культуре, согласно моему жизненному кредо, я должен находить, вопервых, социально-исторический императив и,
во-вторых, его свободное достижение отдельными слоями античной культуры на протяжении
всей античности, не говоря уже об отдельных
античных личностях, деятельность которых отражает требования истории. Должен сказать,
что я резко отличаюсь от тех, кто понимает античный социально-исторический императив
только в виде какой-либо общеизвестной фразы
и не устанавливает никакой логической связи
между разными слоями античной культуры,
возникающими на почве определенного социально-исторического императива. Этот социально-исторический императив в античности диктуется сначала общинно-родовыми, а потом рабовладельческими отношениями. Об античном
рабовладении написано множество работ, и некоторые его стороны и периоды изучены до
последних подробностей. Тем не менее совершенно невозможно добиться ответа на вопрос,
каково же отношение атомиста Демокрита к
285рабовладению или в чем связь платоновского
учения об идеях с рабовладением и что такое,
например, Аристотель, стоики, эпикурейцы,
скептики и неоплатоники с точки зрения рабовладельческой эволюции. Один школьник на
вопрос, кто такая Екатерина II, ответил: «Это —
продукт». Я думаю, что и те, кто связывает
Аристотеля с рабовладением, в сущности, только и способны сказать, что Аристотель — это
продукт. Чтобы не оказаться во власти подобного рода анекдотов, осмелюсь указать вам на
то, что в противоположность этому я во многих
своих работах пытался давать логически четкий
анализ зависимости античных философов и поэтов от рабовладения.
— Думаю, мы согласимся, что ваша теория
заслуживает и большой детализации, подробного критического рассмотрения, поскольку вы,
как мне известно, отнюдь не считаете ее единственно возможной и окончательной. Думаю,
что ваша теория — это своего рода призыв критически относиться к обыденной терминологии
и создавать также и другие теории жизненного
кредо, необходимые для переживаемого нами
момента.
— Ваши последние слова являются очень
важным для меня заключением разговора. Вы
хорошо поняли специфику моего жизненного
кредо как кредо научного работника в области
античной культуры. Но мы с вами понимаем,
что все сказанное нами является только одним
из бесчисленного множества разных проявлений жизненного кредо, которое по содержанию
может быть весьма разнообразным в зависимости от жизни человека. Врач, инженер или техник, юрист, педагог и вообще воспитатель, жур-
286налист, писатель, и в том числе поэт, работники в области политической, дипломатической,
экономической или в сфере государственного аппарата, промышленности или торговли, колхозники, военнослужащие — каждый человек должен сам для себя выработать жизненное кредо,
которое по содержанию будет мало похоже на
социально-исторический характер античной
культуры и философии. Но я хотел в первую
очередь обрисовать жизненное кредо в максимально обобщенной форме и, в частности, показать, что оно невозможно без привлечения
таких понятий, как становление и жизнь, как
жизнь личности, общество и история, как исторический императив и личная свобода и как
переделывание действительности; оно даже требует иной раз необходимости героического и
жертвенного подвига для своего существования,
если его считать идеалом. Все эти понятия и
принципы, конечно, можно разрабатывать поразному в зависимости от цели исследования,
но без них нельзя обойтись, если мы всерьез
хотим решить вопрос о жизненном кредо.
ДЕРЗАНИЕ ДУХА 1
— Везде пишется и говорится, что античная культура, уходящая своими корнями в первобытнообщинную формацию, развивалась в
пределах рабовладельческой формации. Это
правильно. Но скажите, какова связь Гераклита
или Демокрита с рабовладением и почему на
основе той же самой рабовладельческой форма-
1 Ответы А. Ф. Лосева на вопросы Н. А. Мишиной
и Ю. А. Ростовцева.
287ции развиваются такие различные и даже взаимопротиворечащие системы, как эпикуреизм,
стоицизм или скептицизм?
— Что касается меня, то я рассматриваю
раба именно так, как он тогда рассматривался,
то есть как вещь, а вовсе не как полноценную
личность, и рабовладельца — не просто как человеческую личность, а как такую личность,
которая ограничена эксплуатацией рабского населения. Поскольку же философия всегда стремится к предельным обобщениям, то в античном сознании и возникал в качестве последнего
обобщения вещественный космос, то есть чувственно-материальный космос с Землей посредине и с звездным небом как с вещественной
границей этого космоса. Чтобы понять это, необходимо было связать античный чувственноматериальный космологизм с рабовладением и
объяснить античное космологическое безличие
именно тем безличием, которое лежит в основе
рабовладельческого способа производства.
— У нас иногда говорят, что античные философы — это стихийные материалисты. А почему?
— Сама экономическая основа античного
мира, а именно рабовладение, возможна только
на основе понимания раба как вещи и рабовладельца как организатора подобного рода вещей.
Зачастую говорят о борьбе идеализма и материализма в античности. Но никто не принимает
во внимание того, что оба эти направления базировались в античности на вещественно-телесном понимании мира и человека и потому оба
обладали созерцательным характером, чуждым
всяких вопросов о принципиальном переделывании действительности.
288— А боги и вся знаменитая античная мифология?
— Но вы же хорошо знаете, что античные
боги являются результатом обожествления сил
природы и человека. Из этого я делаю вывод,
что боги созданы в античности не для опровержения чувственно-материального, то есть видимого и слышимого космоса, но для его обоснования. Античные боги, управляющие телами
или другими областями чувственпо-материальпой действительности, играли в античности такую же роль, какую у нас теперь играют законы природы. Эти боги не опровергают чувственно-материальную действительность, но, наоборот,
оправдывают и оформляют ее. Заметьте, что в
античности не боги создают мир, а, наоборот,
Земля порождает из себя всех богов и людей.
Кроме того, боги, которые ссорятся и дерутся
между собою на своем Олимпе и на Земле, нисколько не страшны для античного вещественного космологизма. В основе античного мировоззрения все равно оставался непреложным чувственно-материальный, видимый и слышимый,
звездный космос с его вечно правильным движением, которое для всех античных философов
было образцом и идеалом во всех проблемах
мира и человека.
— Но не думаете ли вы, что подобного рода
рассуждение несколько снижает наши представления о достижениях античной культуры и философии?
— Да, такого рода анализ античной культуры, конечно, вскрывает ее внеличностный характер в сравнении с последующими культурами, основанными, наоборот, на слишком большом выдвижении вперед именно принципа
10 А. Ф. Лосев 289личности. Однако навязывать античной культуре чисто личностные или общественно-личностные идеалы — это значит модернизировать
античность или, говоря точнее, ее христианизировать. На Западе часто «додумывали» античную культуру до того, что начинали находить
в ней проблематику абсолютного духа. Но никакого абсолютного духа античность не знала, и
в ней не было даже подобного рода терминологии. Абсолютен там был не дух, а чувственноматериальный космос, в котором и находили
все признаки абсолютного духа. Но это не абсолютный дух. Это — абболютизированная вещь,
как того и требовала рабовладельческая формация. И эта вещь тоже вызывала восторги, иной
раз даже вызывала у человека какое-то мистическое к себе отношение. Но все-таки в своей
основе это была именно внеличностная вещь,
чувственно воспринимаемая материя и чувственно оформленная природа. Для самих античных людей небесный свод как раз и был пределом философских чаяний; он воодушевлял тогдашних мыслителей нисколько не меньше последующих, более личностных абсолютов. Да и
кроме того, разве вы считаете рабовладение
такой идеальной формацией, что и все ее
мировоззрение тоже нужно признать совершеннейшим, как это часто и делалось в
буржуазной Европе? Античность страдала рабовладельческим вещизмом; ведь вещь (а раб
был вещью) — это еще не вся человеческая
личность, а лишь один из ее моментов. Ну
а разве субъективизм большинства буржуазных
концепций не есть тоже уродство и односторонность? Ведь человек — это не только человеческий субъект; реально он возможен лишь
290как член общества и представитель определенной исторической эпохи. Поэтому я вовсе не
хочу снижать значения античной культуры,
поскольку все классовые культуры всегда односторонни и тоже уродливы.
— Итак, если я вас правильно понимаю, у
вас получается «сниженная» картина античной
культуры именно в результате понимания этой
культуры как основанной на вещественной интуиции. Но тогда получается, что античная
культура лишена идеального совершенства ввиду лежащего в ее основе «материализма». Как
же тогда быть? Ведь мы тоже материалисты.
— Мы материалисты вовсе не в античном
смысле этого слова. В основе античной культуры лежит интуиция вещи, не способной действовать по своей личной и разумной инициативе.
В основе же нашего материализма лежит не
интуиция просто вещи или просто тела и не
интуиция безлично и безынициативно действующего человека. Мы исходим из интуиции сознательно и творчески действующего трудового
общественного человека. Конечно, в наших интуициях обязательно есть нечто телесное, вещественное. Но все это для нас только подчиненный момент в нашей основной интуиции, исходящей из понимания значимости творческого
труда, который не созерцает действительность,
а переделывает ее. С такой точки зрения античный материализм является для нас чем-то
чересчур созерцательным и мертвенным. Так
оно и должно быть, поскольку основными факторами античной культуры были рабы и рабовладельцы.
— Но если вы считаете, что все известные
нам исторические культуры были односторонни,
10* 291то есть ли надежда на то, что дальнейшее культурное развитие человечества даст более утешительные результаты?
— В отношении этих надежд я чувствую в
себе какую-то трезвость и довольно ощутимую
для меня сдержанность. Кант говорил, что действительность не может погибнуть естественно,
поскольку в естественных законах жизни нет
никакого указания на ее возможную гибель. Но
она не может погибнуть и сверхъестественно,
потому что иначе пришлось бы допустить какое-то более могучее существо, чем сама действительность, которое вдруг уничтожило бы эту
действительность как плохую, подобно столяру,
уничтожающему им же самим неудачно сделанную табуретку. Ни естественно, ни сверхъестественно мир погибнуть не может. Он, считал
Кант, может погибнуть противоестественно, а
именно в том случае, когда сами люди поставят
себе безумные цели и начнут их всерьез осуществлять. Вы же сами хорошо знаете, что в настоящее время человечество изобрело такие
разрушительные средства, которые в несколько
минут могут превратить всю нашу планету в
дым, в пар, в хаотическую туманность. Уверены ли вы в том, что никогда не найдется такой
группы безумцев, которые захотели бы превра-,
тить земной шар в хаос неизвестно чего? Я в
этом не очень уверен.
— Так, значит, вы хотите бороться с прогрессом цивилизации?
— Я хочу бороться с безумными крайностями буржуазной цивилизации, которая действительно летит сейчас на огонь и испытывает наслаждение от этой гибели, подобно тому как
букашки летят на горящую свечу.
292— Мне кажется, это ваше рассуждение является началом ответа еще и на другой вопрос,
который хотелось вам поставить. Меня интересует, как вы относитесь к спору «физиков» и
«лириков» и как вы оцениваете нашу современную молодежь.
— Спор так называемых «физиков» и «лириков», имевший у нас место несколько лет
назад, представляется мне бессодержательной и
пустой забавой. И науки о природе, и науки о
культуре достигли сейчас такого небывалого
развития, что смешно и спорить о преобладании
одних наук над другими. Гораздо важнее вопрос о направлении науки вообще и даже цивилизации вообще. Более всего здесь важен вопрос о том, куда деваться от всех этих небывалых открытий и изобретений в области науки
и техники. Раньше всегда считалась аксиомой
необходимость участвовать в безусловном и ничем не ограниченном прогрессе науки и техники. Противников этого абсолютизирования научно-технического прогресса зачисляли прямо в
ряды консерваторов и реакционеров. Но в настоящую минуту от этого научно-технического
абсолютизма действительно становится страшно. Конечно, очень хорошо долететь до Луны,
походить по ее поверхности и невредимым вернуться на Землю. Но зачем же придумывать
средства для мгновенного уничтожения целых
городов и стран и даже целых народов? Мне
кажется, необходимо принять все меры против
такого безумия.
— Значит, вы хотите приостановить развитие техники?
— Я хочу приостановить безумие.
— Но как же это сделать?
