которые, по-видимому, исповедовали учение манихеев. Этого было достаточно, чтобы смотреть на них как на таковых. В их числе был Этьен, духовник королевы Констанции,[127] супруги Роберта.[128] Этот государь созвал в Орлеане собор под председательством архиепископа Санса.[129] Этьен был вызван; с ним вели несколько бесед, чтобы вернуть его к истинным убеждениям церкви. Старания епископов оказались тщетными; тогда решили покарать этих еретиков, и те из них, которые были облечены саном священства, были лишены его, а затем их отлучили от Церкви вместе со всеми остальными. Король, прибывший в Орлеан, решил непосредственно после этого предать их сожжению. До какой крайней свирепости может довести людей слепое рвение, показывает королева, которая исповедовалась в своих грехах у ног священника Этьена, а теперь не побоялась поднять на него руку и жестоко ударить его по голове палкой в тот момент, когда он выходил из собора, чтоб отправиться на место казни. Осужденные уже были охвачены пламенем, как вдруг многие из них закричали, что заблуждались и желают подчиниться Церкви; но было уже поздно: все сердца были закрыты для жалости.[130] Эти и другие примеры, которые я считаю бесполезным передавать, показывают мнение Церкви о способе обхождения с еретиками, а также то различие, которое делали между ними и манихеями, так как последние предавались в руки светской власти для сожжения, в то время как не доказано, что другие карались тою же казнью; довольствовались тем, что держали их на примете и отбирали у них их имущество или посылали их в изгнание. Подвергали их также тюремному заключению и наказанию кнутом, которое считалось самым тяжелым, что и было причиной его применения к Готескальку.
X. Я считаю полезным для плана этого труда напомнить здесь о некоторых принципах, которые также проникли в церковное управление и в то время считались неопровержимыми истинами вследствие старания, которое некоторые папы и епископы прилагали для их поддержания, распространения и повсеместного их принятия. Первый принцип гласил, что следовало карать отлучением от Церкви не только упорных еретиков, как это делалось в первые века Церкви, но также пускать в ход это средство против всякого рода проступков, которые считались тяжкими в глазах епископов или пап. Злоупотребление это зашло так далеко, что сам кардинал св. Петр Дамиан упрекал в нем папу Александра.[131]
XI. Согласно второму принципу отлученный от Церкви христианин, более года упорствовавший в своем отказе смириться и просить прощения, после канонической епитимьи считался еретиком в силу декрета, изданного папой Захарией в IX[132] веке против тех, кто удерживал поместья церковных владений.[133]
XII. Третий принцип, утвержденный политикой римской курии, заставлял смотреть на преследование еретиков как на похвальное действие до такой степени, что жаловались апостолические индульгенции за этот род преданности делу религии как следствие доктрины, которую Иоанн VIII[134] открыто исповедовал к концу IX века, объявляя, что умершие на войне с неверными получают полное отпущение всех своих грехов.[135]
XIII. Эти принципы вместе с другими, царившими издавна, образовали сущность доктрины, приготовившей умы в течение четвертой эпохи к принятию учреждения инквизиции, предназначенной для преследования еретиков и отступников.
Статья четвертая ЧЕТВЕРТАЯ ЭПОХА — ОТ ГРИГОРИЯ VII ДО ИННОКЕНТИЯ III
I. Знаменитый Гильдебранд занял папский престол в 1073 году под именем Григория VII[136] в то время, когда его предшественник Александр II[137] потребовал от императора Генриха III[138] прибытия в Рим на суд собора. Этот государь был оговорен саксонцами, возмущенными им как еретиком и повинным в симонии. Так как император не явился, папа отлучил его от Церкви, освободил его подданных от присяги на верность и заставил их избрать государем Рудольфа, герцога Швабского.[139] Авторитет этого папы над христианскими государями превзошел все, что было видано при его предшественниках. Хотя формально это было противно духу Евангелия, его преемники ничем не пренебрегли, чтобы его сохранить, так что римская курия и ее приверженцы постоянно защищали этот авторитет как законный.
II. Мрак невежества был в эти несчастные времена так непрогляден, что ни короли, ни епископы не были в состоянии сговориться, чтобы противодействовать злоупотреблению, которое этот папа и его преемники делали в течение всего двенадцатого столетия из отлучения от Церкви. Наоборот, они трепетали перед духовными громами до такой степени, что признавали свою зависимость от верховного первосвященника. Троны имели прочность лишь постольку, поскольку это было угодно допустить папам. Такое унизительное положение светской власти было следствием своего рода наваждения, которое произвело в христианском мире учение об абсолютном верховенстве наместников Иисуса Христа. Они освобождали подданных от их присяги, и эта мера, которую они применяли с торжественностью, сопровождалась анафемой против государей; вскоре представитель Иисуса Христа на земле начал подстрекать некоторых государей завладеть тронами, с которых он принудил сойти других королей, под условием, что они признают, что получили их от святого престола и что будут честно уплачивать лепту св. Петра.[140]
III. Это состояние слабости государей ясно показывает, что папы достигли того, что сделались всемирными монархами и что они повелевали царями неограниченным образом, с уверенностью в их повиновении, с каким бы отвращением эти цари ни подчинялись, потому что всякое сопротивление возбудило бы мщение Рима и заставило бы скипетр выпасть из их рук.
IV. Папы приобрели эту громадную власть постепенно, заручаясь благоприятным мнением народов при помощи горячего усердия, которое они прилагали к делу сохранения чистоты догмата и к искоренению ересей. Доведя государей до положения, так сказать, своих вассалов, они дерзнули запретить им допускать в своих государствах еретиков и приказать им выгнать их без возврата. Какая пропасть между нижайшими просьбами, с которыми папы обращались к римским императорам, и повелительными буллами[141] двенадцатого столетия, которые налагали на императоров наказание в виде отлучения от Церкви, потери трона и многих других нестерпимых строгостей! Как бы ни был велик промежуток, отделяющий эти две крайности, мы видели, какими способами папы дошли от одной к другой.
V. Все, казалось, было готово для установления инквизиции, и идеи, пущенные в ход в эпоху крестовых походов,[142] обеспечивали ей блестящий успех. Мы видели, как папа Иоанн VIII изобрел к концу восьмого столетия[143] полные индульгенции для тех, кто умирал, сражаясь с неверными.
VI. Знаменитый французский монах Герберт, будучи избран в 999 году папой под именем Сильвестра II,[144] обратился ко всем христианам с посланием, которое Бароний[145] поместил в свою Летопись. В послании он заставляет говорить иерусалимскую Церковь: из глубины своих развалин она призывает всех христиан взяться за оружие ради Иисуса Христа и мужественно сражаться, чтобы освободить ее от угнетения, которое ее удручает.[146] Григорий VII, несмотря на смуты, существовавшие на Западе, предпринял в 1074 году организацию крестового похода против турок в пользу восточного императора Михаила.[147] Так как смерть не позволила ему исполнить свое намерение, то его преемник Урбан II[148] велел огласить его в 1095 году на Клермонском соборе.[149] Христианское войско должно было идти на завоевание Палестины[150] и изгнать оттуда турок. Воззвания папы имели невероятный успех: вскоре из Европы отправилась многочисленная армия, которая завладела сперва Антиохией,[151] а затем, в 1099 году, Иерусалимом. Эта экспедиция была названа крестовым походом, и добровольно вступившие в нее были названы крестоносцами, потому что все носили на груди крест для обозначения, что они воины распятого Иисуса Христа.
VII. Эта война и другие последовавшие за ней походы того же рода возмутили бы всю Европу своей несправедливостью, так как завоеватели не имели никакого справедливого побуждения их предпринимать, если бы народы не были уже одурманены нелепой идеей, что для возвышения и славы христианства позволительно вести войну, что такая война настолько достойна награды, что все те, кто примет в ней участие, получат отпущение всех своих грехов и что христианам, которые потеряют в ней жизнь, обеспечен мученический венец. Это заявление не преминуло бы оказать свое действие, если бы сами папы не устыдились держать свои обещания при виде столь громадного количества беспрестанно совершавшихся крестоносцами чудовищных преступлении всякого рода, которые составляли предмет скандала как для христианской Европы, так и для неверной Азии. Если папы не осмелились канонизовать крестоносцев, они тем не менее щедро раздавали индульгенции[152] вербуемым для освобождения Святой земли,[153] потому что конечным результатом этих предприятий было предоставление в распоряжение пап грозных армий, которыми они могли располагать против создавших их государей в случае, если бы последние отказались выполнить приказы, исходящие от святого престола.[154] Отлучая от Церкви непокорного монарха, называя его схизматиком и пособником ереси, объявляя, что он отказывается признать власть наместника Христа, обещая его государство тому, кто пожелал бы им завладеть и предпринять для этого войну, которую в этом случае называли законной, верховные первосвященники достигали всего, что могло льстить их властолюбию, не касаясь своих сокровищ и не теряя ни одного человека из собственных владений: до такой степени в те времена христиане стремились получить обещанные им индульгенции, которые были столь мало похожи на индульгенции, жалованные церковью в первые века!
VIII. Последствия столь пагубной для светской власти системы сказались во Франции на примере отношения к катарам,[155] патариям и некоторым другим последователям Манеса. Папа Александр III[156] послал в Тулузу[157] к графу Раймонду V[158] Петра, епископа Мо,[159] кардинала церкви Св. Хрисогона. Этот легат в 1178 году заставил его, а также дворян государства обещать под присягой, что они не будут покровительствовать еретикам, которые взялись за оружие, чтобы отстаивать свои права[160] и свое существование. На открывшемся в следующем году Латеранском соборе[161] святые отцы объявили: хотя церковь не одобряет, как говорит св. Лев,[162] обычая наказаний, при которых проливается кровь еретиков, она не отказывается от предлагаемой ей христианскими государями помощи для их наказания, потому что страх смертной казни является иногда душеполезным средством. Поэтому Александр не довольствуется отлучением от Церкви еретиков, их приверженцев и защитников; он объявляет, кроме того, всех, имеющих с ними дела, свободными от всех своих обязательств, увещевает их взяться за оружие для уничтожения этих еретиков и дарует им отпущение грехов. Он выражает желание, чтобы государи, имеющие в числе своих вассалов еретиков, если последние будут упорствовать в ереси, привели бы их в состояние рабства и завладели их имуществом; он обещает, что те, кто умрет в этой войне, получат непременно отпущение грехов и вечную награду. Он предлагает отныне на два года индульгенции тем, кто возьмется за оружие, а епископы сообразно с обстоятельствами могут даровать более широкие индульгенции. Короче говоря, собор хочет, чтобы крестоносцы считались под покровительством Церкви в такой же степени, как и участвующие в походе в Святую землю.[163]
IX. В 1181 году кардинал Анри, епископ Альби, раньше бывший аббатом в Клерво,[164] был послан папою
