершенно несправедливо и неосновательно обвиняемые лица.
Само собой разумеется, что мы не даем ни малейшего политического значения прокламации к “Молодой России”. Мы смотрим на нее как на порыв увлечения горячих голов; мы убеждены, что за ними никто не пойдет, и торжественно заявляем, что истинные либералы, всем объемом души желающие преобразований гражданского строя русской земли, но путем законным и сообразно с действительными, а не с химерическими нуждами и потребностями народа, с чувством негодования смотрят на эту прокламацию. Мы считаем это явление до последней степени ничтожным и не сказали бы о нем ни одного слова, если бы народная молва не связала воедино причины настоящих бедствий столицы с безумными намерениями тех, которые в своей прокламации употребили выражение: “не оставить камня на камне”.
Жители столицы (к чему скрывать то, о чем говорит полмиллиона людей; о чем, без сомнения, не одна уже тысяча писем разослана по России?), толкуя о поджогах, употребляли слово… страшно вымолвить печатно!.. “студенты”. Мы протестуем против этого самым энергическим образом. Кто знает, может быть, из полуторы тысячи учащейся молодежи и нашлись два, три безумца. Но взводить такое страшное обвинение на всех — в высшей степени несправедливо! Мы сами видели многих студентов во время бедствий 28-го мая и качающими пожарные трубы, и спасающими имущество погорельцев, и таскающими воду из Фонтанки, и спасающими дела министерства. Мы видели, как студенты, взяв несколько дрожек из загоревшегося экипажного ряда, подвозили их к дому министерства внутренних дел, нагружали их делами и книгами и отвозили на себе к Александровскому скверу. Мы видели, наконец, студентов в лагере погорельцев; видели, как они подавали несчастным, быть может, последнюю копейку; мы слышали искренний, горячий ропот против поджигателей; мы были свидетелями отчаяния многих молодых людей по поводу недоброй молвы, до них касающейся… Это ли поджигатели? Нет, грешно, безбожно думать на студентов!
Некоторые студенты, до глубины души потрясенные страшною молвою, приходили в нашу редакцию и просили нас защитить их печатным словом пред общественным мнением. Святой обязанностью мы поставили исполнить их желание.
Но возвратимся к главной задаче этой статьи, то есть к рассмотрению тех полезных последствий, какие при деятельности и доброй воле можно было бы извлечь из несчастий, ознаменовавших прошлую неделю. Из всех частных предложений, помещенных в продолжение
