которое обладает известными правами и обязанностями. Конечно,
это ближе к понятию личности, хотя и не
вскрывает ее внутренней жизни, а затрагивает
лишь внешнюю сторону.
Все вышеназванные термины следует понимать по-античному, в космологическом смысле.
6* 163Все эти личности, личные свойства представляют собой эманацию, истечение звездного неба,
эфира, который находится наверху Вселенной.
Это — эманация космологического абсолюта.
Вы скажете: как же так? Стало быть, всемирная личность в данном случае есть лишь результат эманации мирового эфира, результат
эманации космологического принципа?
Личность рассматривается здесь не как чтото неразложимое; она сводима на процессы,
которые происходят в небе, но касаются также
и земли.
Тезис XI. Какая же действительность вырисовывается в результате такого космологизма? Здесь перед нами не объект, не субъект, но
нечто характерное для античного понимания
личности. Обратимся к основным категориям,
которыми располагают идеалистическое и материалистическое направления философии. На
первом плане стоит «логос». «Логос» — это и
слово, и мысль, но нигде и никогда это не значит личность. Слово «логос» лишь в христианстве стало означать личность. А огненный «логос» Гераклита? Или воздушный «логос» Диогена Аполлонийского? Или числовые «логосы»
пифагорейцев? Стоики учили о «семенных логосах», неоплатоники — о «логосах», которые
существуют в материи. «Логос» — понятие логическое, языковое и в то же время натурфилософское, обозначающее нечто материальное,
связанное с воздухом, с огнем, с землей, со всеми стихиями, которые признавались в античном мире. Но в античном «логосе» нет никакой
личности.
Второй термин — «идея», или «эйдос»
(сравните латинское «видео» — «вижу»). Здесь
164это только то, что видно. Могут сказать! это —
отдаленное значение корня, оно давно забыто.
Ничего подобного! У Платона мы читаем: мальчик хорош лицом, прекрасен, но если его раздеть, то его идея будет еще лучше. Как переводить такой текст? Я перевожу так. Мальчик
прекрасен лицом, но его фигура, его стан еще
прекраснее. Что такое здесь идея? «Стан», «фигура» совершенно не выходят за пределы физического ощущения. Таким образом, начинается
«идея» с видимого, чувственного, а когда доходит до видимого в мысли, то там тоже видимость
на первом плане. Этим античное понятие идеи
отличается от понятия идеи в немецком идеализме, где оно представляет собой абстрактную
логическую категорию. А в античности эта категория опять-таки восходит к космосу. И когда Платон утверждает, что его идеи существуют в небесном мире, то это значит, что он не
может представить свою идею вне вещи, пусть
это будет эфирная вещь, а все-таки она есть то,
что воспринимается либо чувственным, либо умственным взором.
Вот что такое «идея» и «логос» в античном
представлении.
Далее. Я говорю об общих областях проявления космологизма, а не просто о субъективных и объективных, то есть взятых вместе.
«Логос» не субъективен и не объективен. То
же самое относится и к «идее».
Греческий язык не имеет термина «чувство».
Когда я по-русски перевожу греческое «айстесис» как «чувство», то на самом деле это неверно. Это греческое слово означает чувственное
ощущение. Еще сложнее обстоит дело в латыни.
«Сенсус» — это не только чувственное восприя-
165тие. Здесь имеется корень, присутствующий в
славянском «осязать». «Сенсус» не просто чувственное ощущение, а ощущение осязания.
И оказывается, при помощи этого «сенсус» обозначается все духовное, все душевное — и чувство, и настроение, и намерение, и стремление,
и любые чувства, которые только можно себе
представить. Так и должно быть. Основа здесь
какая? Космологическая. А космос есть тело.
Поэтому и черты человеческой личности материальны и чувственны.
Итак, ни греческий, ни латинский язык не
имеет слова «чувство». А слово «эмоция»? Погречески — «айстесис», по-латыни — «сенсус».
И другие субъективные переживания относятся
сюда же. «Фантасия» — это не «фантазия» в новоевропейском смысле, а чувственный образ,
субъективный, но совершенно пассивный; это —
отражение чувственной вещи. Греческое «патос»
ни в коем случае нельзя понимать как русское
«пафос». «Патос» есть пассивное состояние души; это — своеобразный страдательный залог,
причем никакой болезненности здесь нет. Я бы
перевел «патос» как «претерпевание». Могут
сказать: ведь этого же мало. Неужели личность
сводится к одним физическим претерпеваниям?
А я спрошу: но разве мало того, что это исходит
от неба? Мало того, что это есть результат эманации, истечения небесного космоса? Мало того,
что это — излияние небесного эфира? Если вам
этого мало, тогда вам нечего делать в античной
культуре.
И еще один термин — «техне». Как его перевести? Это — «ремесло», искусство, не только
человеческое, но и божественное, космологическое. Космос — это тоже величайшая «техне».
166Значит, греки не различали искусство и ремесло? Но не следует подходить к античности с
рамками новоевропейского человека. Конечно,
художник другой эпохи будет обижен, если вы
назовете его искусство ремеслом. «Я не ремесленник, я художник»,— скажет он. А грек гордился тем, что он ремесленник! Вот этот внеличностный характер и лишает «техне» значения
такого высокого искусства, которое выше всякого
ремесла. Вместе с тем и ремесло лишается своего внешнего и слишком материального и бессодержательного значения. Ремесло — это одухотворенная, одушевленная вещь, оно не отличается от искусства. «Техне» — это, во-первых, ремесло, во-вторых, искусство и, в-третьих, наука.
Получается, что грек не отличает ремесла и искусства от науки? Да, потому что науку он понимает практически. Конечно, чистое умозрение
возможно, но это — абстракция. Реальная наука
не есть чистое умозрение, это всегда практика.
Поэтому научная «техне» недалеко ушла от ремесленной или от художественной «техне». Вот
какие выводы приходится делать, если всерьез
отнестись к античной культуре как к строящейся на принципах материально-чувственного
космологизма. На эту тему можно говорить
«София» — мудрость, но имеются тексты, которые говорят о том, что «софия» — это тоже
техническое умение. Разве не удивительно, что
когда Платон стал строить свой мир, то назвал
строителя «демиург»? А «демиургос» — это же
«мастер, плотник, столяр». И когда он начал
строить свой космос, то строил его как мастер.
Так что и в тезисе XI, где я рассматриваю космологизм с точки зрения объективно-субъ-
167ективной, тоже господствует внеличностный
Наконец, тезис XII, в котором я хочу подвести итог.
Оказывается, основное представление о мире
у греков сводится к тому, что это есть театральная сцена. А люди — актеры, которые появляются на этой сцене, играют свою роль и уходят.
Откуда они приходят, неизвестно, куда уходят,
неизвестно. Впрочем, это известно: приходят они
с неба, ведь люди — эманация космоса, космического эфира, и уходят они туда же и там растворяются, как капли в море. А земля— это сцена, где они исполняют свою роль. Кто-то спросит: какую же пьесу разыгрывают эти актеры?
Отвечу: сам космос сочиняет драмы и комедии,
которые мы исполняем. Философу достаточно
знать только одно: что он актер и больше ничего.
Прибавьте к этому еще и то, что, согласно исследованию советского филолога А. А. Тахо-Годи,
наше понятие личности довольно часто выражается по-гречески термином «сома», а это есть
не что иное, как «тело». Значит, сами же греки
в своем языке раскрыли тайну понимания личности: это — хорошо организованное и живое
тело.
Вот в этом представлении как раз и проявляется огромный внеличностный характер космологизма, с одной стороны, а с другой — сказывается возвышенный, высокий, торжественный
космологизм. Поэтому не говорите, что мы тем
самым унижаем античность. Разве мало того,
что вы — порождение космоса, эманация эфира?
Если мало, то вам не следует заниматься античностью, так как вы подходите к ней с монотеистической точки зрения.
168Вот мои 12 тезисов.
Конечно, все это изложено в общей форме,
но я и говорю только о принципах античности.
Если желательны еще и подробности, то это значит желать от принципа того, что подчинено
этому принципу, то есть перейти к отдельным
слоям исторического процесса, к отдельным периодам античной культуры, но это уже совсем
другая тема. А эти 12 тезисов в виде первого
приближения к предмету кое-что все-таки дают.
Хочу сделать еще небольшое пояснение.
Античный человек свободен, и вместе с тем
он подчинен необходимости. Он космологичен,
внеличностен. Но я должен добавить к этому,
что античный человек — еще и рабовладелец.
Само рабовладение тоже безличностно, космологично, материально и чувственно.
Аристотель доказывает следующую теорию.
Все общее есть рабовладелец в отношении всего
частного. Если единичное подчинено общему,
значит, единичное есть раб, а общее есть рабовладелец. Таким образом, вся мировая система,
по Аристотелю, есть система рабовладельческая.
Рабовладение связано с чувственно-материальным космологизмом. Еще раз оговорюсь: все
сказанное сейчас выражено в общем виде; чтобы быть последовательно доказательным, нужно
об этом говорить отдельно.
В статье «История философии как школа
мысли» ‘ я показал, что понятие судьбы в античности — это понятие рабовладельческого общества. При этом речь шла о принципе. Если
же рассуждать конкретно, то нужно говорить
об отдельных периодах. Были периоды расцвета,
1 См. настоящее издание, с. 246—247,
169когда античный грек радовался светлым лучам,
исходящим из звездного неба, когда он молился
на восходящее солнце. В конце концов и античный человек стал чувствовать, что его система
слишком далека от личности и в этом смысле
слишком пустынна. Это создало возможность
для появления в дальнейшем, на развалинах античности, новой культуры, основанной на абсолютизации личности.
В связи с работой над многотомной историей
античной эстетики мне приходится уделять много внимания изучению неоплатоников, а это —
последняя и очень богатая философская школа
античности. Уже христианство стало государственной религией, уже гремели вселенские соборы, а небольшая группа языческих философов
создавала свою концепцию античности. Но дни
языческой античности были сочтены, и эти философы, глубоко понимавшие сущность античной философии, все-таки в конце концов пришли к выводу, что все это — пустыня. Почему?
Нет никого, раз нет личности, а есть только что.
Космос — это что, а не кто. Поэтому я бы так
сформулировал печальный и трагичный конец
этой замечательной античной внеличностной
культуры. Я бы сказал словами поэта нашего
века:
Я несусь и несу неизбывных пыланий
глухую грозу
И рыдаю в пустынях эфира.
Так кончились те светлые дни, когда человек
молился на звезды, возводил себя к звездам и
не чувствовал своей собственной личности.
170ФИЛОСОФИЯ АНТИЧНОСТИ
В ЦЕЛОМ И В ЧАСТНОСТЯХ
1. Традиционные предрассудки. Всякого,
кто приступает без предрассудков к ознакомлению с историей античной философии, удивляет
одно обстоятельство, которое скоро становится
привычным, но, по существу, требует решительного искоренения. Казалось бы, такое понятие,
как «античность», представляет собой нечто определенное и цельное. Но эта определенность
обычно ограничивается лишь кое-какими территориальными или хронологическими данными;
и всегда бывает очень трудно добиться ответа
на вопрос, что же такое сама античность.
а) Вошло в обычай, особенно в популярных
изданиях, ограничиваться только философией
от Фалеса до Аристотеля. Этот период иной раз
носит название «античная классика». Ведь эта
классика занимает всего каких-нибудь два столетия (VI—IV вв. до н. э.), в то время как вся
античная философия охватывает по крайней мере 1200 лет. Последние античные философы доживали свой век в VI столетии н. э.
Иногда такой подход мотивируется тем, что
первые два века, именуемые классикой, представляют собой расцвет античной философии,
создавшей в это время все самое значительное.
Получается так, что сразу начался расцвет, а
потом в течение целого тысячелетия был только упадок античной философии. И бороться с
таким предрассудком очень трудно. Приходится
доказывать, что начальный период античной философии — натурфилософия VI—V вв. до н. э.—
является только примитивом в сравнении с
последующим тысячелетием, что Платон и Ари-
171стотель только заложили фундамент для последующего философского развития и что субъективизм последнего тысячелетия античности
создал небывалые формы тончайшего философского развития, представленные к тому же огромным литературным наследием. От всей досократовской философии не осталось ни одного
цельного трактата, в то время как последние
века античности изобилуют множеством
