и отвлеченны, конкретны и изысканно условны:
Крепит Отечества любовь
Сынов российских дух и руку;
Желает всяк пролить всю кровь,
От грозного бодрится звуку.
Как сильный лев стада волков,
Что кажут острых яд зубов,
Очей горящих гонит страхом,
От реву лес и брег дрожит,
Разит извившись сильным махом.
Конкретная, даже натуралистическая деталь является частью витиеватого «замысла», сопрягающего отдаленные представления, создавая живописный и эмоциональный фон восприятия. Отдельные красочные детали одического видения поэта теряют свою предметность, но они укрепляют метафорический строй оды, притягивают его к земле. В оду вкраплены подробности из военной реляции, сообщавшей, что русские войска заняли турецкие укрепления в седьмом часу вечера и что отступавшие турки сожгли свой лагерь:
Скрывает луч свой в волны день,
Оставив бой ночным пожарам…
Из лыв густых выходит волк
На бледный труп в турецкий полк.
Над полем битвы, как в барочном театре, открывается «окно» с аллегоризированными «героями»:
Небесная отверзлась дверь;
Над войском облак вдруг развился;
Блеснул горящим вдруг лицем;
Умытым кровию мечем
Гоня врагов, Герой открылся.
Это сам Петр. Кругом него «перуны блещут», «дубравы и поля трепещут». С ним ведет беседу «Смиритель стран Казанских» – Иоанн Грозный:
Герою молвил тут Герой:
«Нетщетно я с тобой трудился,
Видение закрывается мглой. Звучит гимн русской победе:
Шумит с ручьями бор и дол;
Но враг, что от меча ушол,
Боится собственного следа.
И заключительный мотив – победа должна обеспечить мирное преуспеяние Отечества:
Козацких поль заднестрской тать
Разбит, прогнан, как прах развеян,
Не смеет больше уж топтать,
С пшеницой где покой насеян.
Структурные особенности од Ломоносова определились уже в его первой оде. Найденные им композиционные приемы и мотивы находят применение в последующих одах. Так, в оде 1742 года на прибытие Елизаветы Петровны из Москвы в Петербург снова раскрывается небесная «дверь» – и Петр уже с Екатериной взирает, «исполнен веселья», на свою дщерь, что «мир подаст пределам света».
Тема войны и мира становится сквозным мотивом многих од Ломоносова, постоянно подчеркивавшего миролюбивый характер России. Он часто говорит об успехах русского оружия, победах и доблести воинов. Но он благословляет только одну войну – защиту Отечества, войну саму по себе он отвергает и считает недостойной, В поэме «Петр Великий», прославляя Петра и его войско, он в то же время восклицает:
О смертные, на что вы смертию спешите?
Что прежде времени вы друг друга губите?
Или ко гробу нет кроме войны путей?
Он прославляет благостный и плодоносный мир:
Царей и царств земных отрада,
Возлюбленная тишина,
Блаженство сел, градов ограда,
Коль ты полезна и красна!
(«Ода на день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны 1747 года»)
Или его обращение к войне:
Мечи твои и копья вредны
Я в плуги и в серьпы скую;
Пребудут все поля безбедны,
Отвергнув люту власть твою.
На месте брани и раздора
Цветы свои рассыплет Флора.
(«Ода на прибытие ее величества великия государыни Елисаветы Петровны из Москвы в Санктпетербург 1742 года по коронации»)
Ломоносов вкладывает в свои оды народное понимание и отношение к войне и миру, он выражает надежду, что «огнь и меч» навсегда удалятся из его страны:
Весна да рассмеется нежно,
И земледелец безмятежно
Сторичный плод да соберет.
(«Ода на день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны 1748 года»)
Риторическая позиция позволяла Ломоносову идеализировать любого монарха, от Петра Великого до младенца Иоанна Антоновича, наделяя его всеми мыслимыми совершенствами и добродетелями. Прославляемая им «Дщерь Петра» становится условной фигурой просвещенной монархини – мудрой покровительницы наук и искусств. Поэт возносит ее на Парнас, где «воды протекают ясны И прохлаждают Муз собор» (ода 1746 года на день восшествия на престол Елизаветы Петровны):
Там холмы и древа взывают
И громким гласом возвышают
До самых звезд Елисавет.
Он озаряет ее неземным сиянием, пользуясь всеми средствами барочной глорификации (возвеличивания). Даже новый дворец, только еще перестраивающийся Растрелли, превращается в сверкающее созвездие (ода 1750 года):
Как если зданием прекрасным
Созвездием являться ясным
Достойно Сарское Село.
Чудовища, что легковерным
Раченьем древность и безмерным
Подняв на твердь вместила там,
Укройтесь за пределы света;
Се зиждет здесь Елисавета
Красу приличну небесам.
Барочная преувеличенность не знает границ.
Натура, выше стань законов,
Роди, что выше сил твоих, – обращается поэт ко всей природе в оде 1741 года на день рождения Иоанна III. Его охватывает риторический «ужас» перед величием воспеваемой им самодержицы:
Священный ужас мысль объемлет!
Отверз Олимп всесильный дверь,
Вся тварь со многим страхом внемлет,
Великих зря монархов дщерь…
(«Ода на прибытие императрицы Елисаветы Петровны из Москвы в Санктпетербург 1742 года по коронации)
Одическая условность позволяет пользоваться весьма архаическими представлениями. К оде 1748 года на день восшествия на престол Елизаветы Петровны Ломоносов дает такое примечание: «Во время рождения ее императорского величества планеты Марс и Меркурий стояли в одном знаке с Солнцем». Это могло прийтись по душе суеверной Елизавете, но главное было в самой стилистике оды, где уместны были «знаки зодиака», небесные чудовища и вся астрологическая бутафория барочного театра. В оде 1750 года Ломоносов возносит на одический Олимп трон Елизаветы, и античные божества и музы толпятся у его подножия, а сама Елизавета уподобляется и мудрой Минерве и прекрасной охотнице Диане,
От коей хитростью напрасной
Укрыться хочет зверь в кустах!
…Когда богиня понуждает
Зверей чрез трубный глас из нор!
Ей ветры вслед не успевают;
Коню бежать не воспящают
Ни рвы, ни частых ветьвей связь:
Крутит главой, звучит браздами
И топчет бурными ногами,
Прекрасней всадницей гордясь!
Эпитет «бурные ноги», передающий стремительное движение, устойчив в динамической поэзии Ломоносова. Еще в оде 1742 года (на прибытие Елизаветы из Москвы в Петербург) он употребляет его при описании битвы:
Там кони бурными ногами
Там смерть меж готфскими полками
Бежит, ярясь, из строя в строй,
И алчну челюсть отверзает,
И хладны руки простирает,
Их гордый исторгая дух…
В поэзии европейского барокко большое значение придавалось «звукописи». Разделяя эти воззрения, Ломоносов предлагает в «Риторике» (§ 173) характеристики отдельных звуков. Так, по его словам, «твердые с, ф, х, ц, ч, ш и плавкое р имеют произношение звонкое и стремительное, для того могут спомоществовать к лучшему представлению вещей и действий сильных, великих, громких, страшных и великолепных. Мягкие ж, з и плавкие в, л, м, н имеют произношение нежное и потому пристойны к изображению нежных и мягких вещей и действий…». Отбор слов у него часто идет по звуковому принципу:
(«Ода в торжественный праздник высокого рождения Иоанна Третиего 1741 года августа 12 дня»)
(«Первые трофеи Иоанна III чрез преславную над шведами победу августа 23 дня 1741 года в Финляндии»)
Богини нашей важность слова
К бессмертной славе совершить
Стремится сердце Салтыкова…
(«Ода императрице Елисавете Петровне сентября 5 дня 1759 года»)
Одический стиль Ломоносова отличается интеллектуальным напряжением. Его вдохновение редко бывает непосредственным. Его поэтический «восторг» выражается, вернее имитируется, ухищрениями риторики, нарочитым нарушением строя и логических связей речи, перебоями, отступлениями, восклицаниями. Ломоносов часто изображает не предмет сам по себе, а чувственное ощущение от него. Таковы и его пронзительные эпитеты: «в жаждущих степях» (ода на взятие Хотина), «в средине жаждущего лета» (ода 1750 года), его неожиданные оксюмороны – метафоризирующне сочетания непосредственно непредставимых понятий, порождающие их новое поэтическое осмысление: «бодрая дремота», «громкая тишина».
Поэзия Ломоносова изобилует метафорами, опирающимися не только на неожиданное сопряжение «далековатых идей», но и на всю совокупность привходящих представлений и ассоциаций. Его метафора «брега Невы руками плещут», удаляясь от основного значения слова «рука», заставляет вспомнить и рукава реки, и толпы ликующего народа на берегах. Ломоносов считал подобное образование метафоры не только допустимым, но и образцовым, ибо дважды приводит ее в «Риторике» (§ 136 и 203).
Метафора Ломоносова нередко порождена всей совокупностью зрительных и слуховых представлений в их слитном единстве. Она одновременно чувственно-конкретна и умозрительна, постигаема чутким и взволнованным разумом:
От блеска твоея порфиры
Яснеет тон нижайшей лиры
(Рукописная «Риторика» 1744 года)
Или:
Молчите, пламенные звуки,
(«Ода на день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны 1747 года»)
Словесная живопись Ломоносова отвечает «бесконечной перспективе» барокко:
Вручает вечность мне свой ключ.
Отмкнулась дверь, поля открылись,
Пределов нет, где б те кончились…
(«Ода в торжественный праздник высокого рождения Иоанна Третиего 1741 года августа 12 дня»)
Пространство, уходя в бескрайность небес, «зыблется», находится в вечном движении –
Воззри в безмерный крут небес:
Он зыблется и помавает
И славу зреть твою желает
Светящих тьмами в ней очес…
(«Ода на прибытие из Голстинии и на день рождения великого князя Петра Феодоровича 1742 года февраля 10 дня»)
В одах Ломоносова на всем протяжении его творчества сохраняются привычные краски и приемы барочного декоративизма: потоки света в небесной лазури, сияние и блеск драгоценных камней, злата, бисера и кристаллов, сверкание фонтанов и каскады цветов. В оде 1746 года:
И се уже рукой багряной
От ризы сыплет свет румяной
В поля, в леса, во град, в моря.
В оде 1747 года:
Великое светило миру,
Блистая с вечной высоты
На все земные красоты…
Это не спокойный, озаряющий свет картин Ренессанса, а трепещущий, то вспыхивающий, то мерцающий свет барокко. В оде 1759 года несколько сдержаннее:
Богиня радостных сердец,
Как солнца тихих дней венец.
А в оде 1762 года (на восшествие на престол Петра Феодоровича):
Отворенный Елисавете
Ее преславных предков храм
Сияет в бесконечном свете
По звездным распростерт полям…
…Богиня новыми лучами
Красуется окружена
И звезды видит под ногами,
Светлее оных, как луна.
Ломоносов прекрасно создавал, что в его одах постоянно снуют одни и те же мотивы Он находит этому оправдание в их непрестанном обновлении:
Что часто солнечным сравняем
Тебя, монархиня, лучам;
От нужды дел не прибегаем
К одним толь многократ речам:
Когда мы начинаем слово,
Сияние в тебе зрим ново
И нову красоту доброт…
Искусство барокко состояло не столько в «изобретении» новых мотивов и метафор, сколько в их виртуозном варьировании. Поэзия уподобляется калейдоскопу, в котором горсточки цветных стеклышек, пересыпаясь, образуют множество «звездочек». Это относится и к «надписям на иллюминации», где сияют освещенные цветными огнями фейерверков транспаранты с постоянными мотивами щедрот монархини, ее побед и благостного мира:
Воюет воинство твое против войны,
Оружие твое Европе мир приводит.
(«Надпись на иллюминацию… в день тезоименитства ее величества 1748 года сентября 5 дня перед летним домом»)
Одические пейзажи Ломоносова живописны, порой прозрачны, но вместе с тем условны:
Млеком и медом напоенны,
Тучнеют влажны берега,
И ясным солнцем освещении,
Смеются злачные луга.
(«Ода на прибытие из Голстинии и на день рождения великого князя Петра Феодоровича 1742 года февраля 10 дня»)
Важнейшей обязанностью Петербургской академии наук было художественное оформление различных празднеств, придворных маскарадов и потех. При Анне Иоанновне профессор физики Г. В. Крафт разрабатывал проект Ледяного дома и затем составил его описание. В химической лаборатории Ломоносова изобретали новые составы «зеленых огней» для фейерверков. На стрелке Васильевского острова напротив Зимнего дома царицы устраивался помост на сваях. На этом «иллюминационном театре» устанавливались пышные декорации, строились храмы и павильоны, украшенные трубящими гениями и аллегорическими фигурами. В сентябре 1745 года, по случаю бракосочетания Петра Феодоровича с Екатериной Алексеевной, был представлен «остров Российского благополучия». В двух флигелях,
