то пробуждение внимания может отразиться на дальнейшем течении процесса в зрительных центрах, однако это будет уже новое влияние на физиологический процесс, а не изменение его, поскольку он есть повод для психического процесса).
До сих пор нами рассмотрено только воздействие на психическую жизнь, производимое материальными процессами, как совершающимися вне тела человека (туча, молния), так и совершающимися внутри тела (физиологический процесс в нервных центрах). Однако тело человека не есть только совокупность материальных явлений. Каждая клетка нашего тела, хотя и подчинена целому организму, всё же и сама составляет маленький в некоторых отношениях самостоятельный организм, живущий своими не только материальными, но и психическими процессами отличными от состояний той высшей особи, которую каждый из нас имеет в виду, произнося слово Я, говоря, например, «я решил», «я хочу» «я радуюсь» и т. п. Психические состояния, обусловленные жизнедеятельностью клеток организма, конечно, влияют на психическую деятельность нашего я. Прежде всего, как и материальные процессы, они могут быть поводами, сообразно которым изменяется наше поведение.
Таковы, например, случаи, когда к умеренному нормальному ощущению голода, жажды и т. п. присоединяется «мое» стремление удовлетворить эти потребности тела. Однако таким типом влияния дело не ограничивается. Низшая психическая жизнь, присущая клеткам нашего тела, может иногда властно врываться в сферу нашего я и влиять на наше поведение не как повод только, а как деятельная причина, т. е. по типу магического воздействия, тогда, когда человеческое я падает настолько низко, что усваивает рабски стремления низших субстанциальных деятелей, входящих в состав его тела. Таковы, например, некоторые случаи осуществления навязчивых идей; таково состояние алкоголика, изнемогающего в борьбе со своею страстью и, наконец, безвольно покоряющегося ей; таково в общем положение людей, находящихся во власти своего тела [[CXLIX]: #_ednref149 О таком значении тела для жизни я, например, о вынужденных стремлениях и поступках, о «данных мне» стремлениях и т. п. см. мою книгу «Основные учения психологии с точки зрения волюнтаризма» (2 изд.) *, особенно стр. 10-16, 147-150, 158-162, 215 с. Об отношении между душою и телом см. также ещё в моей книге «Мир как органическое целое» стр. 121-131 *.].
Изложенная теория преодолевает трудности проблемы главным образом благодаря учению о том, что один и тот же субстанциальный деятель лежит в и материальных, и психических процессов. Ввиду этого монизма субстанции (по числу их много, но каждая из них является носительницею как материальных, так и психических или психоидных процессов) я называю своё учение монистическою теориею взаимоопределения психических и материальных процессов. Слово «взаимоопределение», а не «взаимодействие» употреблено мною потому, что действование, причинение, порождение новых событий вообще осуществляется не событиями, а самим лежащим в основе их субстанциальным: деятелем, носителем творческих сил.
Субстанциальный деятель, поскольку он создаёт сообразно своим психоидным и психическим проявлениям свою телесность, есть одушевленное тело или, наоборот, воплощенная душа. Но, точнее говоря, сам субстанциальный деятель, как сверхвременное и сверхпространственное начало, не есть ни тело, ни душа, он стоит выше реального бытия, он есть метапсихофизическое начало (термин В. Штерна в его превосходной «Person und Sache»), Именно для обозначения этой нейтральности его в отношении к психическому и материальному я предпочитаю называть его словом «субстанция» или, лучше, ради большей наглядности словом субстанциальный деятель.
Термин «энтелехия», получивший столь широкое распространение в современной биологии, не годится для выражения изложенной мною системы учений, В самом деле, у Аристотеля энтелехия есть форма тела, относящаяся к телу, как форма воска к воску или как функция топора к топору 150 Aristoteles, De anima, II кн., I гл.]. Согласно же развитому учению, субстанциальный деятель есть творческий источник своей телесности, созидающий её содержание и форму. Поэтому гибель тела вовсе, не означает гибели того индивидуального субстанциального деятеля, который создал это тело. Как сверхвременное существо субстанциальный деятель не может исчезнуть; он может только прекратить те деятельности, которыми он созидал определенный вид своей телесности, и перейти к новым деятельностями, создающим новую форму телесности. Такого индивидуального вечного бытия нет в натурфилософии Аристотеля.
Глава седьмая ОТВЛЕЧЕННЫЙ И КОНКРЕТНЫЙ ИДЕАЛ-РЕАЛИЗМ
В современной философии заметен возрастающий интерес к идеальному в точном, платоновском смысле слова, т. е. к царству сверхвременных и сверхпространственных начал. На этой почве возникают системы, которые можно назвать идеал-реалистическими, так как они полагают в основу реального (пространственно-временного) бытия – идеальное.
Виды идеал-реализма весьма разнообразны. Я ограничусь лишь тем, что рассмотрю глубокое различие, существующее между конкретным и отвлечённым идеал-реализмом.
Отвлеченным я называю идеал-реализм, допускающий только отвлеченно идеальные начала, идеи, тогда как конкретный идеал-реализм признает, сверх того, ещё и конкретно-идеальные начала. К области отвлеченно-идеального относятся идеи, т. е. все несамостоятельные идеальные начала, например математическая равенства, и т. п.
Идеи могут быть не только формальными, только что упомянутые но и материальными, например цвет, человечность (как человеческая природа) и т. п. Сами по себе они не деятельны, не существа а только формы или содержания живых существ.
Конкретно-идеальные начала суть относительно самостоятельное бытие. Это живые, деятельные существа, сами по себе и сверхпространственные, как все идеальное, но активна обнаруживающиеся в обосновываемых ими низших сферах бытия, напр. даже в материальных пространственно-временных процессах. Содержание их не может быть исчерпано никакою суммою отвлеченных идей, свойств способностей, возможностей. Примером конкретно-идеального могут служить Nous * Платона, монада Лейбница, в философии Гегеля, идея в том смысле, какой придает этому термину Шеллинг в диалоге «Бруно» *, Бессознательное Эдуарда Гартмана, Сущее в философии Вл. Соловьева (в «Философских началах цельного знания» и в «Критике отвлеченных начал»). Самый распространенный и общедоступный образец конкретно-отвлеченного бытия есть душа и дух, донимаемые как субстанции, если придавать этому термину значение, разработанное в русской философии особенно обстоятельно Лопатиным и Козловым.
Отвлеченный идеал-реализм, как уже сказано, полагает в основу реального бытия только отвлеченно-идеальные начала. В своей крайней форме он превращает даже чувственно данные конкретные вещи только в сумму отвлеченностей. Так, Шуппе находит в составе мира лишь следующие элементы: 1) чувственные качества, цвета, звуки и т. п. которым, если мысленно обособить их от конкретной вещи, он приписывает свойства отвлеченных идей; 2) пространственные и временные отношения; 3) отношения мышления – тожество, различие, причинная связь, обладание в сознаний; 4) родовое я, которое у Шуппе есть не более как лишенная всякого содержания точка объединения всех содержаний сознания в единство сознания; такое я ничем не лучше кантовского трансцендентального единства апперцепции, оно есть не более как отвмченный момент в составе сознания, что и признает сам Шуппе боящийся, как бы его не упрекнули в гипостазировании понятий за его учение о реальности родового я. – В самом деле, в глазах представителей германского позитивизма в его кантианских, а также эмпиристических разновидностях признание живых конкретно-идеальных начал есть не более как мифология.
В системах отвлеченного идеал-реализма веет иным духом, чем в конкретном идеал-реализме. Какой это дух, станет ясно после нескольких сопоставлений и противопоставлений. Полагая в основу реального бытия идеальные, т. е. духовные, начала, побеждающие благодаря своей сверхвременности и сверхпространственности мировую раздробленность, всякий идеал-реализм тяготеет к органическому миропониманию т. е. учению о том, что целое обусловливает свои элементы, что оно не есть продукт суммирования элементов. В этом направлении движется и отвлеченный идеал-реализм. Но способен ли он дать последовательное органическое миропонимание? Отвлеченная идея, будучи тожественным сверхвременным и сверхпространственным моментом многих вещей находящихся в любом пространстве и времени, соединяет их в одно целое; однако это не живое целое, не существо, а лишь целое класса предметов или же целое мертвого порядка, вроде порядка чисел. Даже такая содержательная отвлеченно-материальная идея, как человечность (человеческая природа), дает, лишь целое класса «люди», в отношении к которому люди-индивидуумы суть только экземпляры класса, все стоящие на одной доске, без всякой дифференциации и организации равнодушно в отношении друг к другу и к целому. Иное дело конкретно идеальное начало, связующее людей, например Объективный Дух в философии Гегеля или в Каббале – Адам Кадмон. Согласно Гегелю государство, как Объективный Дух, есть живое, субстанциальное существо, организующее свои элементы, так, что люди-граждане подчинены в нём целому как его органы, отличны друг от друга, но именно поэтому целесообразно служащие, потребностям целого и друг друга. Отвлеченная идея, содержание родового понятия, конечно, не способна так влиять на подчиненное ей индивидуальное бытие: сама по себе она не есть высший слой бытия, творящий низшее или хотя бы только организующий его; она определяет подчиненные ей индивидуальности лишь как штемпель, разрозненно; особенно наглядна такая роль формальных идей, например числа три; три дерева, три звука, три желания – каждая из этих групп подчинена одной и той же форме три, однако от этого они не становятся органами единого целого. Поэтому отвлеченный идеал-реализм не имеет средств осуществить органическое миропонимание и если стремится к нему, то достигает цели лишь путём непоследовательности, безотчетно прибегая к помощи конкретно-идеальных начал.
Неорганический характер отвлеченного идеал-реализма отчётливо обнаруживается в его учении о причинности. Причинность содержит в себе два момента: формальный и материальный. Формальная сторона её – отношение, порядок, это отвлеченно-идеальный момент; но есть в причинности и другая сторона – реальная, именно порождение, причинение, активность; ей соответствует тоже идеальное начало, но уже не формальное, а материальное, именно сила, как нечто сверхвременное сверхпространственное и неразрывно связанное с живым, более высоким бытием, чем отвлеченные идеи. Понятие силы, как источника порождения, активности, творчества, недоступно отвлеченному идеал-реализму.
В самом деле, отвлеченные идеи лишены динамичности; точно так же лишены её и временное содержание бытия, как таковое, например звук; оно способно лишь стать прошлым, отойти назад, но вовсе не устремиться вперёд; так же и сочетание временного содержания с отвлеченно-идеальными началами, например три звука, нисколько не становится действенным. Если отвлеченный идеал-реализм и сохраняет слово «сила», он разумеет под ним, как, например, Шуппе, только законосообразность, только постоянное отношение между двумя содержаниями бытия. Поэтому причинность сполна исчерпывается для отвлеченного идеал-реализма понятием порядка; он продолжает держаться учения Канта видевшего в ней лишь категорию рассудка, лишенную онтологического метафизического содержания. Так, в системе логики Шуппе причинность есть только форма мышления, а ведь логика Шуппе есть вместе с тем и онтология; однако этот знак равенства не должен вводить нас в заблуждение; у Шуппе логика отвлеченного рассудка покорила себе онтологию, его метафизика логизирована. Иное дело система логики Гегеля где царит прямо противоположный дух: у Гегеля метафизика конкретно-спекулятивного бытия покорила себе логику, его логика метафизицирована; поэтому философия Гегеля есть подлинный, конкретный идеал-реализм.
В учении о целесообразности отвлеченный идеал-реализм также обнаруживает свой неорганический характер. Правда, он имеет тенденцию включить этот принцип в своё миропонимание; к этому его обязывает
