понаслышке; его воспроизведение в лучшем случае заключается в одном лишь механическом повторении, и оно очень часто покоится на слабых и ошибочных принципах. Ибо не все, что можно найти в книгах, построено на правильных основаниях, и не всегда оно правильно выведено из тех принципов, на которых оно будто бы построено. Произвести проверку, которая требуется, чтобы это обнаружить, умеет но всякий читатель, особенно тот, который предан какой-либо партии и стремится лишь подобрать кое-какой материал, благоприятный для его партии и могущий подкрепить ее взгляды. Такие люди по своей воле отказываются от истины и от всей той настоящей пользы, которую можно извлечь из чтения. Другим же читателям, которые более беспристрастны, очень часто не хватает внимания и усердия. Ум сам по себе неохотно берет на себя труд проследить всякий аргумент до его первоисточника и увидеть, на каком основании он покоится и насколько прочно, а между тем это-то и дает преимущество одному читателю перед другим. Ум должен быть с помощью строгих правил подчинен этой, вначале нелегкой, задаче; практика и упражнение сделают ее легкой, так что те, которые освоились с этим,
==235
легко, так сказать с первого же взгляда, уясняют себе аргумент и в большинстве случаев сразу видят его основания. Кто приобрел эту способность, тот, можно сказать, приобрел верный ключ к книгам и путеводную нить, которая поведет его через лабиринт разнообразных мнений и авторов к истине и достоверности. Начинающей молодежи нужно сообщить об этом и показать, как этим пользоваться, чтобы она могла извлечь пользу из своего чтения.
Те, кому чужда эта практика, склонны будут видеть в этом слишком большую помеху учению и подумают, что, если они должны при чтении книг останавливаться для проверки и разбора каждого аргумента и шаг за шагом прослеживать его до исходной точки, их успехи будут очень невелики. Я отвечу, что это неплохое возражение; оно должно быть веским для тех, кто читает не столько ради знания, сколько для разговоров; в этом случае мне нечего сказать. Но в настоящей работе я исследую управление разумом в его движении к знанию; и тем, которые ставят себе эту задачу, я могу сказать, что тот, кто прямо и постепенно, но неуклонно идет вперед по правильному пути, скорее придет к цели своего путешествия, чем тот, который следует за любым встречным, пусть даже он мчится целый день во весь опор.
К сказанному позвольте мне еще добавить, что такой способ мышления и пользования книгой будет создавать затруднения- и задержки только вначале; когда привычка и упражнение сделают его обычным, он будет применяться, не вызывая в большинстве случаев ни задержки, ни перерыва в чтении. Движения и ориентировка ума, развитого таким способом, удивительно быстры, и человек, привыкший к такому размышлению, с одного взгляда видит то, что другому потребовалось бы излагать в длинном рассуждении в форме полной последовательной дедукции. Кроме того, когда первые трудности уже преодолены, удовольствие и очевидная польза, которые при этом получаются, сильно поощряют и вдохновляют ум при чтении, а без этого было бы совершенно неправомерно называть чтение научным занятием.
21. Промежуточные принципы. В помощь указанному методу можно, я думаю, предложить следующее: чтобы избежать в каждом отдельном случае длительности движения мысли к отдаленным и первым принципам, ум может предусмотреть несколько его этапов — так сказать, промежуточных принципов, к которым он может обращаться для проверки тех положений, с которыми приходится иметь
==236
дело по пути. Хотя эти принципы и не принадлежат к категории самоочевидных, однако, если они выведены из последних путем осторожной и безупречной дедукции, на них можно опереться как на достоверные и безошибочные истины, и в качестве неоспоримых истин они могут служить для доказательства других положений, вытекающих из них, более близким и коротким путем, чем если пользоваться отдаленными и общими принципами. Эти промежуточные принципы служат как бы вехами, показывающими, что лежит на прямом пути к истине и что лежит в стороне от него. Так поступают математики, которые не возвращаются при каждой новой проблеме к первым аксиомам через весь ряд промежуточных положений. Известные теоремы, установленные математиками для себя путем надежного доказательства, служат им для обоснования множества положений, которые зависят от этих теорем и могут быть так же твердо выведенными из них, как если бы ум заново прошелся по всем звеньям цепи, связывающей их с первыми, самоочевидными принципами. Нужно только тщательно заботиться о том, чтобы и в других науках эти промежуточные принципы устанавливались с той же осторожностью, точностью и объективностью, какие проявляют математики при установлении любой из своих великих теорем. Если же это не делается и люди принимают принципы в той или другой области знания на веру, под влиянием склонности, интереса и пр., наскоро, без надлежащего исследования и самой безукоризненной проверки, то они ставят самим себе ловушку и, насколько это зависит от них, отдают свой ум во власть ошибок, лжи и заблуждения.
22. Пристрастие. Как бывает пристрастие к мнениям, которое, как мы уже заметили, способно вводить разум в заблуждение, так нередко бывает также пристрастие к наукам, что также вредит знанию и совершенствованию. Люди склонны переоценивать и превозносить те науки, в которых они особенно сведущи, как будто та отрасль знания, с которой человек ознакомился, одна и достойна усвоения, а все остальные суть праздные и пустые забавы, сравнительно бесполезные и неважные. Это самодовольная кичливость, напыщенное тщеславие, вытекающие из узкого и слабого понимания, являются результатом невежества, а не знания. Ничего нет дурного в том, что всякий любит ту науку, которую он сделал предметом своего особого изучения; созерцание ее красот и сознание ее полезности заставляет человека с большим наслаждением и пылом
==237
отдаваться ее усвоению и совершенствованию в ней. Но презрение ко всякому другому знанию (как будто ничто не может идти в сравнение с правом или медициной, с астрономией или химией или с какой-нибудь еще более узкой отраслью знания, в которой я приобрел кое-какие познания или достиг некоторых успехов) является не только признаком тщеславного или мелкого ума, но и вредит развитию разума, так как замыкает его в тесные границы и мешает ему смотреть широко и заглядывать в другие области интеллектуального мира, которые, быть может, еще более прекрасны и еще более плодотворны, чем та, где он до сих пор трудился, и в которых он, быть может, кроме новых знаний найдет методы или указания, способные помочь ему лучше разрабатывать свою собственную область.
23. Теология. Есть, правда, одна наука, которая (при нынешнем делении наук) стоит несравненно выше всех остальных, если только испорченность не суживает ее до ремесла или дела клики ради низменных или дурных целей и мирских интересов. Я имею в виду теологию, которая, содержа в себе знание о боге и его творениях, о нашем долге по отношению к нему и нашим ближним, а также картину нашей земной и загробной жизни, охватывает все остальное знание, направленное к его истинной цели, т. е. к прославлению и почитанию создателя и к счастью человечества. Изучение этой благородной науки — долг каждого человека; и всякий, кто может быть назван разумным созданием, способен к этому. Творения природы и слова откровения раскрывают эту науку перед человечеством с помощью столь ясных и четких знаков, что те, кто не совершенно слеп, могут в них прочесть и увидеть первые принципы и наиболее необходимые ее элементы, а затем, если у них есть время и усердие, переходить к более скрытым ее элементам и погружаться в бесконечные глубины, наполненные сокровищами мудрости и знания. Именно эта наука могла бы действительно расширить человеческие умы, если бы ее изучали или позволили изучать повсюду с той свободой, любовью к истине и милосердием, которым она сама учит, а не превращали ее вопреки ее природе в повод для распрей, раздоров, злобы и низких обманов. Я больше ничего не скажу здесь об этом, разве только то, что делать свой разум правилом и мерилом для другого человека — это, без сомнения, означает злоупотреблять разумом; такое применение ему не пристало и противно его природе.
24. Пристрастие. Даже когда пристрастию не позволяют считать все другие науки не имеющими значения или
==238
достойными презрения, его часто проявляют в том, что опираются на положения своей науки и применяют их в других отраслях знания, к которым эти положения совсем не принадлежат и с которыми не имеют никакой связи. Некоторые люди так приучают свои головы к математическим фигурам, что, отдавая предпочтение методам этой науки, даже в изучение богословия или в политические исследования вводят линии и диаграммы, как будто без них ничего нельзя знать. Другие, привыкшие к отвлеченным спекуляциям, сводят натуральную философию к метафизическим понятиям и абстрактным обобщениям логики; а как часто можно встретить трактовку религии и морали в терминах лаборатории и попытки усовершенствовать их при помощи методов и понятий химии! Но тот, кто желает позаботиться о воспитании своего разума и направить его верным путем к познанию вещей, должен избегать такого неподобающего смешения; он не должен, увлекшись тем, что оказалось полезным и необходимым в одной науке, переносить это в другую науку, где оно служит лишь тому, чтобы смущать разум и сбивать его с толку. Несомненна истина, что «res nolunt mali administrari», но не менее верно и то, что «res nolunt mali intelligi» 21. Вещи должны приниматься в соображение такими, какими они существуют сами по себе; в таком случае они покажут нам, как их нужно понимать. Ибо, чтобы получить правильное представление о них, мы должны подвести наш разум к неизменной природе и устойчивым отношениям вещей, а не пытаться подгонять вещи к каким-либо нашим предвзятым понятиям.
Есть другого рода пристрастие, которое можно очень часто наблюдать у людей науки, притом не менее вредное и смешное, чем отмеченное выше,— это фантастическое и нелепое приписывание всего знания только древним или, наоборот, современникам. Такое бредовое увлечение древностью в области поэзии остроумно описал и осмеял Гораций в одной из своих сатир. Подобное же безумие можно наблюдать и по отношению ко всем другим наукам. Некоторые люди не признают ни одного мнения, не подтвержденного авторитетом древних, которые будто бы все были титанами знания. В сокровищницу истины или знания нельзя-де включать ничего, что не носит на себе печати Греции или Рима; такие люди с трудом допускают, что и после древних греков и римлян люди способны были видеть, думать или писать.
