Вещь меняется. Но

как она меняется? Что она при всех своих изменениях остается в основе своей той же самой —

это мы уже установили. Иначе, если вещь в

каждое мгновение своего изменения становится

другой по самой своей субстанции, тогда и весь

процесс ее изменения распадается на бесконечный ряд дискретных, то есть взаимоизолированных и неподвижных в отношении друг друга,

точек. Но что в процессе своего изменения вещь

все время опять и опять становится новой, это

мы тоже установили достаточно отчетливо. Возникающая отсюда категория подвижного покоя

тоже установлена у нас достаточно ясно. Но вот

в чем дело. Присматриваясь к изменению вещи,

мы находим, что этот ее подвижной покой часто

поражает нас своими неожиданными результатами. Конечно, категория подвижного покоя настолько общая и необходимая, что спорить о ней

невозможно. Но, присматриваясь к реальному

изменению вещи, мы сразу чувствуем, что этого

подвижного покоя для нас очень мало. Он никак

не предусматривает всех тех неожиданностей,

которые приносит с собой движение вещи и которые по своей конкретности для нас как раз

важнее всего.

В своем саду я посеял семена цветов. В каждом семени не содержится ровно ничего такого,

что хотя бы отдаленно указывало на цветок.

Сам цветок появился в результате изменений,

происходивших с семенем в земле и после появления ростка из земли. Откуда же это? Очень

70хорошо говорить об изменении вещей. Но как

же это вдруг из самого обыкновенного и постепенного изменения появилось то, что по своему

виду и по своей форме уже совершенно ничем

не напоминает предыдущего процесса изменения?

Ты был неграмотным и не знал букв. Тебя

долго учили, что вот это начертание есть буква

А, а что вот это начертание есть буква Б. Но

потом тебе дали такое, например, сочетание

букв, как АБА, и потребовали произнести его

сразу как нечто целое. И ты, даже зная отдельные буквы, еще долгое время не мог произносить

их бесконечно разнообразные сочетания. Как же

вдруг потом оказалось, что ты читаешь любой

текст и вслух и про себя не только сразу и мгновенно, но даже с забвением отдельных букв и

звуков? Ты почему-то стал грамотным. Но грамотность уже по самому своему качеству отличается не только от неграмотности, то есть от

незнания отдельных букв, но и от того состояния твоей учебы, когда ты одни буквы знал, а

другие не знал и когда ты одни сочетания букв

произносил, а другие не произносил. Грамотным

ты стал только тогда, когда при произнесении

слов и предложений ты уже забывал об отдельных буквах и при произнесении слов «шли два

приятеля вечернею порой и дельный разговор

вели между собой» отдельные буквы уже отходили у тебя куда-то в сторону, и ты совсем их

не фиксировал. Вот это называется грамотное

чтение. Так после этого я тебя спрошу: не потребовала ли грамотность длительного времени

для ее усвоения и не является ли она по самому своему качеству чем-то неожиданно новым в

сравнении с полной неграмотностью?

71И какие только качественные изменения вещей, часто совершенно неожиданные, не наблюдаются нами всюду, где, казалось бы, происходят

только количественные изменения! Человек был

здоров; и как бы он количественно ни изменялся, он оставался здоровым. А потом он вдруг заболел, то есть его организм проявил совсем другое качество, хотя в количественном отношении

все было нормально и обыкновенно; а потом человек вдруг умер. И тут уж, во всяком случае,

организм по своему качеству стал иным, хотя

количественно все было вполне обыкновенно.

И совершенно так же все происходит решительно во всем, что меняется. Взять погоду, взять

историю нашей планеты, появление и гибель небесных тел, взять решительно все на свете. Как

видно, везде тут не только единство и борьба

противоположностей, но и такое становление

этого единства и этой борьбы, которое всюду

полно любых неожиданностей, всюду полно каких-то необъяснимых чудес. Вот и Менделеев

вдруг заметил, что из простого количественного

изменения удельного веса водорода происходят

решительно все химические элементы, хотя по

качеству своему они не имеют, казалось бы, ничего общего ни с водородом, ни друг с другом.

Вот и Дарвин построил свою теорию происхождения видов тоже на основании такого количественного назревания процессов жизни, которое

всегда приводило к появлению видов, уже несоизмеримых друг с другом но качеству.

Нужно быть слепым и глухим, чтобы не слушаться здесь здравого смысла. А здравый смысл

повелительно требует исходить из того, чего

реально требуют единство и борьба противоположностей, и признать, что в результате только

72одних количественных изменений обязательно

появляются неожиданные качества, ранее не

бывшие (если их рассматривать изолированно,

без понимания всего существующего как реального становления).

Отсюда шестая аксиома диалектики, гласящая: единство и борьба противоположностей

обязательно требует такого становления, когда

из простого количественного назревания возникают все новые и новые качества, необъяснимые, если предыдущее количественное назревание понимать только абстрактно количественно.

Эту аксиому можно сформулировать и гораздо короче. Поскольку постепенное количественное назревание часто приводит к новым качественным скачкам, постольку можно сказать попросту, что развитие происходит в виде становления количественно-качественных структур.

И поскольку этот процесс есть постоянный переход все к новым и новым формам, постоянная

борьба со старыми формами, то можно сказать,

что вечное становление количественно-качественных структур есть одновременно постоянная

борьба, то есть сплошное самопротивоборство.

Исторический процесс. Выше мы установили, что существующее есть и подвижной покой,

и единство и борьба противоположностей, и количественно-качественная становящаяся структура. Ясно, однако, что это далеко не все. Ведь

мы сейчас все время говорим о существовании,

о жизни. Но о какой жизни? Жизнь растения —

это одно, но жизнь животного — это уже совсем

другое. Само собою ясно, что, пока мы не заговорили о жизни человека, мы не коснулись самого главного, самого глубокого и самого интересного типа жизни, то есть человеческого типа.

78Человек, например, живет в природе, но сам

по себе он еще не есть природа. Человек — живое существо и, если угодно, даже животное.

Но человек не сводится к животному. Человек,

во-первых, есть разумное существо, но и этого

мало. Когда говорят, что человек есть разумное

существо, то слово «разум» понимают не отвлеченно, но как нечто такое, что осмысливает собою всякую материальную данность. Наличие

разума в живом существе делает его носителем

высших ценностей, вплоть до космических.

Итак, во-вторых, разумность человека понимается как общественно-личная ценность. Поэтому

говорят, что человек есть личность, то есть носитель высших ценностей, и человек есть общество, поскольку личностей много и все они взаимодействуют между собой, образуя общество.

В поисках дальнейшего расширения наших

представлений о человеке мы, конечно, должны

перейти к такой общественно-личной области,

которая является продуктом исторического развития. Человека нет без личности, личности нет

без общества, но и общества нет без истории.

Ясно же, что подобного рода утверждение опятьтаки не есть результат какого-то очень сложного рассуждения. Совершенно категорически и

безоговорочно можно утверждать, что человек

есть продукт исторического развития, сгусток

общественно-исторических отношений.

Мы уже говорили о необходимости находить

в любом процессе его количественно-качественную структуру. Но сейчас речь идет не просто

о процессе, но об одной его разновидности, самой зрелой и максимально конкретной, то есть

об историческом процессе. Очевидно, что исторический процесс есть в первую очередь некое

74постепенное развитие, некое то более медленное,

то более быстрое созревание, расширение и углубление чисто количественной исторической

данности. Но в истории мы постоянно являемся

свидетелями не только постепенной эволюции

той или другой общественной формы, но и тех

революционных скачков, которые сравнительно

быстро отправляют в прошлое данную историческую форму и насаждают новую форму. Постепенное развитие иной общественной формы

происходит очень медленно и даже малозаметно. Одни люди осмеливаются думать по-новому,

другие не осмеливаются, третьи колеблются, а

четвертые являются активными борцами против

новых требований жизни. И это происходит годами, десятилетиями и даже столетиями. Но вот,

как говорят, пробил час истории; и едва мыслимое и малопродуманное, а в бытовом смысле

даже и совсем неожиданное вдруг получает силу, становится ясным для большинства, сметает

прошлые формы и устанавливает небывало

новые.

Поэтому седьмая аксиома диалектики гласит: исторический процесс развивается в виде

постоянной смены количественно-качественных

структур, то есть в виде эволюционно-революционных изменений.

Абсолютное и относительное. Неугомонна

человеческая мысль. Она никогда не стоит на

месте и все время расширяется и углубляется.

Вот и теперь, когда мы уже дошли до реальноисторического человека, казалось бы, дальше уже и идти некуда. Исторический человек,

казалось бы, это и есть последняя и самая конкретная реальность. Тут, однако, уже и малое

размышление требует еще одной установки.

75Как в быту иной раз понимают диалектику?

Я знал одну музыкантшу, которая своей игрой приводила в восторг своих слушателей. Но

когда она после концерта приходила домой, то

настолько капризничала и обижала всех, что ее

ближние постепенно отошли от нее. Она так и

умерла старым человеком в беспомощном одиночестве. Говорят: ничего не поделаешь, такая

уж «диалектика».

Но можно ли диалектикой все объяснить?

А главное, если диалектикой и можно все объяснить, то можно ли ею все оправдать?

Тут необходимо усомниться. Диалектикой

можно все объяснить, это правда. Но вот в истории Древней Греции был целый период, когда

выступили так называемые софисты, которые

именно диалектикой и пользовались в целях

разрушения всего необходимого для человека и

даже всего просто приличного. Софисты утверждали, например, что можно доказать любое

утверждение, что вообще нельзя высказать никакой истины, а иные говорили, что нельзя

высказать и ничего ложного. Все человеческие

утверждения, говорилось тогда, одинаково и

истинны и ложны. И доказывалось это с применением иной раз весьма утонченных диалектических приемов. И вообще, диалектику очень

часто понимали в истории как остроумную игру противоречий, которая никого ни к чему не

обязывала, а была только способом веселого

времяпрепровождения. Да и у нас в быту часто

говорят: вашей диалектикой можно доказать

что угодно. Не знаю, что значит в данном случае «вашей». Если я говорю не о какой-то «нашей», а о собственно диалектике, то она вовсе

не собирается доказывать что угодно, она вовсе

76не пустая игра словами и не преследует целей

релятивизма, нигилизма и вообще болтовни.

И вот почему.

Жизнь действительно зачастую сплошная

путаница. Такова же и история. Но ведь не только путаница. Жизнь скорее вечная проблема, а

не путаница. И проблема эта вечно решается,

хотя и не окончательно. Но проблема чего именно и путаница в чем именно?

Мое основное впечатление от исторического

процесса невозможно без того, чтобы я не чувствовал в человеке стремления к свободе. Каждый период истории имел свое представление о

свободе и по-своему достигал этой свободы. Но

такой свободы оказывалось недостаточно, и тогда наступал новый период истории. Спрашивается: а где же конец этого стремления и возможно ли такое абсолютно свободное и в этом смысле уже беспроблемное существование?

Известно, что абсолютное существует, ибо

без него невозможно относительное. Допустим,

что все относительно. Но это будет значить

только то, что у нас абсолютизируется сама эта

относительность. И вообще, как белое невозможно без черного, высокое без низкого, правое без

левого, точно так же невозможно и относительное без абсолютного, и абсолютное без относительного.

Вот почему я не очень горюю, когда мои дела становятся плохими, и вот почему я не закатываюсь смехом от радости, когда мне повезло.

Насколько я могу себе представить, такое самочувствие у людей есть их наивысшая диалектика. Ведь диалектика в чистом виде — это не просто игра противоречиями и бесплодная болтовня

с любыми утверждениями и любыми отрица-

77ниями. Это еще не есть подлинная и окончательная диалектика, и это отнюдь еще не исчерпывает всех ее возможностей. Прикоснуться

к исчерпанию