и о спасении нехристи- ан — всё это недостаточно в православии разработано. Тут робко говорилось некоторыми, что каждый будет спасаться по своей вере. Не знаю… Такие рассуждения всё-таки ????????????, а еще не ????????. У Булгакова есть книга «Православие», составлена здорово, есть точные формулы. Очень удачно. Там о вечном спасении сказано: «Что же касается огромной массы людей, которые жили до Христа, или во времена Христа и не узнали Его, или вовсе никогда о нем не знали, то их судьбу мы предаем милосердию Божию». Так как же китайцы, или папуасы? Все эти миллиарды людей — «милосердию Божию»? У Булгакова это надо понимать, скорее всего, в смысле робкого указания на то, что Бог всех помилует. Нехристианин, иноверец, китаец, папуас, знает истину, хотя и плохую. Если он грешит против истины и не кается, то погибнет; а если
грешит и кается, то «милосердие Божие»? Надо тогда юридически решить: раз ты отбыл наказание, всякий грех с тебя снят.
Так что в православии много неразработанных учений. Ну, о Софии считай что почти уже готов догмат. Если собрать церковь — не здешнюю, конечно, а свободную, — то догмат о Софии будет принят.
Вот даю тебе лосевское определение: идея вещи есть сама вещь, движущаяся с бесконечной скоростью, т. е. она одновременно везде, во всех местах и, следовательно, не движется. Но она есть именно вещь, т. е. материальна.
Ты меня назвал дураком за мою аксиоматику. Но это одна ступень твоего мнения обо мне, а их было уже десять или двенадцать, их еще будет разных… двадцать. Мы с тобой только щупаем себя и других, а ни к чему определенному не приходим.
«Вечерю» Леонардо написал не как икону, а как картину. Он чувствовал, что сделал ее хорошо, очень хорошо, но он всё равно не сделал там всего что хотел. Потому что христианские струнки в нем не бились. Может быть, «Вечерю» кто-нибудь и повесил бы в храме, но лучше ей быть в Третьяковке.
Возрождение, я тебе скажу, дело неудачное, и не могло оно удаться. Человек, видите ли, царь природы; и уже считает себя центром мира, раз поднялся на 100 километров от земли. Глупо. Ведь там, дальше, еще миллионы световых лет. Поэтому Возрождение такое текучее. Всё течет, не на чем остановиться. Отделилась иконография от культа, от религии только сюжет остался. Настоящий правоверный скажет: это же издевательство.
Перед революцией в Москве главенствовал митрополит Макарий (всего Макариев было тогда три). Был актер, певец Петров[153 — Старого стиля.], который в молодости не мог ходить и дал обет исполнять в великий четверток «Благоразумного разбойника» в храме Христа Спасителя. Макарий, строгий монах, постановил: «Петрова не пускать в хор».
В газетах Макария за этот запрет обливали помоями. Бедный Петров бегал по церквам, нашел одну, куда его пустили, и соло пропел.
23.12.1973. Всего труднее мне переводить неясность в ясность. Многие удивляются, не понимают, в чем тут дело; а ведь это самое трудное. От этих мыслей не сплю. Ницше сказал, что филология есть наука медленного чтения. Я бы сказал, что это наука медленного писания. Для филолога каждое слово имеет огромное значение. Так один исследователь после десятилетий работы признался: не знаю, что такое.
Надо еще раз посмотреть Болотова «Историю древней церкви», том 2, об Оригене и Бриллиантова «Влияние восточного богословия на западное в творениях Иоанна Скота Эриугены»[154 — Э. Хонигман, Петр Ивер и сочинения Псевдо-Дионисия Ареопагита, Тбилиси 1955.]. А что такое «Чудо» Льюиса ?
То, что ты чему-то научаешься, облегчает мое моральное состояние и отношение к тебе.
30.12.1973. Говорят в лицо явно лицемерно: о, Лосев у нас классический писатель! На Западе таких нет! Как будто я не знаю, что есть на Западе, а чего нет. Ну куда мне равняться с Бруно Снеллем или с Виламовицем? Да и стыдно, хоть под стол лезь. Но хоть и говорят так, а всё равно не печатают.
Пиррон только свистел и щелкал пальцами, когда его спрашивали, есть ли бог (три раза свистнул и щелкал пальцами). Дурака валяли (греки скептики), ораторы были большие, бабники. В Риме смотрели строго и называли это просто хулиганством.
Аморализм растет и беспринципность. Не так было десять лет назад…
— Зато поляризация?
Да, это я знаю, знаю, что русская земля на семи праведниках держится.
Работница она хорошая[156 — В доме Лосева я видел старые тетради с хвалебными посланиями Сталину на древнегреческом языке.], всё делает быстро… Но всё это зависит от настроения, всё это ненадежно, она невропат. Но она и готовит довольно вкусно,
и продукты знает, и связи есть — достоинств много.
Работа интересная[157 — Кажется, для двухтомника ренессансной эстетики под ред. Шестакова.], посвящена античной теме, о которой можно писать тома; богатая проблема. Разобраны этимологии, даны все контексты, цитаты из Пиндара; свёл, сделал вывод — работа и филологически, и мировоззренчески в современном духе, аккуратно приведены цитаты, точно, с указанием стиха, филологически грамотно. Указана специфика именно пиндаровского времени. Со студента нечего больше требовать, превышает требования к студенческим работам. Сделаны интересные выводы о времени, которое прорастает из события. Прослежена связь орфической традиции от Пиндара до Плотина, что уже выходит за рамки семантико-филологической характеристики к мифологии; но мифология ведь до сих пор и считалась делом филологов. О Пиндаре еще мало есть работ. Если так же разобрать его 40 од, то можно писать докторскую диссертацию. По-моему, всё подходит, и можно будет напечатать.
Редкин, «Из лекций по истории философии права»[158 — Термин Николая Кузанского. Я заменил его на предположение.]. Изложил всю историю философии, и одна-две главы о топике.
Для науки не обязательно знать «да» или «нет» реального существования. Ее дело предположения, Annahmen. Гуссерль занимается только строгостью научного рассуждения, а есть ли реально то или иное, ангелы и тому подобное, «это меня не касается». Учение Гуссерля об эйдосе иррелевантное. И это хорошо. В чистом виде это махизм. «Я ничего не знаю о существовании или несуществовании вещей вне моего восприятия». И Ленин за это колотит Маха. Но, собственно говоря, Мах всё-таки не идеализм. Идеализм это всё-таки «да». А тут нет ни идеализма, ни материализма. И вот та же черта есть в греческой философии. Конечно, космос для нее существует. Но в представление о нем входит нейтралистский момент. И по-моему это хорошо. Такая образуется иррелевантная сфера. У Аристотеля искусство есть изображение возможного. Мы сидим в театре, слушаем трагедию, там на сцене убивают, но мы же не зовем полицию. Иррелевантность. Есть идея, есть материя и есть третья, иррелевантная сфера. Иррелевантность, например в искусстве, мне
представляется глубоким делом; и очевидным. Но когда сводят всё к языку[159 — У Алексиуса фон Мейнонга (1853–1920) интенциональный объект, о котором мы не знаем, существует он реально или нет, конституируется как предмет в акте познания. Темы учителя Мейнонга Брентано и самого Мейнонга развиты Гуссерлем в теории интенциональности.], а язык якобы ничего не выражает, кроме самого себя, это нигилизм.
В музыке надо изучать никакие не волны и колебания, а вещи; вот 5-я симфония Бетховена. Нужно знать сначала, что именно вы имеете в виду, а потом уже разбирать волны. Начинать всегда с содержания.
Имя имеет предметную и допредметную структуру. Слово как орудие общения есть арена встречи двух энергий. Первосущность — Бог, первозданная сущность — Бог в твари. Имя Божие, «о Нем же подобает спастися нам», божественное Слово — Христос. Тут ключ: остров символа в море Бога. Сущность есть имя (сущность есть Бог). Определение слова и имени как понятия. Слово есть то, что значит. Реальное слово угадывается, но не интересует. Философия имени есть собственно философия. Имя есть максимальное напряжение осмысленного бытия. Ключ к нему: жизненность. Наконец, слово как тело. Предмет слова есть сущность.
Это всё в моей ранней работе об имени. Легко ли ее поправить? Я сейчас пишу и более понятно, и логично, и вразумительно. Писал это мальчишка, едва кончивший университет. Мне не очень нравится сейчас там у меня схематизм, триады. Я Гегелем был начинен. Триады конечно так или иначе должны остаться. Но в том виде, как они были там даны, они звучат схематично. Я был молодым и не всё мог проследить. «Очерки античного символизма» написаны уже более понятно. Еще более понятна «Диалектика мифа»; там много примеров, схематизма нет.
Вообще я тогда стихийно и бурно развивался, писал всё более понятно с каждой книгой. Потом сталинизм всё прекратил. Меня сильно проработали в начале 30-х годов. Хотя договоры еще заключали. Договор на «Мифологию» был до начала войны. Тогда Юдин[160 — Об эстетике Николая Кузанского.] был
начальством. Он дал указания: занимайтесь не античной философией, а мифологией. И я посвятил ей года три-четыре. Но началась война. Выдали мне 100 % оклада, отредактировали. Если бы еще тогда нашлось с полгода времени, всё было бы готово. Нет, прекратили.
У Якоба Гримма, Исаченко, Трубачева Name, имя, выводится из nehmen, брать. У Лосева имя выводится из по-ятия.
Григорий Назианзин — так говорят безбожники, а надо говорить Григорий Богослов.
Вопросы к Кассиреру. (1) В чем неоплатонизм Николая Кузанского. (2) В чем отличие Кузанского от Плотина и Прокла. (3) Где тут эстетика.
Мистика платонизма это бездушие. Августин тоже неоплатоник, но он видимо кается, перед его глазами всегда Христос, он встревожен, копошится как может, своим беспокойством живет. А мистика Платона и Прокла это астрономизм. Какое-то холодное спокойствие. Возьми платоновский ‘bjtivon’fi;, «Послезаконие»: мудрость есть подражание числам, душа должна вращаться так же, как звезды.
1974
1. 1. 1974[161 — Считается, что у Ксенофонта нет такого сочинения.]. Чем становишься старше, тем делаешься критичнее к себе и к другим. Я допускал вольности в переводе, а сейчас мне от них уже больно; надо выкорчевывать, это трудно. Так с Гедекемейе- ром. Раньше он казался мне каким-то откровением, а сейчас вижу много ошибок.
Тут я слышал недавнюю диссертацию о «Горе от ума». Оказывается, Скалозуб не скалит зубы, а злобно оскаливается, Чацкий происходит от польского «благородный», петьё значит пение. Раньше я думал — несколько лет назад смотрел в театре, — что скучища, что эта комедия умерла. А теперь открывается, что здесь шурум-бурум сплошной, что Грибоедов такие словечки откалывает. Этот диссертант доказал, что всё тут живое, разбудил интерес. Теперь надо читать «Горе от ума» заново.
В логике Аристотеля есть эта греческая черта, везде шнырять, нюхать, нельзя ли где-нибудь что-нибудь сорвать. Это дух греческой агоры. Досократики еще что-то утверждали, а Сократ только буровит, его уже ничем нельзя удовлетворить. И этот дух Сократа и софистов влился в античный дух.
