не иначе как по кривым линиям, из этого ещё не следовало бы, что сама пространственная форма крива.

Пространство, представленное в отвлечении от всех содержаний, как чистая форма, служит основанием для мысленного прослеживания (посредством интеллектуальной интуиции) такого строения его и таких отношений, в силу которых каждые две точки в нём соединены идеальною прямою линиею.

Если бы реально полет по этой прямой линии был невозможен, то этот эмпирический факт означал бы только, что силы субстанциальных деятелей проявляющиеся в пространстве, обусловливают кривизну линии полета, но вовсе не обязывал бы нас мыслить само пространство кривым. Перенос кривизны на саму пространственную форму так же не правомерен, как в случае наблюдения движения на поверхности стального шара от точки А к точке В по кратчайшей линии, кривизна этого движения не лишает нас права утверждать, что существует ещё более краткая идеальная линия соединяющая точки А и В, именно евклидовская прямая, но реально продвинуться по ней невозможно вследствие сопротивления стальной поверхности. Отношение между строением пространственной формы и строением реализующихся согласно ей содержаний такое же, как, напр. в случае числовой формы и исчисляемых предметов. Критикуя в своей «Логике» эмпиризм Милля, я давно уже высказывал следующее соображение; можно «допустить, что в каких-либо своеобразных условиях два и один камешка, зерна и т. п. при сближении их дают четыре камешка, четырезерна и т. п. Но это означало бы лишь, что сами эти вещи при манипуляциях с ними раскалываются, размножаются, рождаются и т. п., так что. закон 2+1 = 3, обусловливаемый идеальною числовою формою, остаётся незыблемым, и, производя реальную операцию приближения вещей друг к другу мы имеем дело вначале с 2+1, а в конце с 2+1+1» Лосский. Логика. § 178 (1-е изд., 1922 г.). Подобное рассуждение, можно найти у Линке, стр. 141].

Возражение, что нечувственное, представление пространства и мыслимое строение его отличны от чувственно наглядного пространства несостоятельно: нечувственная наглядная форма пространства извлечена, абстрагирована субъектом из чувственного опыта, который, как уже сказано, никогда не бывает чисто чувственным, всегда представляет собою сочетание чувственного и нечувственного восприятия.

Нечувственный характер восприятия пространства можно предположить уже потому, что оно осуществляется в связи, по крайней мере с четырьмя чувственными сферами – зрительною, осязательною, кинестетическою и органическою. Это предположение превращается в уверенность, если отдать себе отчёт в том, что чувственные данные суть отдельности, усматриваемые по поводу раздражений органа чувств а пространственная форма, усматриваемая в связи с этими отделъностями, далеко выходит за пределы их, она всегда представляется, как форма данной отдельности (напр., голубого пятна), занимая определенное место в объёмлющей его целости пространства [[CCXIX]: #_ednref219 См. Kries, Allg. Sinnesphysiologie, стр. 146 *. См. также С. Франк. Предмет знания. Александер считает пространство предметом интуиции, а не чувственного опыта, II 165-170.].

Эта целость, данная во всей полноте в предсознании, осознается и опознается в дифференцированной форме в связи с чувственными данными по мере расширения опыта, весьма постепенно, однако всегда так, что опознанные аспекты целости пространства не могут быть поняты из одних только обрывков чувственного опыта. Задача интуитивизма построить в будущем теорию восприятия пространства, в которой было бы учтено значение чувственного опыта, напр. значение кинестетических ощущений для дифференцированного опознания структуры пространства, и которая тем не менее не была бы ни старым эмпиризмом, ни нативизмом [[13]: #_ftnref13 Нативизм (от лат. nativus – врожденный) – психологическое учение о врожденности психофизиологических функций, навыков, способностей, независимости восприятий от чувственного опыта.].

До сих пор речь шла главным образом о перспективности пространственных форм предмета; теперь нужно сказать несколько слов о перспективности или, общее, об относительности места предмета в пространстве. Для рассмотрения этого вопроса обратимся к примеру. Палка наполовину всунутая в воду, воспринимается как переломленная. Место подводной части палки в зрительном опыте иное, в опыте ощупывания её рукою. Оно, говорим мы, не соответствует действительности восприятие, в котором оно дано, есть иллюзия. Однако не будем торопиться говорить об искажении действительности. Поставим сначала вопрос, что такое место предмета. В основном значении этого слова место предмета есть положение его в пространстве в отношении к непосредственно примыкающей к нему смежной среде. Оно даётся субъекту в опыте охватывания предмета; назовем его гаптическим [[14]: #_ftnref14 гаптический (от греч. haptikos) – хватательный.] местом. От этого основного места нужно отличать перспективные места предмета именно места его с точки зрения той или иной деятельности его в соотношении с моим телом или любым другим не смежным с ним телом; в данном случае речь идёт об оптическом действии его на, мой глаз и следовательно, об оптическом месте тела. Оптическое место тела есть то положение его, в котором оно оптически существует для меня. Только в том случае, если я не отдаю себе отчёта в этой относительности места и воображаю, будто палка для ощупывания руки будет переломленною возникает иллюзия, именно сочетание правильного оптического материала с представлением гаптического места предмета, не соответствующее действительности Различение оптического и «физического» места см. у Broad «Scientific Thought», стр. 325 cc.]. Кто не производит такого сочетания гаптического места с оптическим, о том нельзя утверждать, будто его восприятие имеет характер иллюзии.

Аналогичные рассуждения применимы к восприятию предметов посредством плоских и, кривых зеркал (причём следует учесть ещё большее расхождение между гаптическим и оптическим местом, обусловленное оптическим перемещением правой и левой стороны соответственно повороту отраженных лучей), восприятию предметов под микроскопом и т. п.

Насколько неправильно говорить о таких восприятиях, что в составе их есть иллюзия, можно пояснить примером восприятия предмета через оконное стекло, в котором есть пузырек, вследствие чего предмет оптически наличествует в сознании в хаотическом виде. Случаи, когда субъект принял бы этот оптически наличный в отношении к нему в данных условиях хаос за гаптический, очень редки.

В своей статье об иллюзиях в сборнике «The New Realism» Holt говорит, что в этих случаях уже вне органов чувств произошло не ментальное искажение предмета вроде того, как оно может быть произведено в органе чувств, напр. астигматическим глазом. Он решается поэтому утверждать, что заблуждение есть не проблема сознания, а проблема бытия. В действительности, однако, в рассмотренных случаях обыкновенно заблуждения, иллюзии и вовсе нет, а когда она является напр. в случае подстановки гаптического места под оптическое, она есть проблема сознания, о чём речь будет позже.

Нам могут сказать, что при рассматривании предмета в микроскоп он меняется не только пространственно; кровь, напр., для невооруженного глаза красная, а под микроскопом, мы видим в ней красные пятна в желтоватом поле. На это интуитивист ответит, в духе предыдущих учений о восприятии как выборке, что отличие второго восприятия от первого состоит в большей полноте выборки.

Наглядное восприятие траектории движения также есть созерцание относительного пути движения, именно перемещения предмета в отношении ко мне к какому-либо другому предмету. Положим, ребёнок на палубе быстро идущего по реке парохода играет в мяч, подбрасывая его прямо вверх над своею головою. Ребенок воспринимает движение мяча вертикальную линию, а наблюдатель на берегу видит его как параболическое. И действительно, в отношении к голове ребёнка мяч перемещается по вертикальной линии, а в отношении к наблюдателю на берегу – по параболе. Следовательно, относительность восприятия (точнее, воспринимаемого) вовсе ещё не есть субъективность.

Временная форма события, как и пространственная, наглядно воспринимается так, как она существует в отношении к наблюдателю: потухшее сотни лет тому назад светило предстаёт моему восприятию как существующее теперь, – правда, не как то громадное тело, мощно влиявшее некогда на окружавшую его среду, а как этот маленький, слабо действующий кружок. Если расширение принципа относительности, производимое Эйнштейном, правильно, то нужно будет признать, что временная форма событий может быть перспективною так же, как и пространственная: тогда нужно будет различать основную временную форму события, существующую в отношении к системе вещей, покоящихся относительно друг друга, и перспективные временные формы события, существующие в отношении, к вещам, принадлежащим к иным системам, движущимся относительно первой.

Чувственно воспринимаемая интенсивность света, звука, тепла и т. п. есть также перспективный или, говоря общее, относительный аспект воспринимаемого предмета. Громыхание поезда существует для меня здесь на расстоянии одного километра с иною интенсивностью чем если бы я был там вблизи от поезда; теплота костра вблизи и вдали от моего тела различная. Это не субъективное психическое, а транссубъективное физическое различие: термометр вблизи и вдали от костра даёт различные показания. Александер говорит об относительном характере интенсивности, что познающий субъект в силу своего положения в пространстве и времени имеет дело только с частью реального характера воспринимаемой вещи (II, 188).

4. Внутрителесные чувственные данные в составе восприятия

В состав нашего тела входят те же материальные элементы с теми же превращениями энергий, как и во внешней матириальной среде. Было бы странно, если бы в наших органах чувств и вообще в нашем теле механические процессы не были пронизаны, кроме своеобразных органических ощущений, также и такими чувственными содержаниями, какие мы находим во внешней среде. Выше уже не раз шла речь о них.

Звон в ушах от тех сотрясений, которые обусловлены расширением кровеносных сосудов, шумы, обусловленные склерозом сосудов мозга искры, сыплющиеся из глаз при ударе или при лихорадочном состоянии «летающие мушки» в глазу, слабый свет в глазу при закрытых глазах даже в темноте суть внутрителесные ощущения.

Процесс, пронизанный определенными чувственными качествами может стать, если это полезно или вообще ценно для нас, проявлением нашей сознательной воли; он может стать нашим произвольным актом.

Таково, напр., издавание звука в форме речи или пения. Свечение у многих организмов, вероятно, есть инстинктивный акт. Возможно, что и человеку присуще свечение: оккультисты утверждают, что особенно чувствительные к этому явлению люда (сенситивы) видят каждого человека окруженным аурою. Преображенное тело, напр. тело Христа на горе Фавор, изображается как блистающее, излучающее свет. О многих святых сохранились заслуживающие доверия рассказы, что лицо их иногда излучало необыкновенный свет [[CCXXI]: #_ednref221 См., напр., жизнеописание св. Серафима Саровского и рассказ Мотовилова. – Цитируется, напр., в книге Флоренского «Столп и утверждение истины», стр. 102-105.].

Всякий из нас встречал людей, которые окружены как бы темным облаком. Кто знает это впечатление, тот согласится, что слова «темное облако» имеют здесь не только метафорическое значение.

Всякая встреча с предметом вызывает в теле субъекта бурю изменений; нормально, однако, в случае теоретической установки, субъект не обращает внимания на эти внутрителесные ощущения, он сосредоточивается не на них, а на самом внешнем объекте. Однако та часть этих ощущений, которая возникает в органе чувств, имеет немаловажное значение потому, что, даже и оставаясь неопознанною в деталях, она придает восприятию характер интимной