наиболее подвижны. Если в каком-либо теле находится много таких атомов, то они, передавая свои движения другим, более грубым атомам, приводят всю массу тела в движение, «оживляют» её. Так объясняет Демокрит самопроизвольную подвижность живых «одушевленных» тел.
В составе мира Демокрит находит только атомы и пустое пространство, в котором атомы движутся по всем направлениям. Отличаются друг от друга атомы пространственною формою (и величиною, сообразно которой также и тяжесть атома более или менее велика), порядком и положением в пространстве. Эти три вида различий Аристотель поясняет соответствующими свойствами букв греческого алфавита: различные формы – А – N; различие порядка – AN – NA; различие положения – Н – I. Таковы, по Демокриту, подлинные свойства атомов, транссубъективно присущие им.
Что касается цвета, звука, запаха, тепла, холода и т. п. качеств данных в чувственном восприятии, Демокрит не считает их свойствами атома. О природе их он высказывается несколько неясно следующим образом: «Сладкое, горькое, теплое, холодное, цветное существуют лишь условно (nomw), в действительности же (eteh) существуют только атомы и пустота».
Сопоставляя эти слова Демокрита с его указанием на то, что мед сладок для здорового человека и горек для человека с больною печенью а также с его утверждением, что чувственное восприятие не даёт знания о подлинных свойствах бытия, можно истолковать его учение следующим образом. По-видимому, он утверждает, что чувственное качество есть субъективная реакция, возникающая в наблюдателе под влиянием внешнего предмета. Выражаясь терминами Локка, он считает цвета звуки и т. п., вторичными качествами См. об этом учении моё «Введение в философию», часть I, гл. III, А.].
Такое учение о чувственных качествах широко распространено в наше время, несмотря на то что оно вызывает множество недоумений.
Укажу из них только на следующее. Согласно учению материализма наблюдающий субъект, как и наблюдаемый камень, есть только скопление атомов, правда, более сложное, но принципиально ничего нового в себе не содержащее в сравнении с камнем. Если камень есть сочетание атомов, лишенное чувственных качеств цвета, тепла, холода и т. п., то совершенно непонятно, как толчок или давление этих атомов на атомы тела наблюдателя порождает в них ощущения цвета, тепла, холода и т. п. Если же эти качества возможны в атомах тела наблюдателя, то почему они не возможны в атомах камня?
Поскольку Демокрит, по-видимому, субъектирует чувственные-качества и считает их не физическими, а психическими явлениями, его учение не осуществляет эквативного материализма в чистом виде. Только в своём учении о природе мышления Демокрит оказывается представителем настоящего отожествления психического и материального процесса. В самом деле, подлинное знание, по его учению, достигается не чувственным восприятием, а мышлением. Мышление даёт нам знание о том, что мир состоит из атомов и их движения. При этом и само мышление есть движение атомов души.
Если Демокрит действительно утверждает, что мышление не представляет собою отличный от движения процесс, надстраивающийся над движением и производимый им, если он полагает, что само движение атомов души и есть мышление, то он в этом пункте является представителем настоящего эквативно-материалистического учения. Возникновение такого странного учения можно объяснить так же, как выше было объяснено учение Ибервега. Мышление о движении атомов есть группа субъективных интенционально-психических актов внимания, различения и т. п., направленных на объект, в данном случае, на транссубъективное движение атомов; Демокрит замечает объект мышления, а самого субъективного акта думания не наблюдает и таким образом приходит к учению, что мышление есть движение атомов.
Отожествления всех психических процессов с процессами материальными, вероятно, не осуществил ни один философ, но различные философы, иногда даже вовсе не материалисты, отожествляют то один, то другой психический процесс с процессом движения и дают, таким образом, материал, на основании которого можно представить себе, что такое мог бы представлять собою чистый эквативный материализм. Так Лейбниц полагает, что чувственные качества, например цвета, суть не что иное, как бесчисленные движения частиц тела, которые вследствие своей скорости и многочисленности не различаются нами в отдельности а смутно воспринимаются слитными в одно целое, которое и есть цвет; он сравнивает это слияние множества последовательных восприятий в одно целое с восприятием быстрого движения зубчатого колеса, зубцов которого вследствие скорости движения их мы не замечаем, воспринимая на месте их прозрачный ободок Leibniz, Nouveaux essays sur l’entendement, кн. IV, гл. V, § 7 (изд. Gerhardt’a, V т., стр. 384)*]
Современный американский неореалист Голт (Holt) развивает учение, подобное теории Лейбница. Он утверждает, что слуховые, зрительные и т. д. восприятия суть колебания или толчки, передающиеся по нервному волокну с такою же частотою, как и колебания внешнего стимула. Различия чувственных качеств суть не более как различия частоты этих нервных толчков. Следовательно, если бы мы могли различить эти толчки в отдельности, качественные различия разложились бы на количественные. Эта попытка Голта понять в духе «атомистической психологии» чувственные качества как суммы «нервных толчков» (nervous shock) отличается от учения Спенсера своею большею близостью к эквативному материализму: по Спенсеру, простейшая единица сознания, «нервный толчок» есть уже не механическое, а психическое явление, субъективное ощущение, а Голт, как сторонник неореализма, полагает, что сознаваемое содержание есть сам механический процесс в подлиннике, следовательно, для него сознаваемые чувственные качества суть не что иное, как более или менее частые материальные толчки в нервной системе Е. Holt, The Place of Illusory Experience in a Realistic World, в сборнике «The NewRealism» (1912), стр. 325-351.].
Приступая к критической оценке всех этих учений, отожествляющих психическое бытие с материальным, я опять резко разграничу вопрос о субстанции и вопрос о процессе.
Мысль, что душа материальна, чрезвычайно распространена. Согласно верованиям и обычаям русского простонародья, когда умирает человек, надо поставить стакан воды и повесить полотенце, чтобы душа, вышедшая из тела, могла умыться и отереться. Первобытные народы всех стран света, мировоззрение которых можно назвать анимизмом, а также и те, мировоззрение которых Леви-Брюлъ называет динамизмом [[LV]: #_ednref55 Levy-Bruhl, Les fonctions mentales dans les societes inferieures, 3 изд. 1918, стр. 7 cc., 107 cc.], так как оно более просто, чем анимизм, и не содержит в себе понятия индивидуализированной души, представляют себе душу, силы, демонов и т. п. в неразрывной связи с телесностью. В истории европейской философии на всем протяжении её сохраняется это понимание души. Гилозоизм в древней греческой философии, учения стоиков, натурфилософия эпохи Возрождения дают бесчисленные видоизменения учения о телесности души и в то же время вовсе не представляют собою материализма так как утверждают влияние душевного процесса на материальный.
И в современной литературе можно найти сколько угодно примеров таких учений, особенно если обратиться к спиритам, теософам, оккультистам. Из философии 19-го века укажу в виде примера лишь на замечательное произведение Карпентера «Любовь и смерть» *, где высказывается, между прочим, утверждение, что существуют наблюдения устанавливающие уменьшение веса тела в момент смерти.
Широкое распространение таких учений объясняется, быть может тем, что в основе их лежит некоторая существенная истина, с трудом поддающаяся точному выражению. Сущность этой истины заключается в следующем: субстанциальное начало есть деятель, наделенный творческою силою, посредством которой он способен проявляться в различных реальных процессах – материальных, психических (душевных), духовных и т. п. Стоя выше реального бытия, субстанциальный деятельесть не материя и не душа, а метапсихофизическое начало, согласно выражению В. Штерна W. Stern, Person und Sache.]. Гилозоистические представления суть недифференцированное выражение этой мысли. Что же касается эквативного материализма, утверждающего, что, субстанция-душа есть особый вид субстанции-материи, а также противоположного ему спиритуализма утверждающего существование души, духа и т. п., как бесплотных субстанций, эти учения следует признать заблуждениями, которые возникают вследствие трудности умозрений, задающихся целью выяснить природу субстанции.
Несравненно более удивительным представляется отожествление психических процессов с материальными. Здесь перед нами явным образом неразличение того, что резко различно; это не только явное заблуждение, но нередко и хуже того – слепота, неумение наблюдать психические процессы. У некоторых людей, при попытке наблюдать, например, эмоцию страха, внимание тотчас направляется на трепетание сердца, дрожание мышц, сокращение сосудов и т. п. материальные процессы, а само интимное психическое переживание страха остаётся при этом вне сферы наблюдения. Красный, желтый, голубой и т. п. цвета, без сомнения, сопутствуются процессами движения в материальной среде; но даже если и допустить вместе с Лейбницем, что видение цветов есть смутное нерасчлененное восприятие бесчисленного множества таких движении, всё же несомненно, что краснота, голубизна и т. п. есть новое явление, творение новой сферы бытия в сравнении с фактом движения частиц в пространстве. Буквальное отожествление зелёности и т. п. с движением было бы чистым нарушением закона противоречия столь же нестерпимым, как утверждение, что «зелёность в самой своей зелёности не зелена». Попытки отожествления цветности с движением можно объяснить только тем, что лица, решающиеся вступить на этот путь, с самого начала уже представляют себе множество перемещающихся цветных пятнышек и, утверждая, что для смутного восприятия они сливаются в одно цветное пятно, эти лица получают цветовые поверхности не из движения, а из сочетания многих маленьких цветовых поверхностей. Если бы они попробовали исходить из движения, как оно дано слепому, т. е. чисто на основе моторно-осязательных восприятии они увидели бы, что никакая смутность восприятия не может превратить этот материал в цветовые содержания.
Ввиду совершенной несостоятельности эквативного материализма не будем более заниматься им и перейдем к материализму, отличающему психические явления от физических. Начнем с атрибутивного материализма.
Атрибутивный материализм утверждает, что психические состояния принадлежат каждой частице материи или, по крайней мере, организованной материи, как неотъемлемо присущее ей свойство, вроде того как непроницаемость или пространственная форма считается первичным свойством её. Причислив психические состояния к первичным свойствам субстанциального носителя, естественно утверждать вместе с тем причинное влияние их на все остальные процессы, например на процессы движения в пространстве; но в таком случае возникает не материализм а какой-либо вид гилозоизма или какой-либо вид учений о субстанции как начале, стоящем выше различия душевной и материальной сферы.
Следовательно, атрибутивный материализм явится на сцену лишь в том случае, если философ утверждает, что психические состояния, хотя они составляют основное свойство материи, пассивны, т. е. не влияют на течение механических процессов. Образец атрибутивного материализма трудно найти. По-видимому, приближаются к нему некоторые французского философа Робине (Robinet, 1735-1820).
Частица материи, по учению Робине, имеет ощущения. Однако поступки человека обусловлены не этими психическими состояниями, а соответствующими им материальными процессами. «Например, если чувственное впечатление побуждает душу пожелать чего-либо, то это не может быть ничем другим, как только механическим действием волокон представления в мозгу на волокна желания, и если я хочу, вследствие моего желания, протянуть руку, то эта воля есть только
