разделяют ее верования. Чувства внезапно иссякли. Вероломный предатель, вызвав ее в суд, велел подтвердить рассказанные ему подробности. Мать, сестры и тетка немедленно были арестованы и приведены на костер; услыхав свой приговор на аутодафе, помешанная возблагодарила свою тетку за открытие истины, ради которой она с радостью умрет. Тетка укрепила ее мужество, возвещая ей, что они скоро все вместе будут лицезреть Иисуса Христа, умерши в евангельской вере, повторив его страдания.
XII. На том же аутодафе погиб Мельхиор дель Сальто, уроженец Гранады и житель Севильи. Он был стригалем сукна. Преступление его состояло в покушении на жизнь начальника тюрьмы после того, как он был заключен по подозрению в ереси. Он тяжело ранил его помощника, который умер несколько дней спустя.
XIII. Жертв севильского аутодафе, приговоренных к епитимьям, было тридцать четыре. Я упомяну следующих:
1. Донья Каталина Сармиенто, вдова дона Фернандо Понсе де Леона, пожизненного декуриона[1118] Севильи.
2 и 3. Донья Мария и донья Луиса де Мануэль, дочери дона Фернандо де Мануэля, дворянина этого города.
4, 5, 6, 7 и 8. Братья Диего Лопес из Тендильи, Бернардто де Вальдес из Гвадалахары и Доминго де Чурука из Аскоитии. Братья Гаспаро де Поррас из Севильи и Бернарда де Херонимо из Бургоса. Все они было монахи; последний был бельцом в монастыре Св. Исидора. Они были осуждены как лютеране.
XIV. 9. Джон Франтон, англичанин из Бристоля, явился в Севилью, узнав об аресте Николая Буртона. Он был владельцем значительной части товаров, захваченных у Буртона. Документально доказав, что он привез их из Англии, англичанин потребовал восстановления своих прав. Ему пришлось испытать значительные проволочки и понести большие расходы. Однако, не успев оспорить его права собственности, инквизиторы обещали ему вернуть товары, приняв между тем свои меры. Появились свидетели, показавшие, что Франтон высказывал свои лютеранские убеждения, за что он был арестован и заключен в секретную тюрьму. Страх смерти побудил Франтона сказать угодное инквизиторам и попросить примирения с Церковью. Его объявили подозреваемым в лютеранстве. Больше ничего не было нужно, чтобы, по законам трибунала, мотивировать захват его имущества. Он был примирен, приговорен к лишению своих товаров и годичному ношению санбенито. Это происшествие является новым доказательством гибельных последствий тайны инквизиционного судопроизводства. Если бы дело Джона Франтона разбиралось публично, самый мелкий адвокат доказал бы ничтожность и лживость следствия. Находятся, однако, англичане, защищающие трибунал инквизиции как полезный, и я, например, слышал это от одного англичанина, католического священника. Я заметил ему, что он плохо знает природу этого учреждения, что я не меньше его и не меньше любого инквизитора почитаю католическую религию, но если сравнить дух мира и любви, смирения и бескорыстия, которыми дышит Евангелие и который проявляется в учении и жизни Иисуса Христа, с системой суровости, коварства, хитрости, злобы, внушившей уставы святого трибунала, с действительной и непрерывной возможностью инквизиторов злоупотреблять властью, вопреки законам естественным и божеским, папским постановлениям и королевским указам, под покровом присяги, обеспечивающей тайну, — ничто не помешает проклясть этот трибунал, как вредоносный и способный только плодить лицемеров.
XV. 10. Гильельмо Франке, уроженец Фландрии, поселился в Севилье. Интимная связь одного священника с его женой смутила его семейное счастье, и он жаловался, что его бедственное положение не позволяет положить конец позору. Находясь однажды в компании, где рассуждали о чистилище, он сказал: «Мне довольно того, что я имею от человека, находящегося в связи с моей женой, и мне этого достаточно». Эти слова были донесены инквизиции, которая поместила Франка в своей секретной тюрьме как подозреваемого в лютеранстве. Он появился на аутодафе и был приговорен к лишению свободы, срок которого могли определить одни инквизиторы.
XVI. 11. Бернарда де Франки, из Генуи, проводил жизнь отшельника в Кадисе. Он появился наряду с севильскими примиренными как подозреваемый в лютеранстве. Приговор гласил, что его имущество конфискуется, а он подвергается каре трехмесячного тюремного заключения и ношению санбенито. Он добровольно повинился перед инквизицией, познакомившись с указом о доносах. Он сказал, что в двадцатилетнем возрасте, находясь в Генуе, он слышал разговор одного из своих братьев о чистилище, об оправдании и других предметах в лютеранском толке и не нашел ничего предосудительного в таких словах. Его нельзя было обвинить ни в каком другом преступлении. Где же сострадание святого трибунала? Кому предоставляло оно снисхождение? Надо признать, что в последние времена существования инквизиции она не решалась более заключать в тюрьму, позорить на публичном аутодафе и тем более лишать имущества тех, кто повинился добровольно. Прежние инквизиторы действовали противоположным образом, злоупотребляя тайной, которая не давала обвиняемым никакого средства протеста и никакой надежды на оправдание.
XVII. 12. Диего де Вирусе, присяжный[1119] Севильи, то есть член городского управления, появился на аутодафе в рубашке, со свечой в руках. Он произнес отречение как подозреваемый в лютеранстве и был приговорен к уплате сотни дукатов на издержки святого трибунала. Его обвинили в том, что, увидя переносный престол[1120] Святого четверга, он сказал: «Достойно сожаления, что совершают такие крупные издержки для подобной цели в то время, как в хлебе нуждаются многие семейства, которые можно было бы поддержать на деньги, предназначенные для этого обряда, способом, более угодным Богу». Разве это предложение, если взглянуть на него не глазами инквизиторов, могло привлечь на голову его виновника обвинение в лютеранстве? Следует заметить, что расходы по устройству переносного престола в Севильском кафедральном соборе, воск и другие украшения огромны и что они породили ряд песенок и острот.
XVIII. 13. Бартоломее Фуэнтес был нищий, просивший милостыню для отшельника севильского монастыря Св. Лазаря. Некоторые причины сделали его врагом священника в Хересе-де-ла-Фронтере и довели до того, что он сказал, что не верит, чтобы Бог сошел с неба на руки такого недостойного священника. Распоряжения верховного совета не позволяли, чтобы выражения подобного рода считались еретическими, если они вырвались в припадке гнева или другом состоянии, способном помутить разум. Однако его привели на аутодафе в рубашке, с кляпом во рту как подозреваемого в лютеранстве в самой малой степени.
XIX. 14 и 15. Педро Перес, студент из епархии Калаоры, и его товарищ по учению в Севилье Педро де Торрес появились вместе на той же церемонии и отреклись от ереси как легко подозреваемые. Они были изгнаны из города на два года. Второй из них обязан был заплатить штраф в сто дукатов за некие лютеранские действия, в которых его обвинили, то есть за то, что он списал несколько стихов неизвестного автора, составленных так, что, прочтенные особым образом, они представляли восхваление Лютера, а другим способом — сатиру на него.[1121] Какое же это преступление со стороны молодых студентов?
XX. 16. Луис, американец, был четырнадцатилетний мулат. Он появился на аутодафе босым, в рубашке, с веревкой на шее и был приговорен к двумстам ударам кнута и к пожизненной службе на королевских галерах, без права когда-либо быть освобожденным или выкупленным. Он считался соучастником Мельхиора дель Сальто, приговоренного к сожжению на том же аутодафе за его ссору с начальником тюрьмы святого трибунала и раны, нанесенные его помощнику.
XXI. 17. Гаспар де Бенавидес был начальником тюрьмы, о котором говорилось в 20-м параграфе. Это не спасло его от позора появления на аутодафе в рубашке, со свечой в руке. Он был изгнан навсегда из Севильи и потерял свое место. Его осудили за малое усердие и невнимательность к службе. Сравните эту квалификацию и приговор, в котором его обвиняли. Он похищал часть и без того небольших пайков у заключенных; доставляемое им продовольствие было плохого качества, но он заставлял оплачивать его дорого; он нисколько не заботился о приготовлении пищи, которая была плохо сварена и плохо приправлена; он обманывал их в цене дров и присчитывал непроизведенные расходы. Если какой-либо арестант жаловался, он переводил его в сырой и темный застенок, в котором оставлял на две недели и даже дольше, чтобы наказать за дерзость; он постоянно говорил, что действует так по приказу инквизиторов; когда же он выпускал заключенного из застенка, то утверждал, что эта перемена произошла по его ходатайству. Когда какой-нибудь узник просил вызова, Гаспар, боясь, что это угрожает доносом на него, избегал говорить об этом инквизиторам, а на другой день сообщал, что инквизиторы ответили, будто их занятость не позволяют им разрешать добровольные вызовы; и не было такой вопиющей несправедливости, которой он не совершил бы по отношению к своим узникам, пока драка, приведшая к осуждению, не разоблачила его поведения. Разве не имелось против этого изверга больше обвинений, чем против Мельхиора дель Сальто и мулата Луиса?
XXII. 18. Мария Гонсалес, прислуга начальника тюрьмы Гаспара де Бенавидеса, появилась на аутодафе в рубашке, с веревкой на шее, в санбенито, с кляпом во рту. Ее приговорили к двумстам ударам кнута и к изгнанию на десять лет. Ее преступление состояло в получении денег от некоторых узников, для разрешения им видеться и говорить.
XXIII. 19. Педро Эррера из Севильи был приговорен к той же каре; к ней было прибавлено десять лет галер и потеря денег. Он был слугою Гаспара и делал то же, что и Мария.
XXIV. 20. Гиль, фламандец, родившийся в Амстердаме, понес наказание в сто ударов кнутом и был изгнан из Севильи. На церемонии аутодафе он был в рубашке и со свечой в руке. Он знал, что один узник инквизиции, недавно прибывший из Америки, занимался отыскиванием средств к побегу, и не донес на него.
XXV. 21. Инесса Нунъес, девушка, поселившаяся в Севилье, была примирена с Церковью как подозреваемая в лютеранстве. Также и шесть других женщин и один мужчина — и по той же причине. Кроме того, еще две женщины: одна — обвиненная в иудаизме, другая — в магометанстве, и трое мужчин — за то, что сказали, что блуд не является смертным грехом.
XXVI. 22. Донья Хуанна Бооркес была объявлена невинной. Ее историю следует рассказать. Она была законной дочерью дона Педро Гарсия де Херес-и-Бооркеса и сестрою доньи Марии Бооркес, погибшей на предыдущем аутодафе. Она вышла замуж за дона Франсиско де Варгаса, владетеля местечка Игера. Ее заключили в секретную тюрьму, когда ее несчастная сестра заявила, что открыла ей свои верования, которые та не оспаривала. Как будто молчание доказывает принятие учения, а не мотивируется часто невозможностью понять суть дела и, следовательно, исполнить обязанность доноса! Хуанна Бооркес была беременна на шестом месяце. Однако инквизиторы не подождали с ведением ее процесса, пока она родит, — варварское обращение, которому не следует изумляться после несправедливости, которую они совершили, приказав арестовать ее без получения доказательств
