«вчувствования», но зато вместо этого получает утверждение в самом себе, с той или иной определенной стороны. Эта материальность как бы получает подтверждение того, что она есть не что иное, как именно материальность, вполне самостоятельная и зависящая только от себя самой. Однако это подтверждение дается в каком-либо одном определенном направлений. А это и есть, вообще говоря, пластика. Если бы, например, в сравнении ? 16 была бы только картина того, как волна захватывает корабль и пловцы едва спасаются, то эта картина не была бы ни пластичной, ни эпической. Но оказывается, что это есть символ нападающего героя. Узнав это, мы как бы заново пересматриваем саму картину, этот образ перекрывается для нас новым смысловым слоем: мы начинаем отождествлять этот слепой материальный образ с ним же самим, но в аспекте его героической значимости. Образ продолжает основываться сам на себе, быть самоцелью, идеалом для самого себя, но только в определенном направлении. А это значит, что он стал пластическим и эпическим.
Разумеется, вышеприведенными замечаниями далеко не исчерпывается сущность гомеровского способа соединения образа с его идейным замыслом в фиксируемых им картинах природы. Оставаясь на почве Гомера, нельзя видеть общий пункт двух сравниваемых сфер только в какой-нибудь отдельной изолированной черте. Tertium comparationis здесь весь образ целиком, но — 1) обоснованный сам на себе, сам для себя ставший целью, идеалом, своим внутренним и своим внешним, и — 2) обоснованный, осмысленный в определенном направлении, которое продиктовано значением предмета, поясняемого при помощи данного сравнения.
Для более детального освещения вопроса понимания природы у Гомера нужно было бы коснуться еще двух проблем: наличия хронологических различий в эпосе Гомера и образов природы вне формы сравнения. Остановимся тут только на самом главном.
Вопрос о хронологических различиях в Гомере — очень трудный и тяжелый вопрос. Мы ограничимся лишь указанием на сравнение ? 17, относящееся к более поздним слоям «Илиады», где уже ясно чувствуется более самостоятельная внутренняя жизнь человека, и на сравнение ? 18, где разлито гораздо более умиротворенное настроение, близкое к эстетическому. Можно указать также на два различных текста «Илиады», где не природный процесс поясняет психику, а, наоборот, жизненный процесс — природу (сравнения ? 19, 20). В остальном мы не будем входить в анализ хронологически различных элементов «Илиады», а будем придерживаться только общеизвестного факта, что «Одиссея» возникла значительно позже «Илиады».
Характерно уже одно численное различие: в «Илиаде» цифра сравнений у разных исследователей колеблется: 182 — 202 (в зависимости от разной оценки ряда текстов); в «Одиссее» же — 48. «Илиада» поражает мощью, суровостью, неприступностью образов природы. Во всех этих вихрях, грозах, ливнях, бурях, обвалах, наводнениях, пожарах и т.д. всегда масса движения, грозного сияния и блеска, оглушительного шума, грома, треска, стука. Огонь всегда или зловеще сияет или мыслится его разрушительное действие. От света берется только блеск, ослепительная пламенность. Автор «Илиады» особенно любит грозное и сильное движение огромных и тяжелых масс. Может быть, поэтому в «Илиаде» и нет цветов: цветы соответствуют более мирной, более спокойной и субъективно-умиротворенной красоте. Совсем другая картина в «Одиссее». Здесь чувствуется новый этап: конец общинно-родового коллективизма и близость перехода к частной собственности, к индивидуализму, к субъективизму. Если привести наиболее характерный пример для «Одиссеи», то это будет, пожалуй, ? 22. Тут в картине заходящего солнца разлито мирное, субъективно наполненное и созерцательное настроение. Вспомним, как изображается вечер в Ил. XVIII 210 — 214, где он, собственно говоря, только упоминается, или в Ил. XXII 317 — 319, где он опять-таки беспощадно объективен:
Как между звезд остальных средь мрака ночного сияет
Геспер, которого в небе звезды не найдется прекрасней,
Так острие на пелидовой пике сияло…
Такое же мягкое настроение, как и в ? 22, мы имеем в ? 23, где впервые изображается настроение людей, тоскующих по родине, — сравнение, построенное на основе бытового образа мирной сельской жизни. Из всех сравнений «Одиссеи», использующих образы неодушевленной природы в стиле «Илиады», кажется, можно привести только одно — ? 21, но оно значительно умягчено и субъективизировано. Из растительного мира сравнение ? 24 слегка напоминает «Илиаду», но зато сравнение Навсикаи с пальмой в ? 25 поражает своей тонкой эстетической культурой, даже в отличие от ? 20, где все еще остаются некоторые практические мотивы. Из животного мира тоже несколько напоминает «Илиаду» сравнение ? 26.
Итак, «Одиссея» живет гораздо более субъективным духом. Потому-то в ней и мало сравнений (ведь сравнение слишком объективизировано, слишком созерцательно и слишком реально) и эти сравнения гораздо слабее разработаны (их пластика начинает уступать настроениям). Тут нет того обычного приема «Илиады», который указывает на эпический объективный стандарт: пастух веселится, когда овцы идут за баранами к водопою, и — Эней веселится душой (XIII 494); умирает герой, — и Посейдон «веселится» (ХХ 405); Борей сушит осенью землю, и — возделыватель ее радуется сердцем (XXI 345 — 347). Там, где в «Одиссее» говорится о таком «утешении», оно всегда гораздо ярче и субъективно напряженнее (например, как люди утешаются травлей зверей в сравнении ? 26 или как тешится Артемида охотой в контексте образа Навсикаи в VI 102; тут же стих 105 о том, как любуется Лето на Артемиду и ее спутницу пример более созерцательного «утешения»).
? 17. Ил. XXIII 596 — 600
Так сказал и, подведши коня, передал Менелаю
Нестора храброго сын. И радость взяла Менелая,
Радость такая, какую роса доставляет колосьям
Нивы, зеленой еще, когда защетинится пашня.
600 Так же и духом твоим, Менелай, овладело веселье.
? 18. VIII 555 — 561
555 Словно как на небе звезды вкруг ясного месяца ярко
Светятся, видные четко в то время, как воздух безветрен;
Видным становится вдруг и кругом все, — высокие мысы,
Скалы, долины; воздушный простор наверху необъятен.
На небе видны все звезды. И сердцем пастух веселится.
560 Столько в пространстве меж Ксанфом рекой и судами ахейцев
Виделось ярких троянских огней впереди Илиона.
? 19. XV 78 — 83
Так он сказал. Покорилаcь ему белорукая Гера.
С Иды горы на великий Олимп устремилась богиня.
80 Как устремляется мысль человека, который, прошедши
Много земель, представляет себе их разумною мыслью:
«Там бы мне и там побывать» — и мечтает о многом.
Так же стремительно вдаль понеслась и владычица Гера.
? 20. XII 199 — 201
Как человек в сновиденье никак не поймает другого:
200 Тот убежать от него, а этот поймать не способен.
Так же и Гектор не мог убежать, Ахиллес же — настигнуть.
? 21. Од. XIX 204 — 208
Слушала та, и лились ее слезы, и таяли щеки,
205 Так же, как снег на скалистых вершинах возвышенных тает,
Евром согретый и раньше туда нанесенный Зефиром;
Рeки быстрее текут, вздуваясь от таянья снега.
Таяли так под слезами ее прекрасные щеки
? 22. XIII 31 — 35
Так же, как жадно мечтает об ужине пахарь, который
Плугом весь день целину поднимал на волнах винноцветных;
С радостным сердцем он видит, что солнце спустилось на землю,
Что уже время на ужин брести ему шагом усталым.
35 Так наконец, Одиссею на радость, спустилося солнце.
? 23. Х 410 — 417
Как на деревне телята к пасущимся в стаде коровам,
В скотный вернувшимся двор, когда напитались досыта,
Прыгая, мчатся навстречу и их удержать уж не могут
Стойла; мыча непрерывно, вокруг матерей они быстро
Бегают. Так и ко мне, когда увидали глазами,
415 Спутники кинулись, плача. Такое они испытали,
Словно вернулись внезапно на остров скалистый Итаку,
В край свой родимый и город, где выросли все и родились.
? 24. V 327 — 332
Плот волна и туда и сюда по теченью носила.
Так же, как северный ветер осенний гоняет равниной
Стебли колючие трав, сцепившихся крепко друг с другом,
330 Так же и плот его ветры по бурному морю гоняли.
То вдруг Борею бросал его Нот, чтобы гнал пред собою,
То его Евр отдавал преследовать дальше Зефиру.
? 25. VI 160 — 168
160 Смертных, подобных тебе, не видал до сих пор никогда я
Ни средь мужчин никого, ни средь жен, — изумляюсь я, глядя
Близ алтаря Аполлона на Делосе в давнее время
Видел такую же я молодую и стройную пальму.
Я ведь и там побывал с толпою товарищей верных.
165 Ехав дорогой, в которой так много ждало меня бедствий!
Вот и тогда, увидавши ее, я стоял в изумленьи
Долго: такого ствола на земле не всходило ни разу!
Так и тебе я, жена, изумляюсь.
? 26. XXII 302 — 309
Те ж, соколам кривокогтым с изогнутым клювом подобясь,
С гор налетевшим внезапно на птичью огромную стаю,
Тучами падают птицы, спасаясь от них, на равнину,
305 Соколы бьют на лету их, и нет им спасенья ни в бегстве,
Нет и в защите. Любуются люди, довольные ловом.
Так же они женихов гоняли по залу, разили
Копьями вправо и влево и головы им разбивали.
Стонами полон был зал, и кровью весь пол задымился.
В заключение обзора гомеровских сравнений следует сказать, что они рассматривались здесь исключительно с точки зрения гомеровского понимания природы.
3. Природа вне гомеровских сравнений как предмет свободного эстетического сознания
Остается сказать несколько слов об изображении природы у Гомера вне формы сравнения. Здесь также приходится констатировать большую разницу между обеими поэмами.
Материал «Илиады» в этом смысле довольно сухой. Природа здесь дается, прежде всего, в виде простого обозначения того или иного места. Ахилл ловит пленников «на склонах Иды» (XI 105). Зевс сидит «на высоких вершинах обильной потоками Иды» (XI 183); люди сушат пот, став против ветра на берегу моря (XI 621 сл.) и т.д. Попадаются указания на чудесные явления природы вроде кровавых капель, посылаемых на землю Зевсом (XVI 459). Реки и горы также обычно только именуются, часто с каким-нибудь украшающим эпитетом: в IV 383 читаем о берегах Асопа, травянистых, заросших осокой; в V 774 — о «струящихся реках» Симоенте и Скамандре. Впрочем есть замечательные изображения реки Ксанфа (Скамандра) в ХХ — ХХ1 песнях. Яркая, но объективно-холодная картина реки дана в ? 27. Олимп (I 419) — «многоснежный», а в I 499 Зевс — «на высочайшей вершине горы многоглавой Олимпа» и т.д. Более дифференцированное эстетическое чувство местности в ? 28 — 29. Наконец, поражает своим эстетизмом уже известная XIV песнь, посвященная «обольщению Зевса», откуда приведем ? 31 — образцы уже позднего, более интимного, более роскошного отношения к природе, чем вся «Илиада».
Гром и молния в «Илиаде» — только орудие Зевса. Это настолько известно, что примеры легко может подыскать каждый. В значительной мере облака, ветры и тучи также являются не больше, как орудием богов, за исключением, может быть, ? 32, где исполнительные функции ветров не мешают их выразительной разрисовке.
Растительный мир фигурирует в «Илиаде» тоже главным образом в виде простых наименований: о клевере и сельдереe читаем в II 776, о
