периода расцвета общинно-родового строя и периода его перезрелости. Конечно, то, что у Гомера мы находим мастеров по металлу, и то, что последние изготовляют тонко-художественные вещи, это само по себе не имеет никакого отношения не только к литературному стилю поэта, но и к литературе вообще. Этим должны заниматься историки, экономисты, археологи, искусствоведы и этнографы. История эстетики начинается с того момента, когда ставится вопрос о стиле данного художественного произведения и, прежде всего, о той художественной действительности, которая возникла у писателя в результате переработки им окружающей его фактической действительности. Но стиль поэм Гомера есть эпический стиль. И истоки, реальную почву этого эпического стиля мы должны вскрыть, рассматривая характер трудовой деятельности гомеровского человека. Поэтому, когда мы говорили, например, о прядильном или ткацком деле, имелось в виду показать, что это — прядильное и ткацкое дело героического века. Эпический стиль гомеровских поэм имелся в виду и при характере обработки металла, оружия. Рассмотрев, например, щит Ахилла, легко установить, что представление о подобного рода оружии могло появиться лишь в период зрелого героизма, т.е. в период зрелого и перезрелого общинно-родового строя, в период эпического творчества. То, что этот щит изготовлен богом Гефестом по просьбе богини Фетиды, свидетельствует о примате высших и общих начал над началом человеческим и единичным и является характернейшей чертой эпического стиля. То, что на этом щите такая масса тончайших изображений, несомненно, свидетельствует о типичном для эпической эпохи стремлении к подробности, деловитости, обстоятельности, живописности и пластичности всякого рода изображений и зарисовок, стремлении к монументальным произведениям.
Таким образом, все вышеприведенные материалы, относящиеся к изображению трудовой деятельности у Гомера, призваны раскрыть определенного рода художественную действительность, т.е. как действительность определенного стиля, которая дана поэтом не в «сыром виде», а ясно осознана им в своих специфических движущих силах, как направленная в определенную сторону: дана в бурном движении, прогрессе.
В дальнейшем этот момент стиля мы должны углублять и расширять. Рассмотрев трудовую деятельность человека, без которой не могло бы существовать и само определенного стиля гомеровское общество, мы должны перейти также и к наружности отдельного человека, к тем индивидуумам, которые изображены у Гомера и без которых тоже не существует ни общества, ни самой трудовой деятельности. От характеристики трудовой деятельности гомеровского человека необходимо перейти также и к продуктам этой деятельности у особенно, к произведениям искусства. После обрисовки наружности индивидуального человека следует перейти к анализу того, что, собственно говоря, понимает Гомер под искусством и какие произведения искусства он изображает в своих поэмах.
10. Общая характеристика индивидуального человека
Человек изображен у Гомера не менее ярко и специфично, чем природа и труд. У него ярко представлены не только черные корабли с белыми парусами и пурпурными носами (Ил. I 485 сл.), которые летают, как на крыльях, по хребтам беспредельного моря, он любовно живописует не только то, как веют хлеб на святых гумнах, посыпают мясо божественной солью, и «божественной и священной» у него является не только какая-то подозрительная смесь из лука, меда и ячневой муки (одно из любимых кушаний древних греков — ХI 630 сл.), — но и сам человек обязательно благороден, «божествен», «богоподобен».
Dios, «божественный», «славный», «блестящий» употребляется о героях множество раз. Одиссей, например, выступает с этим эпитетом 103 раза. Далее следуют Агамемнон, Парис, Диомед, Нестор, Сарпедон и другие более мелкие герои. Не уступают в этом и героини: Елена, Пенелопа, Эвриклея и др. Ахейцы тоже «божественны» равно как и пеласги.
Всем известен обычный гомеровский эпитет theoeidns «богоподобный», «боговидный». Таковы Асканий, Александр, Деифоб, Арет, Хромий, Приам, Поликсен, Неоптолем, Телемах, Феоклимен, Антиной, Навсифей, Алкиной. Аналогичным эпитетом theoeicelos — «подобный богу своим телом» характеризуются (Ил. I 131) Ахилл, (Од. III 416) Телемах, (IV 276) Дейфоб, (VIII 256), Алкиной.
Diotrephns, «вскормленный Зевсом», «питомец Зевса», — не только бог — река Скамандр (Ил. ХХI 223), но и Агамемнон (Од. ХХIV 122), Ахилл (Ил. IХ 229, ХХI 75, ХХIV 553, 635), Менелай (ХVII 12, Од. IV 156, 235, 291, 316, ХV 64, 87, 167) и многие другие (Нестор, Келей, Эврипил). «Питомцами Зевса» являются также «сыновья Приама» (Ил. Ч 463), «цари» (I 176, II 98, 196, 445, ХIV 28, Од. III 480, IV 44, VII 49), «цари», «юнцы» (Ил. II 660), «люди» (Од. V 378), феаки (ср. Гимн, III 533).
Dogeneis, «происшедшими от Зевса», считаются тоже немало героев, но прежде всего опять-таки Одиссей (по нашему подсчету — не меньше 31 раза). Таковы же Ахилл (I 489, ХХI 17), Аякс (IV 489, VII 249, IХ 644, ХI 465), Менелай (ХХIII 294), Патрокл (I 337, ХI 823, ХVI 49, 126, 707), Эврипил (ХI 809), Агамемнон (IХ 106).
Isotheos, «богоравный»: Менелай (Ил. ХХIII 569), Патрокл (ХI 644), Аякс Теламонид (472), Приам (III 310), Телемах, (Од. I 324 ХХ 124), Эвриал (Ил. 11565, ХХIII 677), Менойтиид (IХ 211) и др. Не только Одиссей или Ахилл «божественные», а Парис «боговиден», но даже и критский Идоменей тоже словно «как бог» (Ил. III 230). Алкиной тоже, конечно, имеет «мудрость от богов» (Од. VI 12), хотя, как мы знаем, его главное занятие — это утешаться вином. Когда Навсикая возвратилась домой, ее встретили братья, подобные бессмертным (VII 5). В «Каталоге кораблей» (Ил. II 485 слл.) можно найти самые разнообразные эпитеты героев, вышедших в поход против Трои, равно как и троянских героев. Конечно, о таких, как Ахилл, Гектор или Одиссей, и говорить нечего. Одиссей «равен в мудрости Зевсу» (Ил. II 407). Даже когда он кушает, Гомер не забывает величать его «божественным» (Од. VI 249). Но ведь кушать — это вовсе не какие-то пустяки, не просто поддержание жизненных сил. Кушать — это божественно. Сами боги вдыхают аромат жертвенного мяса; и ведь не для кого другого, а для них же совершаются эти постоянные и весьма тучные жертвы, хотя и без того священный нектар и амвросия утешают их постоянно. Все сильное, богатое, возбуждающее жизнь — прекрасно и божественно. «Царствовать — это нечто прекрасное», — говорится у Гомера (Од. I 392).
Таким образом, гомеровские герои повсеместно характеризуются своими связями с Зевсом и вообще с божеством. Что это значит?
Это значит, что здесь перед нами то художественное понимание человека, которое мы называем эпическим. Если мы возьмем принципы эпического стиля у Гомера и применим их к анализу его эпитетов, то мы обнаружим, что здесь действительно воплощены все эти принципы и, прежде всего, примат общего над индивидуальным. Ведь божество есть нечто более общее, чем каждый отдельный человек. И если этот последний систематически характеризуется как божественный, как происшедший от божества, как подобный ему и т.д., это значит, что здесь перед нами примат общего над индивидуальным. Очень важно уяснить не просто религиозный смысл этих эпитетов, но именно их художественный стиль, их эпичность. Уже самая традиционность этих эпитетов, их стандартность и постоянная повторяемость ослабляет здесь исконную религию и переносит ее в область художеств. Повторяем, у Гомера это скорее художественные, чем просто религиозные эпитеты.
11. Наружность человека
а) Лицо
Отдельные его черты. У Гомера это — prosApon и opsis. У Ахилла (Ил. ХVIII 24) и у Гелиоса (Гимн. ХХХI 12) лицо чарующее, привлекательное, приятное (charienta), у Афродиты (Х 2) «вожделенное» himertAi prosApAi, у Бризеиды же (Ил. ХIХ 285), Одиссея (еще юноши — Од. VIII 85), Пенелопы (ХVIII 192) и Анхиза (Гимн. IV 184) оно «прекрасное». Аякс «улыбался своим грозным лицом» (Ил. VII 212). Opsis, «вид», «наружность», «лицо» у Гектора представляется испугавшемуся ребенку «лицом милого отца» (Ил. VI 468), а у Приама оно «хорошее» (ХХIV 632). У Пана лицо «неумолимое, бородатое» (Гимн. ХIХ 39).
Особенное внимание Гомер обращает на глаза (ophthalmoi, osse). Об ophthalmoi можно привести следующие тексты, имеющие отношение к художественному стилю (Ил. IХ 503 сл.). «Мольбы, дочери Зевса, хромые, с морщинистой кожей, с глазами, смотрящими косо». У Агамемнона, раздраженного словами Калханта, «сердце наполняется черной злобой и глаза становятся подобными двум огням, мечущим искры» (I 104, ХIII 474); герой сравнивается с вепрем, у которого «глаза блестят огнем» (Од. ХIХ 210 сл.). Одиссей-нищий, при виде слез Пенелопы, сам не плакал:
Но, как рога иль железо, глаза неподвижно стояли
В веках. И воли слезам, осторожность храня, не давал он.
См. также о Гермесе (Гимн. III 45):
Как за миганием глаза другое миганье приходит,
Так у Гермеса за словом немедленно делалось дело.
Много говорит Гомер о потемнении в глазах (при смерти) и о ранении в глаза; много и о плачущих глазах. Что же касается osse, то они «блестящие» у Зевса (Ил. ХIII 3, 7, ХIV 236), Алкафея (ХIII 435) и др., они «блестят» у Ахилла (ХV 608, ХIХ 366). У Антиноя они тоже «блестят огнем» (Од. IV 662), у Гектора — «пылали огнем» (Ил. ХII 46б); Одиссей сравнивается со львом, у которого «сверкают глаза» (Од. VI 131). Афина является Ахиллу, когда ее никто не видит, и «глаза ее предстали страшными» (Ил. I 200). Когда Аполлон ударил Патрокла, у последнего «закружились глаза» (ХVI 792). Гелиос «из-под золотого шлема страшно глядит очами» (Гимн. ХХХI 9). Гомер знает о мигании глазами (bolai). Этим, между прочим, Телемах похож на Одиссея (Од. IV 150). Знает Гомер и о прикрывании глаз от гордости: лев, встретив охотников, морщит на своем лбу кожу и горделиво «прикрывает глаза» (Ил. ХVII 136). «Блестящие» глаза вместе с «роскошной шеей» и «вожделенными грудями» рассмотрела у Афродиты Елена (1П 396 сл.). Ахилл называет Агамемнона «пьяницей с собачьими глазами» (I 225). Гектор имеет глаза Горгоны (VIII 349). Одиссей перед произнесением речи «вперяет глаза в землю» (III 217). «Очи потупил» и Телемах, увидев преображенного Одиссея (Од. ХVI 178 сл.). Афродита тоже «потупила прекрасные очи», когда Анхиз взял ее за руку (Гимн. IV 156), а посмотрев на нее, он «отвратил свои очи в сторону». «Скромность и прелесть» светятся в глазах Деметры (214). Дионис, когда его связали разбойники, «сидел, улыбаясь своими темно-синими cyaneosi) глазами» (VII 14). То же и у Амфитриты, богини моря, о которой в Од. ХII 60 (у Жуковского недурно) «шумно волнуется зыбь Амфитриты лазоревоокой».
Относительно эпитета Афины Паллады glaycApis «голубоглазая» может идти речь отдельно, так как glaycos очень трудно перевести по-русски. Это и «голубой», и «синий» и «серый». Древние соединяли с этим словом неприятное впечатление блеска, жестокости и бездушия, воинственности. Но глаза у Гомера не только «темно-синие», как у Диониса, Амфитриты, или «светло-серо-голубые», как у Афины. Они еще «как у вола» — у Геры, которая мыслится
