выше и раньше всякого космоса,

которая по своей собственной воле и ради своих

собственных целей создает мир из ничего. Но

христианство, как и другие типы монотеизма

(иудаизм или ислам), основано на примате не

чувственно-материальной вещи, да еще в ее

идеальной осуществленности, а на примате чистого духа, что целиком отсутствовало в античности и не получало разработки даже у величайших представителей античной философии. Самое большое обобщение, до которого доходили

античные философы, имело название Единого,

причем это единство понималось не личностно,

но числовым образом, то есть только арифметически. Единое не имело ни своего собственного

имени, ни своей собственной священной исто-

222рии, предполагало вечность материи и если на

что претендовало, то только на оформление этой

вечной и хаотической материи.

Применять такого рода абсолютно-персоналистическую религию для понимания античности я считаю бесплодным предприятием. Античные боги самое большее, с нашей точки зрения,

есть обобщения вроде наших законов природы.

Конечно, закон падения тела является обобщением фактических падений тела. Однако в новой

и новейшей Европе никто не считает закон падения тела каким-то божеством. Античность пока еще была неспособна формулировать такого

рода отвлеченные законы. Но общность существования и развития отдельных сторон вещественно-материальной действительности она чувствовала весьма глубоко. И если вместо точных

формул такого рода обобщений появлялись в

античности боги и демоны, то это было возможным только потому, что в античности никогда

до конца не изживались элементы первобытнообщинной формации, а единственное, что она

близко понимала,— это родственные отношения.

Труд, его средства и орудия, его реализация и

распределение его продуктов — все это зависело

только от родовой общины, то есть от взаимоотношений ближайших родственников. При малейших попытках понять природу и весь мир

все эти родственные отношения целиком переносились на природу и мир. А это значит, что вся

природа и весь мир понимались мифологически,

откуда и возникло представление о богах и демонах.

Таким образом, мифологические боги и демоны оказывались принципами все того же

единственно признаваемого чувственно-матери-

223ального космоса. Это были с современной точки

зрения античные законы природы. Формально

они действительно были чем-то более общим,

чем природа и космос. По существу же они были законами и обоснованием все того же единственно признаваемого чувственно-материального космоса, хотя это иной раз и не исключало

тенденции формулировать законы природы и в

чисто физическом смысле слова. Поэтому не

удивляйтесь, что античные боги и демоны отличались не только всеми преимуществами человека, но и всеми его недостатками, его страстями, его пороками и даже его преступлениями.

У Гомера боги то и дело бранятся, а то и прямо

дерутся между собою. Так оно и должно быть,

поскольку античная идеология, как я сказал,

есть только предельная обобщенность самой

обыкновенной, природной, хотя, правда, и прекрасно организованной человеческой телесности.

— А какая, по-вашему, существует связь

между идеологическим содержанием античной

культуры и ее социально-исторической основой?

О том, какова связь между первобытнообщинной

формацией и мифологической идеологией, вы

писали много. Если для первобытнообщинной

формации характерно сообщество ближайших

родственников, то эти родственные друг другу

живые представители родовой общины, перенеся свои родственные отношения на небо, должны

и это небо, и все существующее тоже наполнять

разного рода родителями и детьми, дедами и

внуками и вообще предками и потомками, то

есть рассуждать мифологически. Это ясно. Но

ведь античность не только первобытнообщинная

формация. Античность в ней зарождается, а

фактически развивается в более чем тысячелет-

224ней рабовладельческой формации. Какова же,

По-вашему, связь между античной философией

или античной культурой вообще и античным

рабовладением?

— Наша историческая наука дала целый ряд

прекрасных исследований по истории античного

рабовладения, которые имеют значение и для

зарубежной науки. Однако в этих работах почти не поднимается вопрос о соотношении рабовладения как базы с рабовладельческими культурными надстройками. Здесь установлено только одно: не может быть никакого буквального

и непосредственного воздействия античного способа производства на античные культурные области. Этот вульгаризм действительно отброшен

у нас раз и навсегда. Но ведь если нет никакого

буквального воздействия, то все-таки какая-то

и вполне определенная связь должна быть.

— В чем же состоит эта связь?

— Здесь я рассуждаю так. Рабство принесло

с собою строгую необходимость различать умственный и физический труд. Одни стали работать, но не заниматься умственным творчеством; а другие стали только умственно творить,

но уже не занимались физическим трудом. Такое раздвоение тут же вызвало и мыслительную

необходимость различать бездушную вещь и управляющего этой вещью человека. Раб в античности трактуется не просто как человек, но

лишь как вещь, действующая не по своей воле,

а по воле посторонней, то есть это не цельный

человек, но лишь его чувственно-материальный

момент. При этом напрасно думают, что рабовладелец есть полноценный человек. Ничего подобного. Рабовладелец тоже не есть цельный человек, а только та его сторона, которая делает

8 А. Ф. Лосев 225для него возможным быть погонщиком рабов,

чтобы он целесообразно направлял деятельность

раба. А это значит, что рабовладелец, если его

брать как деятеля рабовладельческой формации,

есть не человек, но лишь интеллект человека,

и притом достаточно абстрактный. Рабовладелец

и раб не могут существовать друг без друга.

Они представляют собой нечто целое. Сначала

это маленький древнегреческий полис, а в дальнейшем — огромная Римская империя. Следовательно, живая, но бессмысленная вещь, которой, по мнению древних, является раб (об этом

прекрасно сказано у К. Маркса ‘ ) , должна была

объединяться в нечто целое с организующим ее

абстрактным интеллектом. И вот вам пример.

Возьмите хотя бы общеизвестного Гераклита.

Космос Гераклита состоит из первоогня, который путем уплотнения превращается в любые

материальные элементы. Но этот огонь и эти его

превращения получают свое осмысление только

благодаря свойственному им, но отнюдь не сводящемуся к ним логосу, то есть смыслу и целесообразно направляющему интеллекту (хотя

сам логос в античности часто понимался гораздо

шире). Этот логос тоже не есть полноценная

личность или полноценный разум. Но он всетаки есть целесообразно организующая сила,

без которой хаос не мог бы превратиться в космос. То же самое мы находим и вообще во всей

досократовской натурфилософии; у пифагорейцев беспорядочные материальные стихии и —

числа; у элеатов беспорядочные материальные

стихии и — «единое», или «сущее», которое ничего общего с ними не имеет, но их организует;

1 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 208.

226у Диогена Аполлонийского тоже беспорядочная

воздушная стихия и — мышление.

— Но как же, по-вашему, нужно рассуждать

о Платоне и Аристотеле? У них тоже бессмысленная материя и осмысляющий, все организующий интеллект?

— И у Платона — как и у Аристотеля —

так же. Но только эти мыслители действовали

почти на столетие позже, чем досократики. Поэтому и бессмысленная, чисто вещистская сторона у них гораздо сложнее и их логос гораздо

сложнее. Но, говоря об этих двух мыслителях,

я бы остановился совсем на другом. А именно,

поскольку бессмысленная вещь и осмысляющий

ее интеллект должны представлять нечто единое, то очень интересен прогресс именно этого

единства. А у Платона этот прогресс выразился

в появлении диалектики как основного философского метода, потому что только путем установления единства противоположностей и можно было добиться ясности в той целостности,

которая возникает в результате столь острого

противоречия.

— Но как же можно было объединить бессмысленную вещь и осмысливающий интеллект?

— А так, что из бессмысленно и хаотически

протекающей материи возникал целостный и

уже упорядоченный, уже не хаотический космос. И любопытнее всего, что этот диалектически-синтетический космос тоже оказывался и

чувственным, то есть видимым глазами, и вполне материальным, а не каким-нибудь духовным.

Античные философы на все лады воспевают и

прославляют этот чувственно-материальный космос (таков, например, «Тимей» Платона) как

результат диалектического единства творящей,

8* 227но бессмысленной материи и осмысленного, но

материально-пассивного интеллекта, не задумываясь (в противоположность современной науке) над тем, что здесь диалектика в конце концов тех основных элементов, из которых складывается античный способ производства.

— Но тогда получается, что между идеей и

материей нет ничего общего по содержанию,

хотя они совпадают в одном формальном целом,

оставаясь по существу своему совершенно различными моментами этого целого?

— Да, вы рассуждаете правильно, только в

этих случаях я выражаюсь точнее. Я обычно

думаю, что между базисом и надстройкой существует единство по методу формирования их

структуры, данной каждый раз в виде специфического предельного обобщения исходной

производственной интуиции. Возьмите раба как

материальную и бессмысленную силу и доведите это до предельного обобщения; и возьмите

рабовладельца как организующую интеллектуальную силу, тоже доводя это до предельного

обобщения. И в поисках картины единства того

и другого, и притом с сохранением структурного

соотношения того и другого, вы и получите учение Платона и Аристотеля об идеях и материи.

При этом Аристотель идет гораздо дальше Платона. То, что Аристотель называет «идеей

идей», он прямо так и объявляет «умом-перводвигателем». У Демокрита не идея выше материи, но материя выше идеи. И тем не менее, будучи античным мыслителем, он не мог отказаться от ума как перводвигателя. Он называл свои

атомы «идеями» и даже «богами», поскольку

боги, по Демокриту, возникают вместе с огнем

и «бог есть ум в шарообразном огне»; а у Эпи-

228кура прямо говорится, что боги состоят из атомов, но особенно тонких и огненных. Однако

имеется и общее атомистическое суждение. По

Левкиппу, «все свершается по необходимости,

необходимость же есть судьба»; а это, считает

он, и есть разъяснение всеобщих причин, то

есть ум.

— Вы сейчас заговорили о судьбе. А какое

отношение имеет понятие судьбы к рабовладельческой формации?

— Это отношение — простейшее, так как рабовладельческий интеллект ограничивается материально-чувственными интуициями. Будучи

ограничен как оформитель бессмысленных вещей, он вовсе не может претендовать на права

абсолютного духа, который выше всякого разума и всякой судьбы. Он существенно ограничен

и потому последние основы бытия считает вышеразумными, считает судьбой. Судьба — типично рабовладельческое понятие; и если она

постулируется в каких-нибудь других, не античных культурах, то там она имеет другой

смысл и для нее должно существовать там и

другое объяснение (как, например, проблема

судьбы и свободы воли в христианстве).

— Вы сказали, что раб не есть цельный человек, но только его телесная сторона, вещь, и

рабовладелец тоже не есть цельный человек, но

только тот человеческий интеллект, который необходим для управления рабами. Каким же образом в результате диалектического синтеза

этих двух ограниченных категорий получается

живой одушевленный и разумный космос? Ведь

такой космос, казалось бы, уже не обладает никакими ограничениями и недостатками.

— Этот вечный и живой космос, как послед-

229ний диалектический синтез в античности, полон

разного рода недостатков: 1) Этот космос продолжает быть чувственно-материальным космосом, то есть звездным небом, видимым и слышимым. Но в других культурах появилось представление о совсем другом космосе, который настолько огромен и неохватен, что уходит далеко

за пределы непосредственной видимости и слышимости и вовсе не сводится к тому, что мы физически воспринимаем своими физическими

глазами, 2) Античный чувственно-материальный космос обязательно ограничен в пространстве, потому что таковым является вообще всякое человеческое тело, обобщением которого и

был космос. Когда же мы говорим о миропредставлении в других культурах, то, например, в

новое и новейшее время мир обязательно мыслится бесконечным; и нет никакой возможности ни видеть, ни слышать, ни даже мыслить

какие-нибудь его пространственные границы.

3) Космос нового и новейшего времени объясняется строжайшими законами математического естествознания, которого вообще не было в

античном мировоззрении. Вместо законов природы тут, самое большее, фигурируют боги и демоны, которые и переживаются как подлинные

законы природы. 4) Античный чувственно-материальный космос вечно движется. Но так как

не существует ничего такого, что было бы за

пределами космоса, то ему совершенно некуда

двигаться за