что он сохраняет одно и то же расстояние от частей прилегающего берега, хотя, быть может, земля повернулась кругом и, таким образом, и шахматные фигуры, и доска, и корабль переменили свои места по отношению к более отдаленным телам, сохранившим свое расстояние друг от друга. Но так как расстоянием от известных частей доски определяется место шахматных фигур, расстоянием от известных частей каюты (с которыми мы производим сопоставление) определяется место шахматной доски, а расстоянием от известных частей Земли определяется место корабля, то по отношению их друг к другу можно сказать вполне точно, что вещи на своем прежнем месте, хотя в отношении других вещей они, несомненно, переменили свое место, если изменилось их расстояние от этих других вещей, которых мы не принимали во внимание в этом случае. И мы сами будем так думать, когда у нас будет случай сравнить их с этими другими вещами.
9. Но так как та модификация расстояния, которую мы называем местом, придумана людьми для общей своей пользы, чтобы при его помощи быть в состоянии обозначать особенное положение вещей там, где есть необходимость в таком обозначении, то люди рассматривают и определяют место в отношении к тем близлежащим вещам, которые всего лучше могут служить их настоящим целям, не принимая во внимание другие вещи, которые для других целей лучше определили бы место той же самой вещи. Так, на шахматной доске обозначение места каждой фигуры определяется исключительно в пределах расчерченной в клетку деревянной доски; этой цели противоречило бы определение места фигур каким-либо иным способом. Но если эти самые шахматные фигуры сложат в мешочек и кто-нибудь спросит, где черный король, то будет правильным определить его место указанием на ту часть комнаты, в которой он находится, а не на отношение к шахматной доске, потому что обозначение места, где король теперь находится, происходит для другой цели, чем тогда, когда он в игре стоял на доске, и, стало быть, должно определяться через положение иных тел. Так, если кто-нибудь спросит, где те стихи, которые рассказывают об истории Низа и Эвриала, то очень некстати будет определить место указанием на то, что стихи находятся в такой-то части Земли или в библиотеке Бодлея 33. Надлежащим обозначе-
==219
нием места будет указание на части сочинений Вергилия, а настоящий ответ будет, что эти стихи находятся почти в середине девятой книги <Энеиды> Вергилия и что они были все время на одном и том же месте, с тех пор как Вергилий был напечатан. И это будет верно, хотя сама книга перемещалась тысячу раз, ибо в данном случае польза от идеи места состоит лишь в том, чтобы узнать, в какой части книги находится эта история, так чтобы в случае нужды мы знали, где найти ее, и могли к ней обратиться.
10. Надеюсь, теперь ясно, что наша идея места есть только относительное положение какой-нибудь вещи, как я упоминал выше. С этим легко согласиться, если подумать, что мы не можем иметь идею места вселенной, хотя можем иметь идею места всех ее частей; ибо, кроме этого, у нас нет идеи каких-либо определенных, различных, отдельно взятых вещей, относительно которых, как мы могли бы себе представить, вселенная находилась бы на каком-нибудь определенном расстоянии; за пределами вселенной нет ничего, кроме однородного пространства или протяженности, где ум не находит никакого разнообразия, никаких отличительных признаков. Сказать, что мир находится где-то,- значит сказать только то, что он существует: хотя это выражение заимствовано от места, оно означает только существование мира, а не его местонахождение. А если кто сможет узнать и ясно и четко представлять себе в уме место вселенной, тот будет в состоянии сказать нам, движется ли она или пребывает в покое среди неразличимой пустоты бесконечного пространства. Впрочем, слово <место> иногда действительно употребляется в менее ясном смысле для обозначения занимаемого телом пространства; в таком смысле и вселенная находится в каком-то месте. Следовательно, идею места мы приобретаем теми же путями, что и -идею пространства (идея места есть лишь частное, ограниченное рассмотрение идеи пространства), т. е зрением и осязанием, причем каждое из этих чувств доставляет идеи протяженности или расстояния нашему уму.
11. Протяженность и тело не одно и то же. Некоторым хотелось бы убедить нас, что тело и протяженность одно и то же. Они то так, то эдак изменяют значение слов, в чем я не хотел бы подозревать их, потому что они столь строго осуждали философию других именно за то, что в ней содержится слишком много неопределенного смысла или обманчивой темноты сомнительных или бес-
==220
содержательных терминов. Если поэтому под телом и протяженностью они подразумевают то же самое, что остальные люди (т. е. под телом — нечто плотное и протяженное, части которого отделимы и движимы различными путями, а под протяженностью — только пространство, которое находится между границами этих плотных цельных частей и которое ими заполнено), то они смешивают две совсем различные идеи. Я обращаюсь к собственному мышлению каждого человека, не является ли идея пространства столь же отличной от идеи плотности, как от идеи алого цвета? Правда, плотность не может существовать без протяженности, но и алый цвет не может существовать без протяженности; однако это не мешает им быть разными идеями. Для существования или восприятия многих идей необходимы другие идеи, и тем не менее это вполне отличные друг от друга идеи. Движение не может ни существовать, ни быть понятным без пространства, и все-таки движение — не пространство, а пространство — не движение. Пространство может существовать без движения, и они совершенно отличные друг от друга идеи. Таковы же, на мой взгляд, идеи пространства и плотности. Плотность представляет собой идею, до такой степени неотделимую от тела, что от нее зависит заполнение телом пространства, его соприкосновение [с другим телом], толчок и сообщение движения при толчке. И если для доказательства того, что дух отличен от тела, достаточно того довода, что мышление не включает в себя идею протяженности, то в такой же степени для доказательства того, что пространство — не тело, достаточно веским является довод, что оно не включает в себя идеи плотности. А пространство и плотность — такие же отличные друг от друга идеи, как мышление и протяженность, и так же полностью отделимы в уме одна от другой. Очевидно, стало быть, что тело и протяженность — две различные идеи. Ибо: 12. Во-первых, протяженность не включает в себя ни плотности, ни противодействия движению тела, а идея тела их включает.
13. Во-вторых, части чистого пространства неотделимы друг от друга, так что непрерывность не может быть разделена ни реально, ни мысленно. Мне очень хотелось бы. чтобы кто-нибудь отделил одну часть его от другой, непосредственно смежной, хотя бы только в мыслях. Разделять и отделять в действительности — значит, по-моему, через отделение частей друг от друга образовать
==221
две поверхности там, где прежде была непрерывность. А разделять мысленно — значит составлять в уме две поверхности там, где прежде была непрерывность, и считать их отделенными друг от друга; а это можно сделать только с теми вещами, которые ум считает способными быть отделенными и через отделение приобретать новые отдельные поверхности, которых они еще не имеют, но могут иметь. Но на мой взгляд, ни тот, ни другой способ отделения, ни реальный, ни умственный, не подходит к чистому пространству.
Правда, можно рассматривать определенную часть пространства, которая соответствует и соразмерна футу, не рассматривая остального; это действительно рассмотрение части, но отнюдь не умственное отделение или деление, ибо провести деление в уме, не рассматривая две поверхности отделенными друг от друга, так же невозможно, как невозможно разделить в действительности, не отделяя две поверхности одну от другой. Но рассмотрение части не есть отделение. Можно рассматривать в солнце свет без его теплоты или подвижность в теле без его протяженности, не -думая об их отделении. Одно — рассмотрение только части, ограничивающееся чем-нибудь одним; другое — рассмотрение обоих как существующих отдельно.
14. В-третьих, части чистого пространства не способны к движению, что вытекает из их нераздельности, ведь движение есть не что иное, как изменение расстояния между двумя вещами; но это невозможно между неотделимыми частями. Следовательно, они должны находиться в вечном покое в отношении друг друга.
Таким образом, определенная идея простого пространства ясно и достаточно отличает его от тела, ибо части пространства неотделимы, неподвижны и не противодействуют движению тела.
15. Определение протяженности не объясняет ее. Если• кто спросит меня, что такое то пространство, о котором я говорю, я отвечу ему, когда он скажет мне, что такое его протяженность. Говорить, как обыкновенно делается, что протяженность означает иметь partes extra partes 34, — значит говорить только то, что протяженность есть протяженность. Каким образом, в самом деле, я буду лучше осведомлен о природе протяженности, оттого что мне скажут, будто протяженность означает иметь протяженные части, внешние по отношению к протяженным частям, т. е. что протяженность состоит из протяженных частей? В таком случае, если кто-нибудь спросит, что
==222
такое волокно, я могу ему ответить, что это есть вещь, составленная из нескольких волокон. Но будет ли он благодаря этому понимать лучше прежнего, что такое волокно? И не будет ли он скорее иметь основание думать, что я задавался целью более подшутить над ним, нежели серьезно просветить его.
16. Разделение всего существующего на телесное и духовное не доказывает тождества пространства и тела. Защитники тождественности пространства и тела выставляют следующую дилемму. Пространство есть или нечто, или ничто. Если между двумя телами ничего не находится, они должны необходимо соприкасаться; если признать его чем-то, то, спрашивают они, что оно: тело или дух? На это я отвечаю другим вопросом: кто сказал им, что существуют или могут существовать только плотные предметы, которые не могут мыслить, и мыслящие существа, которые не могут быть протяженными, и ничего более? А ведь только это они подразумевают, когда употребляют слова <тело> и <дух>.
17. Субстанция, которой мы не знаем, не доказательство против [существования] пространства без тела. Если спросят, как обыкновенно бывает, чем является это пространство, лишенное тела, субстанцией или акциденцией, я сейчас же отвечу, что не знаю, и не буду стыдиться своего незнания, пока вопрошающие не укажут мне ясной, определенной идеи субстанции.
18. Я стараюсь, насколько могу, освободиться от тех заблуждений, которым мы склонны поддаваться, принимая слова за вещи. Не спасет нас от
