оставаться аффицируемой страдательностью, если она не перестанет проявлять себя как неаф–фицируемая энергийность перед лицом страдательно–аф–фицируемой сущности).

IV а) Чем больше действует сущность в материи, — тем больше страдает сущность в материи, как больше подчиняющаяся материальному и меньше выявляющая свою полноту;

2. тем больше действует материя, как больше приобщающаяся к сущности и меньше проявляющая себя как тьму;

3. тем больше страдает материя, как больше перестающая быть материей и больше соединяющая в сущности{227}: #c227.

b) Чем больше страдает сущность в материи, —

1. тем больше действует сущность в материи, как больше приводящая себя к подчинению материи и как меньше выявляющая своего света;

2. тем больше действует материя как захватывающая ее в свою власть и как меньше приводящая себя к подчинению света сущности;

3. тем больше страдает материя, как больше отходящая от сущности и больше приближающаяся к нулю и тьме.

V. а) Чем больше действует материя, —

1. тем больше страдает материя, как больше сокращающая свет сущности и меньше доставляющая себе возможности быть причастной к сущности;

2. тем больше действует сущность, как большее количество материи охватывающее и осмысляющее и как меньше позволяющее ей быть тьмой;

3. тем больше страдает сущность, как больше испытывающая страдания со стороны материи и как менее проявляющая своего света.

b) Чем больше страдает материя, —

1. тем больше действует материя, как больше приводящая себя к нулю и абсолютности тьмы, т. е. к наивысшей своей степени, и как меньше заставляющая себя оформляться;

2. тем больше действует сущность, как больше уничтожающая материальной тьмы и больше проявляющая своей сущности;

3. тем больше страдает сущность, как больше затрачивающая своей энергийности для преодоления материи и как более интенсивно утверждающая себя в ином себе.

VI. 1. Энергия сущности относится к сущности так же, как и имя сущности, т. е.:

a) энергия сущности неотделима от сущности и, след., есть сама сущность;

b) энергия сущности отлична от сущности и, след., не есть сама сущность; стало быть, хотя имя и есть сущность, сущность — не имя.

2. Но энергия сущности не уменьшается и не увеличивается от своего взаимодействия с материей; она настолько же увеличивается, насколько уменьшается, и настолько же уменьшается, насколько увеличивается; другими словами, есть тоже некая мгновенность, в которой совпадают моменты увеличения и уменьшения, и уже она — вне–увели–чений и вне–уменьшений.

3. Значит, бесконечные и, быть может, беспокойные судьбы сущности в материи, вся пестрота, хаос и, допустим, трагедия материи, со всем возникающим из нее кровавым и ужасным миром, есть не больше как невозмутимый покой вечной сущности в себе. Она ничего не получает и не теряет от этого, и вечное имя ее сияет незакатно.

Все это станет яснее, если мы примем во внимание следующее. Совершенно понятно взаимосоответствие страдания сущности и действия материи. Равным образом совершенно понятно взаимосоответствие действия сущности и страдания меона. Не сразу понятны лишь другие два взаимосоответствия — 1) страдания сущности и страдания материи и 2) действия сущности и действия материи. Но и тут диалектика, в сущности, совершенно проста. Пусть нам ясно, что, чем больше страдает сущность во тьме, тем больше тьма себя проявляет. Но ведь уже много раз мы выставляли основной диалектический закон о неизменности изменяемого во всех моментах его изменения. Из него* следует, что если сущность страдает, то это значит, что она действует, ибо страдание есть только то или другое изменение действующей сущности. Но если страдающая сущность действует, а действие сущности, по второму из приведенных выше общепонятных взаимосоответствий, есть страдание материи, то ясно, что страдание сущности есть страдание материи. Возьмем и второе взаимосоответствие, само собой понятное: действие сущности во тьме есть ис–чезновение тьмы, ослабление меона, страдание материи. Но что такое страдание материи, согласно общему диалек* тическому закону об изменении? Страдание материи есть действие ее; чем больше она страдает, тем больше проявляет себя как страдающую. Следовательно, действие сущности есть действие материи.

6. Получается удивительная и чудная картина антиномий, составляющих смысловую стихию вещи. Но как в триаде аналогичные антиномии второго начала привели к живому, стремящемуся факту триады, так и здесь примирение всех выставленных антиномий находим в живых телесных вещах, стремящихся, возникающих и становящихся телах, на которые разделилось великое имя триады, изволив перейти в иное и тем дать жизнь не только себе, но и иному себе.

Живой факт мира и все бесконечные факты, в него входящие, примиряют и жизненно конструируют все диалектические антиномии. Вспомним: становление у нас примиряло тождество и различие, покой и движение, равенство и неравенство и т. д. Становящийся предмет — тождествен и равен себе, ибо в процессе становления всегда один и тот же. Но он потому и становится, что так же всегда он и различествует с собой, он все иной, иной и иной себе. Становление факта, отсюда, есть совмещение диалектической антиномии тождества и различия, покоя и движения, равенства и неравенства и т. д. Точно так же и теперь: живая, становящаяся, рождающаяся и умирающая вещь есть совмещение действия сущности и страдания материи, страдания сущности и действия материи; она — совмещение действия сущности и действия материи, страдания сущности и страдания материи. Чтобы возникла вещь, необходимо иное, материя, а следовательно, ее действие, а значит, и ее страдание (ибо действие ее есть лишь некоторое изменение ее, по природе страдающей). Чтобы возникла вещь, необходима энергия сущности (ибо в чистой материи нет смысла, и без энергии она — ничто), а следовательно, необходимо действие сущности, а значит, и страдание ее (ибо, будучи только действующей, она не перешла бы в материю и осталась бы сверх–сущим действием, не освещая тьмы иного). Наконец, чтобы возникла вещь, необходимо, чтобы действие сущности (а равно, по предыдущему, и страдание ее) было равновелико страданию материи (а равно, по предыдущему, и действию ее), ибо это — одно и то же, абсолютное тождество, а если это не тождество, то материя страдающая (а следовательно, и действующая) помимо действия (а следовательно, и страдания) сущности есть особый метафизический принцип, со своими законами и силами; тогда — мы в цепях абсолютного дуализма, который немыслим уже просто потому, что, когда сравниваются какие–нибудь дискретные два, то самое сравнение возможно только тогда, когда тут не просто два, но еще и абсолютное одно. Также не может возникнуть вещи и без равно–великости страдания сущности (а следовательно, и действия ее) с действием материи (следовательно, и со страданием ее). Если нет абсолютной равновеликости, то сущность и материя — самостоятельно–вещные начала, натуралистически борющиеся между собою. Это — торжество абстрактного рассудка и гибель целостной диалектики разума. Дуализм — гибель разума, умопомрачение.

Так рождается мир как живой организм имени сущности, ищущий примирить антиномию света и тьмы и живущий этим исканием и этим примирением.

III. ДИАЛЕКТИКА ТЕТРАКТИДЫ В

11. КАТЕГОРИЯ ЕДИНИЧНОСТИ (ИЛИ СУЩЕГО)[228 — В качестве резюме Плотинова учения о взаимосвязи эйдосов и материи, без которого (учения) непонятно будет все последующее изложение, я бы привел ряд понятий, устанавливаемых у A. Drews, Plotin, 151, понимая, конечно, под Form — эйдос: «das Eine=abso!utes Vermogen=Form (Energie) des Iniellektes = Stoff (Moglichkeit) des Einen = Form (Energie) der Ideenwelt = Stoff (Moglichkeit) des Intellektes = Form (Energie) der Weltseele = Stoff (Moglichkeit) der Ideenwelt (intelligibler Stoff) = Form (Energie) der blinden Naiur = = Stoff (Moglichkeit) der Weltseele = Form des sinnlichen Stoffes = absolute Moglichkeit». // Единое — абсолютная способность — форма (энергия) интел¬лекта — вещество (возможность) единого — форма (энергия) мира идей — вещество (возможность) интеллекта — форма (энергия) миро¬вой души — вещество (возможность) мира идей (интеллигибельное ве–щество) — форма (энергия) слепой природы — вещество (возможность) мировой души — форма чувственного вещества — абсолютная возмож¬ность (нем.).//]

Переход от тетрактиды А к тетрактиде В можно теперь считать изученным. Тетрактида В существует в меру энер–гийного проявления тетрактиды А. Тетрактида В есть только та или иная степень воспроизведенности в ином тетрактиды А. Сейчас нас ожидает феноменолого–дналектическое выведение основных конструкций уже этой разностепенной тетрактиды В. К этому и обратимся [229 — Еще раз напоминаю, что предлагаемый мною очерк диалектической астрономии греков совершенно не имеет целью изобразить какое–нибудь одно специфическое учение греков или доказать, что вся греческая философская астрономия сводится к одному типу, который тут я изображаю. Моею единственной целью является показать своеобразие методов древнегреческой диалектической натурфилософии, опираясь, главным образом, на историю платонизма. Погружаться же в детали исторического существования систем я считаю задачей совсем другой работы, не имеющей ничего общего с предлагаемой. Тут было много путаницы и наивностей, и насколько великолепна и безукоризненна у греков чистая диалектика, настолько колеблется и требует массы дополнений их астрономия и физика, в которых более или менее непреложными оказываются лишь общие принципы. Что же касается, напр., хотя бы вопроса о числе элементов, то стоит просмотреть таблицу у Eva Sachs, Die funi Platonischcn Korper. Berl., 1917, 52, для наглядного обзора традиции пифагорейского и платонического учения об элементах, чтобы убедиться, какая была в этом вопросе огромная разноголосица. Да и Платон в своем «Тимее» постоянно подчеркивает, что его рассуждения касаются не абсолютно–достоверного, но — лишь вероятного (29 с—e, 30b, 40de, 42а, 53d, 55d, 56а,b,d, 57d, 59cd, 62a), и было бы странно требовать тут абсолютной точности. Поэтому и мое изложение здесь претендует на верность лишь в смысле общих принципов платонической натурфилософии, и в отношении деталей, вероятно, я многого не понял, как не понимал вполне своих утверждений в этой сфере и сам Платон. Еще дальше я от того, чтобы навязывать свою интерпретацию платонического космоса вообще всей греческой астрономии (см. прим. 91). У Autol. de sphaera Hultsch я этого не мог найти при всем желании; не сразу видно оно и у Ptolem., Synt. math. Heiberg, где, однако, ценно другое (напр., гелиоцентризм — I 5) и прочее. Наконец, не мог я в своей работе, имеющей целью демонстрировать методы мысли греков, употреблять греческие термины с претензией на их полное соответствие реальным авто–рам–философам. Даже такой общий термин, как „тетрактида“, имеет массу всяких значений (ср. A. Delatte. Etudes sur la iitterature pythagoricienne. Par., 1915. Статья La tetractys pythagoricienne, 249—270). Я совершенно не выполнил бы своего задания, если бы стал употреблять термин „тетрактида“ в его подлинно реальной значимости и с той массой оттенков и даже взаимно–противоположных смыслов, что мы находим в пифагорейской литературе. Я понимаю тетрактиду одним определенным образом и отбрасываю все другие понимания, ибо занимаюсь не историей, но отвлеченной системой и методологией греческой философской математики и астрономии. В общем, вся моя „диалектика тетрактиды ?“