здоровым соревнованием, ведущим к утверждению всеобщего умиротворения.

Но и этого мало. Если действительно мир

есть целое, то разъединять его можно теоретически, но фактически это невозможно. Солнце

не мир, но оно воспроизводит целый мир и отражает его на себе. Солнце, Луна и все вещи мира

выступают как части мира вне мировой целостности; но поскольку они воспроизводят мир в

целом, они реальны как своеобразные материальные символы мирового целого, как то или

иное его воплощение.

Само собой разумеется, что Солнце и Луна,

будучи только частями мировой целостности,

проявляют свое могущество и силу тоже отчасти, то есть в той или иной степени. Ведь мир

301не просто неподвижное целое. Он еще и вечно

меняется, вечно движется или, вообще говоря,

вечно становится. И, конечно, тем самым мир

есть не только абсолютная целостность, но и разная степень этой целостности, разная степень

своего самоутверждения, своего могущества и

силы, своей созидательной функции и тем самым разная степень своей самостоятельности.

Кроме действительности, ничего не существует,

так как она уже есть все. Но если нет ничего,

кроме действительности, то нет и ничего такого,

что этой действительностью двигало бы. Следовательно, если действительность движется, то

это значит, что она сама есть и движущее, и движимое. Мир стремится и движется. Но он стремится утверждать себя же самого. Иными словами, если мир есть движение и становление, то

каково же направление этого движения и становления? Это направление действительности

есть она же сама; и поэтому все составляющие ее

части движутся одновременно и от себя, и к себе. Действительность вечно трудится над своим

собственным осуществлением.

Однако — и это удивительное зрелище — всякая вещь, входящая в мир, как бы она ни была

мала и ничтожна, тоже всегда и неуклонно стремится к самоутверждению. Это происходит потому, что всякая вещь есть часть мира, а мир

есть вечное самоутверждение. Значит, и всякая

вещь тоже неуклонно стремится к самоутверждению. Обычно говорят, что человек вечно борется за свое существование. Это правильно. Но

возьмите самый обыкновенный камень, неодушевленный, неорганический, неживой, и попробуйте его расколоть. Иной раз это удается легко

и сразу. А иной раз, чтобы расколоть камень,

302надо употребить какое-нибудь тяжелое и острое

орудие, например молоток, топор, лом. И это

потому, что даже камень «борется за свое существование», камню тоже «не хочется» распадаться, камень тоже несет на себе сверхкаменную силу. Но предположим, что вы раздробили

камень на части. Тогда каждая отдельная часть

тоже будет «бороться за свое существование»,

тоже будет громко кричать о себе. И даже если

вы раздробили камень на мельчайшие части, даже если вы превратили его в бесформенную массу, в песок, то и этот песок все равно будет кричать о себе, что он именно каменный песок, а не

вода и не воздух. Повторяю еще раз, что каждый камень, каждая песчинка есть часть мира,

есть символ мира и несет на себе пусть маленькую, но все-таки вполне определенную степень

мирового самоутверждения и мирового могущества.

При этом даже камень несет на себе не только свое самоутверждение. Он ведь необходим

также и для всего окружающего. Если окружающая среда его создала, это значит, что он служит также и ее целям, не говоря уже о том, что

и человек может употреблять этот камень для

своих чисто человеческих целей. То, что камень

утверждает сам себя, значит, что он нужен также и для чего-нибудь другого, что он утверждает это другое, раз это другое, то есть окружающая его среда, не могло без него обойтись.

Я употребил слово «символ». Позвольте немного на этом остановиться. Если вы хотите оставаться в пределах обывательщины, то под символом вы должны понимать просто какой-нибудь знак, часто даже просто какую-то выдумку

или фантастику. Когда ссорятся два человека и

303перестают обмениваться рукопожатиями при

встрече, то бывает так, что где-нибудь в обществе, на собрании они не хотят этого показать

и на виду у всех пожимают друг другу руки.

В таких случаях часто говорят, что рукопожатия этих двух человек имеют только символическое значение. При таком понимании символа

он не только является обыкновенным знаком, но

даже указывает на то, что противоположно его

непосредственному содержанию. Но вот Пушкин пишет: «Румяной зарею покрылся восток…»

И Лермонтов наблюдал свой ландыш «румяным

вечером иль в утра час златой». Здесь поэты

вовсе не хотят сказать, что восток или вечер

нарумянили себе щеки известным косметическим средством. И Лермонтов не хочет сказать,

что час восхождения зари есть то самое золото,

которое употребляется для колец или для монет. И тем не менее символ и здесь не является

пустым знаком. Употребляемая поэтами символическая образность получает весьма высокое и

содержательное смысловое наполнение. Символы употребляются у них ради целей изобразительности, ради углубленной картинности или

хотя бы многозначительной иллюстрации. При

этом обычно говорят о «переносном» значении

символа, который в таком случае называют ме-,

тафорой.

Но я хочу сказать о другом. И чисто условная значимость, и чисто метафорическая значимость — это еще не вся символика. Возьмите,

например, такой символ, как государственное

или национальное знамя или же серп и молот.

Неужели здесь тоже только одна условность, одно украшение, одна поэтическая метафора? Нет,

это и не то, и не другое, и не третье. Это такой

304символ, который движет миллионами людей.

Ради него люди идут на подвиг и на войне отдают за него свою жизнь. Я думаю, что уже простой здравый смысл — а я здесь только и уповаю на ваш здравый смысл — должен заставить

вас с неопровержимой силой признать существование таких символов жизни, которые не только отражают или изображают жизнь, но и активно ею управляют, направляют ее к той или

иной цели и неуклонно ее переделывают.

Когда я говорю, что Солнце есть символ мира, я выражаю здесь четыре идеи. Во-первых,

Солнце есть самая настоящая реально существующая и вполне материальная вещь, сомневаться в существовании которой не может ни

один нормальный человек. Во-вторых, я хочу

сказать, что мир тоже есть вполне реальная и

материальная вещь; к сожалению, отвергать его

существование могут и вполне здравые люди —

философы, не признающие ничего, кроме человеческого субъекта, и сводящие всякое знание

только к субъективно-психологическим процессам. Такие люди только прикидываются, что они

не знают о существовании мира. На самом же

деле когда они его отрицают, то, во всяком случае, знают предмет своего отрицания. Если я не

знаю, что такое данный предмет, то я не могу

его отрицать; отрицание в случае отсутствия

отрицаемого предмета сводится к тому, что остается неизвестным предмет отрицания, то есть

само отрицание оказывается беспредметным.

В-третьих, существует не только Солнце и не

только мир, но и определенная, тоже объективная связь между ними, а именно Солнце есть

определенное воплощение мира. Наконец, в-четвертых, если это воплощение понимать реально,

\1 А, Ф. Лосев 305а не метафорически, не поэтически, не условно

и предположительно, то это будет значить, что

Солнцу свойственны и присущее всему миру самоутверждение, но, конечно, в известной степени, и присущее всему миру могущество, хотя

опять-таки с соответствующим ограничением,

и постоянное стремление проявить свое существование вовне. Укажем хотя бы на сферу человеческой жизни, немыслимую без постоянного

воздействия солнечного тепла. Таким образом,

солнечный символизм в указанном смысле слова есть необходимое требование самого обыкновенного здравого смысла.

Теперь я перейду к той части мира, которая

зовется человечеством.

Человек и человечество — тоже часть, то

есть символ, мира, а мир есть всемогущее утверждение. Поэтому и человечество несет на себе

ту или иную степень, в данном случае огромную, мировой силы и мирового самоутверждения. Ведь если действительность есть все существующее, то, значит, кроме действительности,

нет ничего другого. И если действительность

движется, то двигать ею может только она же

сама. Но если действительность движется сама

собой, то и ее части, поскольку они ее воплощают, тоже движутся сами собой, или, по крайней,

мере, стремятся двигать сами себя, или, во всяком случае, сопротивляются всему, что может их

разрушить. Этот активно-творческий и материально-созидательный символизм вы должны признать решительно для всего существующего. Вы

можете говорить только о разной степени этого

самоутверждения. Но отрицать его вы не можете, не имеете права, если хотите стоять на почве здравого смысла. Отрицать этот активно-

306самополагающий символизм действительности—

значит отрицать саму действительность. Тут

неопровержимая логика; действительность есть

нечто одно, нечто целое, действительность саму себя утверждает; следовательно, и все моменты действительности утверждают самих

себя, то есть стремятся воплотить в себе это

мировое всемогущество, пусть в разной степени.

Но отсюда прямо вытекает вывод и о практической стороне мировоззрения.

Я вам скажу просто. Вообще нет никакой

практической стороны мировоззрения, поскольку само мировоззрение уже есть практическая

теория. И когда мы говорим, что человеку свойственно стремление к самоутверждению, то я не

знаю, где тут теория и где практика. Тут важно

совсем другое.

В этом учении о человеческом самоутверждении часто сбивает с толку слишком отвлеченный характер обычных рассуждений о борьбе.

Что такое борьба? Ведь если отбросить общие

фразы и обывательскую узость, то борьба окажется для нас прежде всего трудом, или работой. Как же можно бороться за существование,

не трудясь и не работая? Но тогда это значит,

что для человека уже самое элементарное представление, самое примитивное и начальное учение о мире есть не что иное, как теория труда.

Кто имеет правильное мировоззрение, тот обязательно трудится и в этом смысле переделывает действительность. А кто не трудится, тот

просто не имеет никакого мировоззрения или

имеет его в таком превратном виде, который не

соответствует простейшим объективным основаниям, если отбросить все предрассудки, которые

11* 307навязывает нам обывательщина или лженаучная литература.

А теперь я хочу обратить ваше внимание на

такую сторону нашего предмета, которая, пожалуй, даже важнее других. А именно: я считаю,

что труд есть источник радости, и, если говорить

по существу дела, лишь труд и может сделать

меня веселым. И не из-за одной только ближайшей пользы, которую имеет в виду трудящийся.

Конечно, хороший монтер испытывает радость,

если он исправил пришедшие в негодность электрические приборы в квартире. И хороший водопроводчик испытывает удовлетворение, если

до него вода в квартире не шла, а он исправил

водопроводное сооружение, и вода вновь пошла

нормально. Это так. Но мы с вами находимся сейчас на такой стадии культуры, когда мелкая утилитарность уже перестала нас удовлетворять.

Мы с вами в этом отношении должны быть

философами, а уже самая элементарная философия гласит, что мир есть бесконечность и что

каждый из нас есть часть этой бесконечности,

то есть так или иначе несет на себе ее печать.

Правда, бесконечность нельзя охватить, но зато

к ней можно вечно стремиться. Всеобщее человеческое благоденствие и свободное самочувствие всех людей и во всех отношениях — это для

нас пока еще далекое будущее. Тем не менее

каждый человек если не является, то должен

являться частью именно этой общечеловеческой

свободы, ее, пусть небольшим, моментом, маленьким, но обязательным шагом в ее направлении, должен работать на пользу будущего всеобЩечеловеческого благоденствия. И, значит, это

благоденствие оказывается для нас не только

308отдаленным будущим, но и активно переживаемым настоящим.

Вот почему меня охватывает радость, если я

сделал хотя бы что-нибудь для своего соседа.

И вот почему я весел, если хорошо замостил

площадь, сделав то, что мне было приказано. Кто

имеет правильное мировоззрение, тот имеет постоянный источник для своей радости и не просто всегда трудолюбив, но еще и всегда весел.

Скажу больше. Если я хочу иметь