сказать, иероглифическое, понимание элементов с легкой руки Демокрита прошло через всю античность. Чтобы понять всю важность этого нововведения Демокрита, следует прочитать старое и очень обстоятельное исследование Н.Diels «Elementum». Lpz., 1889110.

У Платона термин stoicheion приобретает более отвлеченный философский смысл, где аналогия с буквами отходит на задний план, хотя внимательный глаз и здесь замечает «буквенное» происхождение этого термина. Так, Платон (Phileb. 18 В) в изложении египетского мифа об изображении алфавита тоже говорит о «форме» (eidos) букв, хотя здесь он выдвигает на первый план не иероглифическую, а скорее математическую точку зрения111. В Tim (56 В) огонь, земля, воздух — «элементы всего» (stoicheia toy pantos). В Theaet (206 В) буквы, слоги и слова также привлекаются для разъяснения природы элементов. Окончательное философское оформление этот термин получает у Аристотеля. Но иероглифический смысл этих элементов, входящих во взаимную связь на манер букв, слогов и слов, никогда в античности не забывался. Такова, прежде всего, эпикурейская традиция, прекрасно выраженная у Лукреция в виде сознательной теории (Lucr. I 196 — 198, 820, 829, 907 — 914, II 686 — 697). Вот что, в частности, говорит Лукреций (II 1007 — 1017 Петровск.):

…имеет значенье, с какими

И в положенье каком войдут в сочетание те же

Первоначала и как они двигаться будут взаимно…

Даже и в наших стихах вид имеет большое значение,

Расположение букв и взаимное их сочетание:

Теми же буквами мы означаем ведь небо и землю,

Солнце, потоки, моря, деревья, плоды и животных;

Если не полностью все, то все-таки большая часть их

Те же и в самых вещах: материи все измененья

Встречи, движенья, строй, положенье ее и фигуры

Необходимо влечет за собой и в вещах перемены.

Эта теория «буквенного» происхождения бытия, построенная на аналогии художественному произведению, между прочим прямо противостоит механистической интерпретации атомистов. Когда в поздней античности говорилось, что из механистического объединения атомов нельзя создать цельных вещей, то атомисты возражали на это тем, что цельные вещи появляются из атомов точно так, как художественные произведения создаются из соединения отдельных букв. Впрочем, эта мысль попадается и не только в поздней античности. Излагая теорию Демокрита и Левкиппа о происхождении вещей и атомов-букв, Аристотель добавляет (67 А 9): «Ведь из одних и тех же [букв] возникает трагедия и комедия».

Это демокритовское иероглифическое понимание атомов-имен-идей особенно расцвело в неоплатонизме. У Иерокла читаем (68 В 142): «Имя Зевса есть символ (symbolon) и звуковой образ демиургической сущности, вследствие того, что те, кто впервые дал имена вещам в избытке мудрости, наподобие неких наилучших скульпторов, выразил их значение при помощи имен как бы при помощи их образов». У Прокла находим на тему о мысленных изваяниях имен огромный материал112. Плотин же пишет (V 8, 6): «Мне известно, что и египетские мудрецы, опираясь ли на точное узрение или на [бессознательный] инстинкт, если хотят обнаружить свою мудрость о том или о другом предмете, пользуются не буквальными знаками, выражающими слова и предложения и обозначающими звуки и произносимые суждения, но рисуют [целые] изваяния (agalmata) и, запечатлевши для каждого предмета одно специальное изваяние, давали объяснение его в святилищах так, что каждое такое изваяние было или узрением или мудростью, а именно — в своей существенной цельности, не в качестве дискурсивного мышления или убеждения. Затем от этого цельного [мысленного узрения] воспроизводилось при помощи других знаков уже частичное изображение [eidzlon — опять демокритовский «винтик»!], которое его истолковывало и [дискурсивно] выражало причины, по которым оно было [именно] так [создано, а не иначе], так что удивляться нужно было такой красоте созданного…».

После изучения всех этих довольно многочисленных материалов, вырастающих в огромную многовековую магистраль всей античной эстетики и философии, невозможно сомневаться в интуитивно-портретной и скульптурной природе атома зачинателя этой магистрали — Демокрита.

6. Эстетика в более узком смысле слова

Общие установки атомизма, несомненно, нашли себе широкое применение и в отдельных областях, хотя, к сожалению, относительно этого мы довольно слабо информированы. Сопоставление источников и ряд более или менее обоснованных догадок приводят к следующим выводам.

1. Атомистика искусств

Уже цитированный выше E.Frank (167) находит возможным констатировать «атомистическую систему музыки», как она была выработана если не у самого Демокрита, то во всяком случае в его школе. Именно, перипатетик Адраст сообщает о такой системе у известного уже нам Феона Смирнского (49, 6 Н.), которым, по-видимому, пользуется и Халкидий (Chal. in Tim. с 44. Wrob.)

1) «Словесный звук» (emgrammatos phznC), или речь (logos) а)состоит из глаголов и имен (chCmata cai onomata); б) имя — из слогов, или комплексов, и в) комплексы — из букв (grammata), неделимых и мельчайших элементов (stoiheizdeis).

2) Точно так же трактуется и «музыкальный голос» (emmeloys phznCs): наибольшие части его системы (октавы) состоят из диастем, т.е. интервалов, а интервалы состоят из тонов (высота тонов). Так как это разделение Платону уже хорошо известно (см., напр., Phileb. 17 А 18 С Crat. 423 В слл., Theaet., 202 А слл.), то оно доплатоновское. А так как Адраст (Theo. 50, 4) противопоставляет его пифагорейскому, то оно непифагорейское. Что же касается терминологии этого сообщения (stoicheia, przta, elachista. adidireta), то она слишком ясно напоминает демокритовскую, стоит только пробежать материал, сообщаемый Дильсом по поводу перечня демокритовских сочинений (68 В 15с 26а). Есть отклик на это во фрагментах Демокрита и по существу. Так, «О глаголах» — заглавие одного из сочинений Демокрита; об «именах» — большое рассуждение во фрг. 26 b; относительно «букв» тоже есть особое сочинение.

Соответственно можно конструировать «атомистическую теорию» специально для «гармонии» и «ритма». «Гармония», т.е. порядок высоты и низкости (Plet. Legg. 655А, 660 А), распадается последовательно на а) системы (семь октав — Plat. Phileb. 17 D), б) диастемы (интервалы), или слоги (так что, например, кварта это слог), в) отдельные тоны различной высоты (Theaet. 206 А). Ритм по этой теории делился на а) системы, или фигуры (дактили, трохеи и пр. — Plat. R. P. III 4ОО В), б) «слоги» в смысле величины временного промежутка Arist. Met. 1087b36) и в) «буквы», т.е. дальнейшие деления времени (Plat. Crat. 424 с).

Эта тройная схема буквы, комплекса и системы проводилась в атомизме всегда. Отдельные атомы у Демокрита мыслятся как «буквы» (огонь, земля, и пр., ср. Arist. Met. 1041b12, 1043b51, 1013b18; Plat. Tim. 48 В), органическая материя (мясо и пр.) — как слоги (Avist. Met. 1041b15) и все тело — как слово (Avist. gen. an. 722а32). И вообще у Демокрита «слово — тень дела» (68 В 145), «слова — звучащие изваяния» (В 142). Та же схема и в мышлении (ощущение, суждение, целый акт мысли, или слово — Plat. Theaet. 201е слл., 206 — 210). Совершенно специфически применен у Демокрита атомизм в области цветоведения. Этому вопросу мы посвятим в дальнейшем особое исследование.

2. Эстетический субъект и художник

Атомистам принадлежит замечательная концепция эстетического субъекта. Она может быть рассматриваема с трех сторон.

а)

Во-первых, мы находим у Демокрита учение о «благорасположении» (eythmia) вообще, о светлой и радостной невозмутимости духа, непоколебимой никакими внешними несчастьями и потерями и никакими внутренними страстями и беспокойством. Образуется эта эвфимия в результате некоей внутренней «симметрии» духа, — категория, которая уже не раз фигурирует в досократике не только в общей космологии, но простирается и на всю сферу духа (как оно и должно быть в области натурализма, переносящего внешнеонтологические категории и на внутренний мир).

Демокрит и Платон одинаково полагают счастье в душе (А 167). А именно, первый пишет так (В 170): «Счастье и злосчастье относится к душе» и (171): «Счастье заключается не в стадах и не в золоте, но местопребывание [блаженного] духа — душа». «Не телесные силы и не деньги делают людей счастливыми, но правота и многосторонняя мудрость» (Маков. 340) «Счастье он называет благорасположением (eythymian), благосостоянием (eyesto), гармонией, симметрией и невозмутимостью. Возникает же оно из разграничения и различения удовольствий, и это-то является для людей прекраснейшим и полезнейшим». «Итак, (Демокрит), сказавши, что намеревающемуся «быть благорасположенным», не нужно браться за много дел, ни в своей частной жизни, ни в общественной, прежде всего устанавливает драгоценное для нас «благорасположение», покупаемое ценою отсутствия деятельности» (В 3). Тут же говорится о запрещении «стремиться выше своих сил и своей природы». Об отказе Демокрита от многих дел, хотя бы и полезных для себя или для общества, читаем также и у Диогена из Эноанды, фр. 56 (р. 54 William) и у Сенеки (De tranqu. an. 13,1 и De ira III 6,3). Это приводит к «незнанию страха» (athambiCn — В 4). Надо расстаться с мыслями об имении (А 169); не надо верить никаким предметам, ни «карканью воронов», ни «кудахтанью кур», ни «свиньям, неистово валяющимся в навозе» (В 147), чтобы не лишать себя спокойствия. Надо, чтобы человек «привыкал черпать наслаждения из самого себя» (В 146). Никто и ничто не беспокоит нас; беспокоят нас только наши собственные внутренние страсти (В 147, 159). «Невыносимую скорбь огрубевшей в страданиях души изгоняй рассуждением» (В 290). «Благорасположение» вовсе не есть удовольствие просто, как некоторые думают; оно есть «безмятежность и спокойствие» души, «не возмущаемой ни каким-нибудь страхом, ни боязнью демонов, ни каким-либо другим аффектом» (А 1, 44). Не нужно стремиться к богатству или вообще к чему-нибудь многому или большому (В 283. 284); жизнь кратковременна и полна бедствий (В 285). Разумение и сознание делает нас мужественными, прямыми (В 181); и вообще заботиться надо, прежде всего, о душе, а не о теле (В 187, ср. 57).

Здесь у Демокрита везде — принцип меры, размеренности, умеренности, соразмерности (симметрии): животные знают меру для своих потребностей, человек же не знает (В 198). «Ребенку, а не мужу свойственно желать неумеренно» (В 70); «Благомудрие (szphrosynC) [умеренность] умножает наслаждение и делает удовольствие еще большим» (В 211); «Если перейдешь умеренность, то приятнейшее станет неприятнейшим» (В 253); не надо переходить меру ни в пище и платье, ни в наслаждениях любви (В 235); «У кого благоустроен (eytactos) характер, у того благоустроена и жизнь» (В 61). Резюме всего этого учения дано в В 191 (Маков. 385). «Ибо у людей хорошее расположение духа возникает от умеренности в наслаждении и гармонической жизни. Недостаток же и излишество обыкновенно переходят друг в друга, причиняют душе сильные потрясения. А те души, движения которых совершают колебание между большими противоположностями, не суть ни спокойны, ни радостно настроены. Поэтому должно направлять свои помыслы на возможное и довольствоваться тем, что есть, не думая о тех, кому люди завидуют и удивляются, и не обращать на них внимания. Напротив, обращать внимание должно на тех,