учению о
чуде.
Но тут я стал горячиться, у меня появилось
много разных мыслей, но все они свелись к
одной.
— Это не чудо, но своего рода организм.
Ведь во всяком организме целое не только существует в каждой своей части, но и определяет
каждую свою часть. Живому организму необходимы мозг, сердце, легкие. Разве это не структура организма? И если мы говорим, что организм,
взятый как целое, определяет собою каждую
свою часть, разве мы в таком случае не говорим
о структурной природе организма? Если хочешь,
я могу сказать, что диалектические понятия не
только статичны, поскольку определяются всякий раз в смысловом отношении, и не только динамичны, поскольку каждый раз создают еще
и нечто иное кроме себя, но обязательно еще и
органичны, поскольку именно из них появляется понятие организма, цельного и неделимого
по своему существу, но представленного в виде
целесообразно расположенных органов, несущих
в себе как бы смысловую силу всего организма.
— Так, так. Все это очень хорошо. Но даже
и с такими добавлениями я все же продолжаю
считать, что подобного рода диалектика только
искусственно старается избежать понятия чуда.
— Ну, ну. Говори, в чем дело?
— Ведь вы не станете отрицать, что существуют машины. А что такое машина? Говоря
обыденным и прозаическим языком, это есть
приспособление или устройство, благодаря которому один вид энергии переходит в другой вид
энергии. Но дело вот в чем. Простейшая маши-
334на — это рычаг. Говоря попросту, имеется неподвижный и тяжелый камень, который я не в силах приподнять. Но я беру в руки какую-нибудь длинную металлическую палку, один конец
ее я помещаю под камень, а на другой начинаю
давить вниз. И вот вдруг оказывается, что неподвижный и тяжелейший камень, который не
поддавался никаким человеческим усилиям,
вдруг поднялся. Что же случилось? Вы скажете,
что и при пользовании рычагом я все равно
должен затратить какое-то усилие; да, усилив
я затрачиваю, но благодаря действию рычага
мое усилие получает совсем другую структуру.
И вот эта-то структура и оказывается той силой,
которая фактически приподнимает камень. Но в
чем же тогда дело? А дело в том, что невещественная структура производит вещественное действие. Это я и называю чудом.
— Постой. Почему ты считаешь, что рычаг
есть невещественная сила? В нем все решительно вещественно, с начала и до конца. Да и твое
усилие, при помощи которого ты нажимаешь на
один конец рычага, тоже вполне вещественно.
— Ну какая же это вещественность, если из
суммы нулей опять получилась единица? Если
вам это непонятно на примере рычага, возьмите
машину, называемую системой блоков. И тут то
же самое: груз весит сто килограммов, поднять
его на высоту человеческого роста никто не может; а если он будет подвешен на канате или на
цепи, проходящей через несколько блоков, то я,
стоя на другом конце этого ряда блоков и прилагая небольшое усилие к канату или цепи,
поднимаю этот груз при ничтожной затрате своей энергии. А почему? Дело в том, что затраченное в данном случае человеческое усилие полу-
335чило своего рода структурное строение, то есть
невещественная структура оказала огромное
вещественное действие. И что же, по-вашему,
это не чудо? Я употребил усилие, равное тому,
которое необходимо для перестановки стула с
одного места на другое, а в результате поднял
центнеровый груз на высоту человеческого роста. Вот почему я так беспокойно себя чувствовал прошлую ночь. Мне в голову пришло понятие чуда, и я почувствовал, что все мои знания,
почерпнутые из учебников, пошли прахом.
— И все-таки если говорить о чуде, то я говорил бы иначе,— ответил я.— Ведь когда при
помощи системы блоков ты поднял огромный
груз на большую высоту, это же не значит, что
тут действовала какая-нибудь новая сила, кроме
той, которую ты затратил. Твоя энергия осталась той же самой, которую ты применял без
системы блоков и при помощи которой не мог
сдвинуть груз с места. И та новая структура,
которую получила энергия при использовании
блочной системы, оказалась неотделимой от
блочной структуры, а действие блочной структуры оказалось неотделимым от твоего энергетического акта. Следовательно, источник чуда
совершенно неотделим от оформления того естественного материала, на котором это чудо проявилось. И ты будешь прав, если скажешь, что
все на свете есть чудо, но что в то же время все
на свете вполне естественно. То, что люди называют чудом, есть просто неизвестное им структурное действие вполне естественной действительности.
— Но тогда и к вашему определению диалектики вы должны кое-что прибавить,— еказал
Чаликов.— Вы должны говорить, что диалекти-
336ческое развитие не твлько требует повсеместного (пусть и разностепенного) органического развития, но что этот всеобщий организм еще пронизан такими структурными процессами, без
которых вообще невозможно объяснить взаимодействие отдельных взаимно изолированных неподвижных вещей.
— Пожалуй, я мог бы с этим согласиться.
Но только тебе придется отказаться от всемогущества чудес.
— А вам придется отказаться от диалектики
как от чисто рассудочной, логической системы
понятий. Если вы согласитесь, что диалектические понятия органичны, то это значит, что диалектические понятия есть особого рода живые
существа, которые не только излучают из себя
определенную силу, но эта сила всегда еще и
структурно оформлена. Правда, такое употребление диалектических понятий мало чем отличается от фиксации их чудотворного действия.
Но я согласен не говорить о чуде, если вы согласитесь признать, что диалектические понятия —
это определенного рода живые существа.
— Видишь ли,— сказал я,— ты заставляешь
меня понять диалектическую структуру как-то
фетишистски. Можно признать, что диалектические понятия — своеобразные живые существа,
но это не фетиши и не какие-то демоны.
— Последняя мысль нуждается в уточнении,— сказал Чаликов.
— Тогда слушай дальше. Мышление есть
отражение действительности, а действительность бесконечна, следовательно, и мышление
бесконечно. Действительность движется сама собой, самодвижна. Но мышление есть отражение
действительности. Следовательно, и мышление
12 А. Ф. Лосев 337самодвижно. Действительность создает все то,
что в ней есть, и на каждом шагу порождает
все новое и новое. Следовательно, и мышление
есть творческая сила, вечно порождающая все
новое и новое. Поэтому если мы говорим о том,
что мысль порождает или переделывает действительность, то говорим это только потому, что
хотим брать мышление в его полном объеме.
Оно может порождать и переделывать действительность именно потому, что отражает саму
действительность, ее творческую силу. Но тогда
избежать фетишизма или демонизма можно
только в том случае, если мы ни на мгновение
не будем забывать, что мышление есть отражение действительности, а не просто сама действительность в ее чисто субстанциальном или чисто вещественном состоянии. Поэтому и структура действительности мне не страшна — она
заложена уже в самой действительности, а в
мышлении находит свое отражение. Благодаря
этому мышление выступает той творческой силой, при помощи которой действительность может переделывать себя. Вот почему для объяснения структуры, действующей в вещах, вовсе
не нужны демоны и фетиши, а значит, они не
нужны и для толкования живой органичности
диалектических понятий.
— Но тогда,— сказал Чаликов,— если диалектические понятия не движут сами себя и не
двигают ничего прочего, то кто же и что же
двигает ими?
— А зачем тебе надо, чтобы кто-нибудь двигал или вообще что-нибудь было движущей силой? Мне кажется, ты просто разрываешь идею
и материю. А ведь ты знаешь, что идея, овладевшая народными массами, становится материальной силой.
338— Но тогда дело для вас обстоит еще хуже,
чем в случае признания чуда. Ведь если идея,
овладевшая народными массами, становится материальной силой, то уж тем более идея, овладевшая действительностью, становится материальной силой. И тогда, во-первых, действительность только и состоит из чудес, а во-вторых, от
такой действительности уже совершенно некуда
будет деться ввиду ее абсолютности. Фетишей
и демонов не будет потому, что они в конечном
счете тождественны с материальной действительностью. Поэтому, как мне кажется, мы можем согласиться на то, что чуда нет в смысле
детских сказок, но чудо есть в смысле самодвижной материальной действительности.
— Вероятно, я тоже так думаю,— ответил
я.— Но только тогда я уже не буду абсолютизировать действительность до такой степени, чтобы с ней нельзя было бороться. В ней слишком
много зла и слишком много всего отвратного,
чтобы я мог оставаться спокойным при созерцании самодвижно развивающейся материальной
действительности. Никакая содержащаяся в ней
целесообразность не помешает мне бороться за
лучшее будущее. Чудо есть действие невещественной структуры на вещь, которая обладает
этой структурой. Но поскольку ничего невещественного не существует вне вещества, либо первое существует в зависимости от второго как его
отражение, постольку никакими чудесами нас не
испугаешь. И, главное, не испугаешь нас в борьбе за свободное и мирное человеческое благоденствие.
После этого мы еще долго говорили с Чаликовым, но, как мне кажется, ушел он от меня
более спокойным, чем пришел.МАРАФОНЕЦ
(Слово о Лосеве)
Представить читателю ученого — значит
прежде всего обозначить сферу его профессиональных привязанностей. Не так-то это просто,
когда речь идет об Алексее Федоровиче Лосеве.
Как минимум, шесть наук всецело претендуют
на него. Посчитайте сами: эстетика, философия,
филология, история, искусствоведение, лингвистика. Помимо названных с его именем связывают музыковедение, психологию, литературоведение… Что здесь главное? Как выбрать?..
Доктор философских наук А. В. Гулыга,
например, считает, что на А. Ф. Лосева особые
права имеет история, ибо он не только ее исследователь, но и предмет исследования. «Он
плоть от плоти отечественной культуры, живое
олицетворение мировой традиции, взращенной
на родной земле».
Оценивая многообразную творческую деятельность А. Ф. Лосева, следует отметить универсализм его работ, для которых прежде всего
характерно стремление к широким философскоисторическим обобщениям, филологическая
скрупулезность в отношении к каждому слову
и понятию.
В лице Лосева мы имеем целый институт
античной культуры, а его совокупный труд
представляется тем материком, который еще
предстоит осваивать филологической молодежи.
Мысля и действуя, он неустанно стремится к
своей цели. Какой? Научить читателей мыслить.
Сделать для нас с вами ближе и понятней, да-
340же слышнее голоса легендарного поэта Гомера
и все подвергающего сомнению спорщика Сократа, первого диалектика Платона и одного из
последних представителей античной мысли —
Чтобы иметь право преподавать по столь
широкому профилю гуманитарных дисциплин,
ученому всю творческую жизнь приходится
учиться самому. И он учится у классиков марксизма-ленинизма, у древних и «новых» авторов,
дальних и близких предшественников, даже у
тех, с кем встречается сегодня в вузовской
аудитории.
И это не эффектный жест, а линия жизни,
основанная на уважении к молодым, к идущим
вослед. Поэтому-то мы и можем говорить о
школе Лосева, которая утверждает нравственный авторитет бескомпромиссного научного дерзания и созидательно пульсирующей, смелой,
ищущей мысли.
Давно замечено: кто ясно мыслит, тот ясно
излагает. Старая истина при чтении работ Лосева тотчас приходит на ум, обретает реальное
Умение говорить с читателем на понятном
ему языке — ценнейшее свойство мышления
философа. Оно не только в мастерстве изложения, изящном владении словом как таковым,
но прежде всего в глубоком знании, продуманности автором материала.
Конечно, заметит кто-нибудь, Лосеву легко
писать. То, о чем он размышляет на страницах
своих произведений, является предметом его
забот, творческих переживаний более семидесяти лет.
Действительно, серьезный научный интерес
341к древним культурам возник у него еще в гимназическую пору, в самом начале века… А когда вопрос глубоко, всесторонне изучен, мысль
до конца продумана, то она находит себе естественное и вместе с тем простое выражение.
Вот и получается, что в руках читателя — фундаментальное теоретическое сочинение, а воспринимается оно свободно, без натуги. В подтверждение сказанного приведем небольшой
фрагмент из характеристики личности Сократа:
«Чего хотел этот странный человек, и почему его деятельность есть поворотный пункт во
всей истории греческого духа? Этот человек хотел понять и оценить жизнь.
