говорит через микрокосм человека в словах — живых символах, деятельных иероглифах вещей, ибо реальная душа словесного звука — это сама вещь. Так, например, душа слова «солнце» — это сам небосвод. Множественность языков не исключает единства «внутреннего слова», так же как те же самые китайские иероглифы в различных провинциях Китая произносятся по-разному (39). Вавилонское смешение языков напоминает разложение белого луча света на многочисленные спектральные цвета. Такое разложение, однако, не затрагивает «внутреннего слова». Об этом свидетельствует возможность перевода с одного языка на другой. Значительную ценность представляет теория Булгакова о том, что множественность языков есть следствие распада человечества в связи с ростом субъективизма и психологизма, т. е. пагубное сосредоточение внимания на субъективных, индивидуальных особенностях речи. Большое значение имеют также рассуждения Булгакова о попытках каббалы рассматривать буквы одновременно как первоначальные элементы языка и космические силы.
Философия языка Булгакова, естественно, солидаризируется с так называемым «имяславием»[285]. В «Свете Невечернем» он пишет: «Имя Божие есть как бы пресечение двух миров, трансцендентное в имманентном, а потому «имя-славие», помимо общего своего богословского смысла, является в некотором роде трансцендентальным условием молитвы, констатирующим возможность религиозного опыта. Ибо Бог опытно познается через молитву, сердце которой есть призывание трансцендентного, именование Его, а Он как бы подтверждает это наименование, признает имя это своим, не просто отзываясь на него, но и реально присутствуя в нем».
Жизнь отца Сергия была наполнена кипучей творческой деятельностью. В своих работах он затронул множество проблем и дал им оригинальное разрешение. В большую заслугу Булгакову следует поставить борьбу, которую он провел в ранний период своей деятельности против человеко-обожествления, демонизма и других разновидностей современного антихристианства. Особенно следует отметить в спекулятивной системе Булгакова философию языка, теорию красоты и космоса как одушевленного целого. В области теологии чрезвычайно ценно его обоснование учения об универсальном спасении, а также его учение о том, что воплощение — не только средство спасения человечества от греха, но и нечто более значительное, а именно необходимое условие обожествления тварных личностей. Отсюда следует, что в связи с сотворением мира Сын Божий — это Богочеловек от века вечного. В такой же степени заслуживают высокой оценки замечания отца Сергия о «мистическом проникновении» язычества, духовной силе, проявившейся в чудесах Христа, и о соотношении между Св. Духом и Матерью Божьей. Вековой спор римско-католической и православной церквей о filioque отец Сергий поставил на новую основу указанием на то, что слова «рожденный» и «исходящий», примененные соответственно к Сыну и Св. Духу, означают не их причинную связь с Богом-Отцом, а различные аспекты самооткровения, абсолютной личности. Если стороны будут рассматривать спорный вопрос с этой точки зрения, то богословский конфликт между ними прекратится.
Софиология и ряд других учений Булгакова подверглись резкой критике со стороны московского патриарха и эмигрантского синода в Карловаце. Патриаршее осуждение и два ответа Булгакова, в которых он защищает свою позицию, опубликованы в книге «София, Божественная Мудрость»[286] (Париж, 1935). Критический анализ ответов Булгакова сделан в книге В. Н. Лосского «Диспут о Софии»[287]. Член Карловацкого синода архиепископ Серафим написал большую книгу под названием «Новое учение о Софии, Мудрости Божией»[288] (София, 1935).
Основной недостаток философской системы отца Сергия состоит в том, что в своем учении о божественной Софии как природе (усии) Бога он утверждает онтологическое тождество между Богом и миром. Такое тождество не допускается ни отрицательной, ни положительной теологией. Согласно отрицательной теологии, Бог — это божественное Ничто, не выразимое какими-либо понятиями, заимствованными из области вселенского бытия. Разделение между Богом и миром имеет ярко выраженный онтологический характер. Поэтому нельзя говорить о каком-либо полном или частичном тождестве божественного Ничто и мира. Бездну между Богом и миром не заполняет и положительная теология. Религиозный опыт свидетельствует, что Бог — личное существо, а откровение — что он есть единство трех ипостасей. Однако следует помнить, что Бог продолжает оставаться божественным Ничто, даже будучи ипостасью. Слова, которые обозначают идеи в земной сфере бытия, приобретают иной смысл, будучи примененными к Богу. Этими словами мы пользуемся потому, что учитываем некоторое подобие между миром и Богом как субъектом положительной теологии. Тем не менее как подобие, так и различие имеют металогический характер[289]. Всякие два объекта, которые подобны или различны в логическом смысле, в какой-то мере обязательно тождественны или, по меньшей мере, неизбежно связаны с элементом тождества. Металогическое подобие не связано с частичным тождеством в любом смысле этого термина. Отсюда понятно, что если бы. относящиеся к Богу идеи личности, разума, существования и так далее были тождественны соответствую-щим идеям, относящимся к земным существам, то божественное Ничто было бы обособлено от ипостасей Св. Троицы. Тогда мы бы рассматривали божественное Ничто как более высший принцип, дающий начало ипостасям Св. Троицы как низшей сфере бытия, связанной» в свою очередь, с миром отношением частичного тождества.
При отрицании концепции высшего и низшего Бога, а следовательно, и признании соответствия божественного Ничто каждой ипостаси Св. Троицы необходимо строго придерживаться следующего положения: во-первых, между Богом и миром существует онтологическая пропасть, во-вторых, пантеизм логически несостоятелен. Это положение отрицает отец Сергий, По его мнению, в божественном и тварном мире все «едино и тождественно по содержанию (хотя и не по бытию)» («Агнец Божий», 148). Во всех его теориях, связанных с этой проблемой, содержится слишком значительное сближение мира, и особенно человека, с Богом. Как уже указывалось, такие утверждения отца Сергия логически несовместимы с духом учения о Боге, изложенном в отрицательной теологии, хотя бы оно и было дополнено элементами положительной теологии.
Если мы просмотрим эту логическую невозможность отождествления содержания Бога и мира, то это пренебрежение к логической согласованности приведет нас к неразрешимым трудностям. Это учение преуменьшает творческие способности как человека, так и Бога. Булгаков утверждает, что при сотворении мира Бог не пользовался никаким материалом извне, а извлек все содержание мира из самого себя. Таким образом, действительного сотворения не было, а было только перемещение или воплощение уже ранее существовавшего в Боге содержания. Человек также не создает какого-либо положительного нового содержания, а лишь повторяет в форме времени вечное содержание божественной природы. Если бы Бог и человек были онтологически ближе друг к другу, то это бы только принизило их. Согласно Булгакову, тварная деятельность может быть новой только в «модельном» смысле, т. е. может только превращать возможное в действительное. Вдохновение тварей само по себе «неспособно внести что-либо онтологически новое в бытие и обогатить реальность новыми темами» («Утешитель», 250 и сл.).
Если бы положительное содержание человеческой природы было тождественным божественному, то следовало бы признать сосуществование человека с Богом. Согласно христианскому догмату, человек приближается к Богу только через посредника — Богочеловека Иисуса Христа. Чудесным образом сочетая в себе «без взаимослияния» две глубоко различные природы — божественную и человеческую, — Иисус Христос через одну из этих природ консубстанциален с отцом и Св. Духом, а через другую — с нами, людьми. Не то приближает человека к Богу, что Иисус Христос был сотворен как человек, а, наоборот, то, что их консубстанциальность помогает Логосу стать человеком.
Рассмотрим в связи с этим учение Булгакова о нетвар-ности человеческого духа. По его мнению, Бог «вдунул» в человека «дыхание жизни». Бог дает этому «дыханию», т. е. излиянию собственной сущности, личное бытие. Таким образом, человеческая духовность берет свое начало в Боге. Однако это не значит, что человек как нетварная личность становится на один и тот же уровень с Богом, Сыном и Св. Духом, ибо Сын рожден от Отца и нетварен. Может быть, человек как Св. Дух, исходит от Отца? К счастью, отец Сергий не доходит до таких крайностей, ибо он значительно видоизменил это учение в своих последних работах. В «Агнце Божием» он утверждает» что при сотворении человек «получает свою личность от Бога, вдувающего в него Божественный Дух. Таким образом, Божье творение становится живою душою, живым человеком, я, для которого, в котором и через которое проявляется его человечность» (136). В «Утешителе» учение Булгакова видоизменяется следующим образом: «Человек — это сверхтварный элемент в мире, являющийся носителем духа, исходящего от Бога, и личность, хотя и сотворенная, тем не. менее пребывающая в образе Божием» (214). Эти слова, очевидно, следует истолковывать в том смысле, что дух, исходивший непосредственно от Бога и создавший человека, есть духовность, а не действительное я человека. Что же касается действительного личного я, которому дается эта божественная духовность, то оно сотворено Богом по своему образу, а отчасти и самотварно. Даже эта концепция сверхтварности человека едва ли удовлетворительна, если мы вспомним, что, согласно Булгакову, тварь сама по себе, и особенно тварь в образе Божием, по своему положительному содержанию есть простое воплощение в конкретной форме божественного софийного содержания. Сам отец Сергий не раз говорил (особенно в «Утешителе»), что его система может показаться пантеистической. Не совсем соглашаясь с этим, он заметил: «Да, в некотором смысле это также пантеизм, однако вполне набожный или, как я предпочитаю его называть, для того чтобы избежать недоразумений, — панентеизм». Панентеизм, говорит он, — это «диалектически неизбежный аспект софийной космологии» (232).
Подобно многим другим богословам, отец Сергий истолковывает слова «Бог сотворил мир из ничто» так, как будто они относились бы к некоторому «ничто», из которого Бог сотворил мир. В действительности, однако, в этих словах, по-моему, выражена та простая мысль, что для сотворения мира творец не нуждается в заимствовании какого-либо материала ни из себя, ни извне. Бог творит мир как нечто новое, еще никогда ранее не существовавшее и совершенно отличное от него. Истинное творчество происходит только тогда, когда появляется нечто новое. Система отца Сергия не признает такого творчества. По его мнению, Бог творит все положительное содержание мира из себя, но небожественный аспект мира так недостаточно доказан, что его теорию следует рассматривать как своеобразную разновидность пантеизма. Поэтому не удивительно, что мы находим у нее основные недостатки пантеизма: во-первых, она логически не обоснована; во-вторых, она не может объяснить природу свободы; в-третьих, она не принимает во внимание источник зла.
Как уже указывалось, логически невозможно допустить даже частичное тождество Бога и мира, утверждая, что Бог есть божественное Ничто. Источник ошибок Булгакова кроется в недооценке специфической природы апофатической теологии и представлении о Боге как абсолютном (407). В действительности Бог — это сверхабсолютное; он есть не абсолютное как соотносительное к относительному. Существует еще одна положительная причина, лежащая в основе утверждения Булгакова о частичном тождестве Бога и мира. Он полагал, что божественная природа, как ens realissimum, должна быть положительным единством целого, включая в себя все; иначе говоря, если
