скобяную, а третий — в кожевенную. По мере того как они делались способными понимать то дело, к которому приучались, он брал их домой и там вручал торговлю каждому по его специальности. Но последних двух сыновей он уже приучает к делу около их братьев. Теперь у Щер-ва, кроме Высокова и Кожлева, имеется еще торговля в селе Давыдове Ростовского уезда, и во всех трех местах принимается и выдается корреспонденция. Годичные обороты по торговле у него доходят до восьмидесяти тысяч в год. Но все-таки русский торговец не может вести дело безусловно честно. Так и Щер-в. Имея в своих руках постоянно тысячи чужих денег, он не утянет, не задержит их, не станет порочить своего имени, но при торговле не прочь обсчитать или обвесить, и если видит, что заборщик не может обойтись без его кредита, — то с таким уже мало церемонится. Такому заборщику сойдет и залежалый и даже попорченный товар, да и цену он возьмет дороже, чем за хороший. Конечно, сам Щер-в этими мелкими отпусками мало занимается: у него по горло и более нужного дела, но это проделывают его дети и, без сомнения, с его ведома.
Этим я закончу свои воспоминания. Довольно. Теперь мне и в самом деле надо подумать, как век доживать.
Н. И. Свешников. Петербургские книгопродавцы — апраксинцы и букинисты
В Петербурге, в старые годы, то есть в половине текущего столетия, книжная торговля сосредоточивалась преимущественно на Невском проспекте, в Гостином дворе и в Апраксином рынке, или, как тогда называли, в Апраксином дворе. Кроме того, несколько магазинов находилось по Садовой улице против Гостиного двора.
По приезде моем в Петербург, в 1852 году, я помню по Невскому проспекту магазины: Шмитдорфа[192], Юнгмейстера[193], Смирдина[194], Базунова[195] и Печаткина, в Гостином дворе — Исакова[196], Овсянникова[197] и Свешникова[198], а с 1853 года открылся уже и магазин Маврикия Осиповича Вольфа[199].
По Садовой улице в то время находились книготорговли: Глазунова[200] (существующая с 1782 года и до сих пор), Кораблева и Сирякова[201], Лоскутова[202], Полякова[203], Панькова[204], Лисенкова[205] и Масленникова[206], впоследствии Шигина[207]; затем еще существовала книжная лавка Терского[208] по Чернышеву переулку в доме Пажеского корпуса.
Но я не намерен описывать торговлю больших магазинов, потому что лично мало знаю об этой торговле, а сообщать сведения из посторонних источников нахожу неудобным, так как нельзя всегда поручиться за верность чужого рассказа.
Вследствие этого я постараюсь описать торговлю книгами только в Апраксином и Александровском рынках, на ларях, находившихся в разных местах города, и букинистов, разносивших книги в своих оригинальных мешках.
I. Книгопродавцы-апраксинцы
В Апраксином рынке, в старину, как рассказывают, торговля книгами производилась только на развалке и с рук[209]. Основателем же постоянной торговли в лавках считают Василия Васильевича Холмушина. Но я этого с точностью не могу утверждать, потому что когда я поступил в Апраксин мальчиком, то там книжных лавок было уже в изобилии. Там существовала даже особая книжная линия.
Эта линия, как и большинство прочих торговых линий Апраксина рынка, состояла из небольших деревянных лавок, построенных не корпусами, а каждая особо, но тесно сплоченных между собою. У каждой из лавок, снаружи, понаделаны были прилавки и столы, на которых торговцы выкладывали кипы разных старых и новых книг и журналов, а также раскладывали поодиночке дешевые, преимущественно московские издания, с заманчивыми названиями и с обложками, украшенными картинками трагического содержания.
Всех книгопродавцев, или, как их просто звали, книжников в Апраксином рынке до пожара, бывшего там в 1862 году, находитесь человек до двадцати.
Из числа их более прочих выделялись как состоятельностью, так и деловитостью — Яков Васильевич Матюшин[210], Иов Герасимович Герасимов, Василий Васильевич Холмушин и Дмитрий Федорович Федоров, но у каждого из этих торговцев была своя специальность.
Яков Васильевич Матюшин раньше служил в книжной торговле Ф. Панькова[211], а в 1815 году начал уже вести дело самостоятельно. Матюшин держался торговли более старыми книгами, русскими и иностранными. Он был в полном смысле знаток книжного дела, обладал замечательною памятью, и, кроме того, у него был особый нюх, как иногда выражались о нем. Этот нюх заключался в следующем: если какая-нибудь книга или журнал, выходившие в свет, обращали на себя внимание публики, то он наверняка знал, что это издание разойдется, и потому всегда скупал попадавшие на рынок экземпляры и приберегал их до более благоприятного времени, когда они подберутся в магазинах и их можно будет продавать втридорога. С этою целью он ежедневно, по утрам, обходил других книжников и осведомлялся, не приобретали ли они чего-либо новенького. Прочие книжники, особенно небогатые, охотно показывали ему свои приобретения и так же охотно продавали, если он что-либо выбирал, потому что продать Матюшину часто было выгоднее, чем постороннему покупателю. Он любил книги и хорошую, редкую из них никогда не выпускал из рук и иногда платил довольно высокую иену.
Зато он сам держался крепко товара, не торопился продавать и за некоторые книги назначал буквально чудовищные цены. Для примера приведу следующий факт.
Однажды меня с товарищем гусарский офицер попросит достать «Дворянское гнездо» Тургенева. Отдельного издания этой книги еще не было, и в редакции «Современника», где она печаталась в первом номере 1859 года, тоже невозможно было достать этой книжки. Мы и отправились искать на Апраксин. Сначала мы обошли всех книжников, и так как ни у кого не оказалось этого номера «Современника», то принуждены были обратиться к Матюшину.
— Яков Васильевич, нет ли у вас первого номера «Современника» за прошлый год? — спрашиваем мы.
— Вам «Дворянское гнездо» нужно? Да? Есть. — говорит Яков Васильевич. — есть, и хороший экземпляр найдется, чистый.
— А сколько вы возьмете?
— Десять рубликов.
— Что вы, Яков Васильевич, господь с вами, за номер журнала десять рублей? Да это не слыхано!
— А не слыхано, так вот слушайте: десять рублей — меньше я не возьму.
— Да у нас барин-то, — говорим. — взбесится, скажет, как это возможно: десять рублей за такую книжку.
— Ну и пусть его бесится. А вы с него меньше пятнадцати рублей не берите, а нет — так пускай он сам поищет, а ко мне придет, я с него и двадцать спрошу. Надо, так даст, а не надо, так нечего и покупать такую книжку.
На этот раз мы не купили у Якова Васильевича книги, а прежде объяснили барину цену, и он велел нам принести ее за двенадцать рублей, а Яков Васильевич с десяти рублей скинул нам два рубля.
— Вот так-то лучше, я нажил, и вы наживете, а то что господ баловать: я говорил вам, что надо — так даст; наверно, его какая-нибудь барышня просила достать этот роман, — говорит он, завертывая книгу, и затем, когда мы выходили из лавки, добавил:
— Если потребуется, так есть еще экземпляр, тоже хороший, чистый.
Вначале я упомянул, что Матюшин обладал хорошею памятью. Упомнить книгу, раз бывшую в руках, и особенно книгу редкую или ценную, и каждый книгопродавец упомнит, если только он заинтересован своей торговлей. Но Матюшин иногда несколько лет помнил, что такую-то книгу — даже маленькую брошюрку — спрашивали у него, и хотя не помнит, кто именно спрашивал, но все-таки берег ее и ценил.
Так, не особенно давно, мне довелось разговаривать с одним известным писателем, который в старые годы очень часто похаживал по Апраксину и собирал исторические книги и брошюры.
«Писал я раз статью историческую. — говорит почтенный писатель. — и потребовалась мне небольшая старенькая книжонка: книжонки этой я никогда не видал, а только знал о ее существовании. Вот я и пошел на Апраксин, обошел всех книжников, ни у кого не нашел. Прихожу к Матюшину, спрашиваю, нет ли такой-то книжечки.
— Знаю. — говорит, — я эту книжечку, знаю, но только она очень редко попадается: бывала она у меня раз-другой, а теперь нет.
Так я и не нашел этой книжечки.
Проходит года два посте этого, прохожу по Апраксину, Матюшин и зазывает: зайдите-ка, говорит, господин, ко мне, вот я сегодня купил разные книжонки исторические. Захожу, смотрю, у него лежит на прилавке стопка, так в пол-аршина вышины. Начинаю разбирать. Все такая дребедень неподходящая. Смотрю дальше и вдруг вижу — эта самая книжонка и попадается. Как тут быть, думаю: если ее одну выбрать, так он сейчас догадается и заломит за нее баснословную цену. Дай, наберу побольше дряни, может быть, он вместе-то и не обратит на нее внимания. Ну, и выбрал я еще несколько штук, не помню уже именно сколько. Спрашиваю: сколько это стоит? Он начинает перекидывать, доходит до этой книжки, откладывает ее в сторону и говорит:
— Вот за эти хоть два рублика, а за эту рубликов восемь.
— Что вы, — говорю, — разве возможно за такую маленькую и пустяшную книжонку восемь рублей?
— Ах, не скажите, что пустяшная, у меня тут давно какой-то господин эту книжечку спрашивал, так десять рублей давал, только бы достать ее.
Что тут делать? Я — торговаться, да за все-то, кажется, рублей семь и заплатил. Так вот он какой был Матюшин, не мог запомнить личность, кто у него спрашивал книжечку, а все-таки помнит, что ее искали», — пояснит писатель.
Впрочем, несмотря на то, что Матюшин продавал свой товар дорого, библиофилы охотно его посещали, потому что у него действительно был хороший выбор книг по всем отраслям знания, а особенно ни у кого нельзя было найти такого выбора мелких и редких брошюр, оттисков и журнальных статей, как у Матюшина. Частенько он берет и такой товар, который, по мнению других книжников, считался прямо бумагою. Однажды за границу искали полные коллекции «Русского инвалида» и «Северной пчелы» и не могли найти этих изданий не только у торговцев, но и в редакциях, а у Матюшина они нашлись, и он, конечно, взял за них столько, сколько хотел.
Пожар уничтожил все его собрание, у него сгорели такие книги, каких теперь уже и не отыщешь. После пожара он так же, как и другие, открыл торговлю на Семеновском плацу, но, проторговав года два, должен был прекратить ее по случаю болезни (его разбил паралич). Устарелый, больной и обедневший, он умер в 1869 году. Некоторые из старых собирателей книг и до сих пор вспоминают о нем как о знатоке и любителе своего дела.
После Матюшина старейшим из книжников Апраксина рынка следует считать Иова Герасимовича Герасимова. Он был уроженец Ярославской губернии Рыбинского уезда, деревни Харитонова, и был совершенно неграмотный.
Иов Герасимов родился в 1796 году и, еще мальчиком, по собственным его рассказам, был отправлен в Москву, где и находился прислугою в трактире.
В 1812 году,
