собственным совершенствованием и над упорядочением всего того, что окружает человека. В этом смысле интеллигентность
уже перестает быть просто наивной. Интеллигентность наивна только в своей основе; но в
своих реально-жизненных функциях она всегда
сознательна, предприимчива, предусмотрительна
и, где надо, осторожна, а где надо, решительна.
Человеческая личность погружена в конкретные
природные, общественные и исторические условия. Эти условия часто оказываются благоприятны для личности, но чаще бывают враждебны
к ней. Поэтому интеллигентность существует
только там, где есть вооруженность против всякого рода природных, общественных и исторических несовершенств. Но для этого необходима
длительная подготовка, а для нее — идеологически ознаменованный труд.
Быть интеллигентом — значит постоянно и
317неустанно трудиться. И притом интеллигентность не есть просто вооруженность, но и готовность вступить в бой. А чтобы вступить в бой,
надо ориентироваться в общественно-исторической обстановке. Но так как подобная ориентация требует уже критического подхода к действительности, то интеллигентность свойственна
только такому человеку, который является критически мыслящим общественником. Интеллигент, который не является критически мыслящим общественником, глуп, не умеет проявить
свою интеллигентность, то есть перестает быть
интеллигентом. При этом вступать в бой для интеллигента часто даже и нецелесообразно. Еще
надо знать, когда вступать в бой, а когда не
вступать. Все эти вопросы интеллигент решает
на основе своей общей идеологической направленности и на основе критического понимания
общественно-исторической обстановки. Это и
есть культурное дело интеллигентности. Такой
культурный труд не есть печальная необходимость, но всегдашняя радость, всегдашняя духовная легкость и всегдашний праздник. Для
интеллигентного человека труд есть праздник
вечной молодости и радостного служения общечеловеческому счастью.
6. Интеллигентность и общественно-личный
исторический подвиг. В истории весьма редки
и непродолжительны такие периоды, когда можно быть интеллигентом и в то же самое время
быть уверенным в своей полной безопасности.
Чаще и продолжительней те периоды, когда интеллигентность заставляет людей заботиться о
себе и о своей культуре, когда она вынуждена
обстоятельствами заботиться о своем вооружении и о своей защите. Однако еще чаще, еще
318продолжительней такие периоды, когда наступает необходимость боя. Да и не только в истории как в общей картине человеческого развития. Самый обыкновенный быт, самая мирная
с виду обывательская жизнь всегда полны забот
и тревог, опасностей и потерь, всегда бурлят
неизвестно какими возможностями. Поэтому
подлинная интеллигенция вооружена не только
ради открытого в полемическом споре обнаружения истины, но и ради необходимости бороться со всякого рода скрытыми несовершенствами жизни.
Но это значит, что подлинная интеллигентность всегда есть подвиг, всегда есть готовность
забывать насущные потребности эгоистического
существования; не обязательно бой, но ежеминутная готовность к бою и духовная, творческая
вооруженность для него. И нет другого слова,
которое могло бы более ярко выразить такую
сущность интеллигентности, чем слово «подвиг».
Интеллигентность — это ежедневное и ежечасное несение подвига, хотя часто только потенциальное.
7. Интеллигентность и простота. Если подвести итог всему сказанному, можно наметить
такую предварительную форму интеллигентности.
Интеллигентность есть индивидуальная
жизнь, или функция личности, понимаемой как
сгусток природно-общественно-исторических отношений, идеологически живущей ради целей
общечеловеческого благоденствия, не созерцающей, но переделывающей несовершенства жизни, что повелительно требует от человека потенциального или актуального подвига для преодоления этих несовершенств.
319Этот итог звучит слишком сложно. Тут много
разных подробностей, которые возникли на основании попытки не перечислять основные признаки интеллигентности, но выбрать из них существенные и систематизировать их. Однако это
еще далеко не конец. Ведь то, что мы сказали
сейчас, есть логический анализ интеллигентности, а не просто сама интеллигентность. Сама
интеллигентность не знает этих расчленений,
сопоставлений, классификаций, обобщений и логически последовательных элементов, необходимых для получения их определенной системы.
Это есть анализ интеллигентности. Подобно
этому, например, детская психология тоже анализирует разные моменты, из которых складывается душевная жизнь ребенка. Но отсюда не следует, что сам ребенок умеет расчленить эти моменты и тоже занят их систематизированием.
Они у него даны сразу, единовременно и нерасчлененно. Поэтому что касается интеллигентности, то интеллигентен также вовсе не тот, кто
умеет производить тот или иной анализ интеллигентности, пусть даже максимально правильный. Все указанные нами отдельные признаки
интеллигентности существуют в ней безо всякой
раздельности и расчлененности, существуют как
неделимая единичность, как некая духовная простота. Подлинный интеллигент всегда прост и
незатейлив, всегда общителен и откровенен и
не склонен аналитически вдумываться в свою
интеллигентность. Интеллигент тот, кто, как
сказано, всегда целесообразно трудится; но он
всегда настолько прост душой, что даже не чувствует своего превосходства над людьми неинтеллигентными. В этом смысле интеллигентности нельзя научиться, но она требует дли-
320тельного воспитания и самовоспитания. Она не
есть философский трактат об интеллигентности;
но она есть та культурная атмосфера, которою
дышат люди; и она есть простота, которая гдето и когда-то и часто неизвестно почему сама
собой возникает в человеке и делает его интеллигентным.
Вот почему интеллигентность не может получить свое определение от тех частных ее
свойств, с которых мы начали свое сообщение.
Естественно поэтому возникает проблема уже
чисто воспитательного характера, но как воспитывается интеллигентность — это уже предмет совсем другого рассуждения.
8. Об осуществимости интеллигентности.
В заключение мне бы хотелось ответить на один
вопрос, который возникает у многих при ознакомлении с моей теорией интеллигентности. Говорят, что такая интеллигентность чересчур уж
высока, чересчур недосягаема и потому практически неосуществима. На это я должен сказать,
что для большинства людей учебник дифференциально-интегрального исчисления тоже очень
труден, тоже требует больших усилий для усвоения и многих лет учебы в области элементарной математики. При этом одни усваивают такого рода учебник глубоко и даже становятся
профессиональными математиками. Другие с
успехом применяют математику в астрономии и
в технике. Третьи усваивают такой учебник с
большим трудом — лишь бы сдать этот предмет на экзамене. Наконец, четвертые — а их подавляющее большинство — и вовсе не приступают к изучению этой науки. Значит ли это, что
специалист-математик не имеет права писать
свои трудные учебники? Быть интеллигентным
321в моем смысле слова — это, конечно, нелегко,
и тут требуется длинный ряд лет самовоспитания. Но я исхожу из того, что теория интеллигентности должна быть принципиальной, логически последовательной и систематически обработанной. Не забудьте: математика требует максимально больших усилий для своего усвоения,
но зато она абсолютно бесспорна. Теория интеллигентности реальна не в смысле буквальной и
моментальной осуществимости, но в смысле терпеливого и неуклонного воспитания, и если
многолетнего, то пусть многолетнего.
СНАЧАЛА СТАНЬ УЧЕНИКОМ
Тут важен первоначальный импульс. А он
связан с чувством радости, гордости и познания.
Хорошо, когда помогает возникновению этого
чувства у молодого человека доброе напутственное слово и творческое участие старшего товарища, наставника. Этот первоначальный, радостный импульс возникает, когда человек переходит от неуверенности и незнания к знанию,
когда он постигает мысль и наслаждается своей
способностью сравнивать, разделять, отождествлять…
Радость познания возбуждает в юноше потребность учиться. Человек становится счастливым, если эта потребность не только не угасает с годами, но еще более распаляется. И в
этом смысле я солидарен с древнегреческим
мудрецом Солоном, восклицавшим: «Старею,
всегда учась!»
То, что всем надо учиться,— общеизвестно;
спорить тут не о чем. Но что значит учиться —
в этом мало кто отдает себе отчет; а если кто и
отдает себе в этом отчет, то большею частью
322пользуется плоскими и обывательскими выражениями, которые либо мало что содержат в
себе, либо при ближайшем рассмотрении оказываются просто неверными.
Так, говорят, что учение есть приобретение
знаний. Ну конечно, если ученик не приобретает никаких знаний, он совсем не ученик, но разве дело только в приобретении знаний? Я на это
отвечаю так: если человек имеет только знания
и ничего другого — это страшный человек, беспринципный человек и даже опасный человек.
И чем больше он будет иметь знаний, тем страшней, опасней и бесполезней для общества он
Еще говорят, что учеба есть приобретение
профессии. Конечно же всякий учащийся должен либо обучаться какой-нибудь профессии,
либо по крайней мере готовить себя к этому.
Но представьте себе человека, у которого за душой и в уме нет ничего, кроме его профессии.
Для меня такой человек неприятен и неприемлем. Никому нет от него радости, никому не известно, куда он направляет свои профессиональные умения, для чего хочет использовать свой
опыт. И еще хорошо, если из него получится
просто сухой, узкий ремесленник. А если это
бездушный чиновник? Или формальный, беспринципный администратор? Это уже беда.
Говорят еще, что ученик должен готовиться
стать культурным человеком, сознательным участником человеческого прогресса. Но я не знаю,
что в таком случае понимают под культурой.
Ведь в человеческой истории бывали такие
«культуры», от которых наш современник может только бежать. Да еще надо посмотреть,
как такой человек понимает прогресс. Важен
323ведь не просто прогресс, но направление прогресса.
Вместо всех таких плоских и обывательских,
с виду ясных, но по существу своему невнятных
и размытых определений учебы я намереваюсь
высказать некоторые суждения, правда, может
быть, несколько односторонние или слишком
краткие, чтобы быть очевидными, но зато, на
мой взгляд, утверждающие человечность и жизненность.
Начну с определения знания.
Знание есть любовь. Ученик, который занят
только накоплением научных сведений, но не
имеет конечных целей и не любит их,— это плохой ученик.
Любовь есть узрение тайны любимого. Когда
преподаватель что-нибудь хорошо рассказал или
писатель нечто хорошо изобразил, то у слушателя и читателя возникает чувство светлого
удовлетворения. Оно подталкивает его к активной жизни, будит в нем стремление к высокому,
новому, человечному. Хорошо говорить о чемнибудь — это значит вызывать интерес, пробуждать пытливость мысли. Как будто все рассказано понятно и полно; и тем не менее в таких
случаях хочется чего-то еще, обнаруживается
еще какая-нибудь скрытая тайна и хочется самостоятельно ее разрешить. Если знания не есть
любовь, а любовь не пробуждает стремления
разрешить эту творческую тайну, вы получили
плохие знания, и такой ученик не может считать себя знающим.
Любовь есть ощущение родства с любимым.
Любящий и любимый всегда один другому родственны, всегда дышат одним воздухом, и этот
324Ощущение родины и родства не имеет ничего общего с рассудочным накоплением знаний.
Но любовь к родному не есть также и слепота.
Любить — значит критиковать, то есть находить
в любимом положительное и отрицательное.
Любить — значит радоваться тому, что в любимом положительно, хорошо, и страдать от его
недостатков. Это значит поощрять в любимом
добрые начала и бороться с несовершенным в
нем. Это и значит жить общей жизнью. Настоящий ученик испытывает радость по поводу того
положительного, что он узнал; но он испытывает страдания от несовершенства своих знаний.
Знающая любовь не знает для себя никаких
концов и ограничений. Она хочет бесконечности. Но даже эта потенциальная бесконечность
знания — приют для обучающегося. Настоящий
ученик тот, кто хочет бесконечно знать. Но в
этой бесконечности он не теряется, не смущается и не чувствует себя в ней каким-то бессильным ничтожеством. Наоборот, даже потенциальная бесконечность знания привлекательна для
того, кто понимает знание как любовь. Неохватная бесконечность знания уютна. И бесконечность знания для настоящего ученика всегда
ласкова.
Когда я понял, что сумма углов треугольника равняется двум прямым углам, я почувствовал в этом нечто свое личное, бесконечно родное, чего уже никто у меня не отнимет. И среди
многочисленных волнений жизни и мысли я нашел в этом приют. Геометрия, если я ее изучил
и понял,— моя, родная и близкая, всегда ласковая и всегда приятная наука. Любить — значит стремиться к порождению. Если я полюбил
какую-то истину, это значит, что данная истина
325вот-вот породит еще новую истину. Знающая
любовь и любящее знание всегда хоть чуть-чуть,
но обязательно несут в себе стремление к небывалому.
