ставший товарищем зверю и птице,

Сатьяван, в скитаниях найденный мною,

Есть тот, кому стать я желаю женою».

«Беда! — вскрикнул Нарада. — Тяжкое горе

На эту царевну обрушится вскоре!

Царевич, от праведных, чистых рожденный,

Правдивой и доброй душой наделенный,

Правдивым — Сатьяваном — прозванный с детства,

Слыхал я, — коней полюбил с малолетства.

Гривастых лошадок лепил он из глины,

Конями свои украшал он картины,

За это прозвали царевича с лаской:

Читрашва — «Скакун, Нарисованный Краской».

«А ныне, — спросил мудреца Ашвапати,-

Вкушает ли отпрыск слепца благодати?

И есть ли в нем кротость, и ум, и отвага?»

Ответствовал Нарада, ищущий блага:

«Как солнце, он светел, как Индра, бесстрашен,

Как наша земля, он терпеньем украшен».

А царь: «Но красив ли душой и обличьем?

Насколько он щедр? И велик ли величьем?»

Ответил мудрец: «Благороден, беззлобен,

Он щедростью лишь Рантидеве подобен,

Красив он, как месяц, как братья Ашвины,-

Дневной и вечерней зари властелины.

Он стоек и сдержан, он смел и послушен,

Он скромен, и доблестен, и прямодушен».

А царь: «Коль таков он, душою высокий,

Какие же в нем притаились пороки?»

«Один лишь порок в этом царственном сыне:

Умрет через год, начиная отныне».

Услышав ответ мудреца, Ашвапати

Сказал: «Савитри, не горюй об утрате.

Другого найди себе в мире широком:

Бессильны достоинства рядом с пороком.

К чему тебе муж, что погибнет до срока?

Беги от несчастья, беги от порока!»

В ответ — Савитри: «Это ведает каждый,-

Три дела свершаются в мире однажды:

Замужество, смерть, обещание дара…

Умрет ли он юный, умрет ли он старый,

В нем много ли блага иль больше дурного,-

Его избрала, не хочу я иного!

Что сердце решило — то вылилось в слово,

А слову — решение сердца основа».

«О царь, — молвил Наряда, — силой душевной

И светлым умом обладает царевна.

Сатьявану равных не сыщем в подлунной,-

Одобрим же выбор красавицы юной!»

А царь: «Для меня все слова твои святы.

Я сделаю так, ибо ты — мой вожатый».

Мудрец пожелал им: «Развеем кручину,

Да будет вам благо, а я вас покину».

Взлетел в третье небо мудрец белоглавый,

А слугам велел повелитель державы

Всю утварь собрать, все припасы для свадьбы:

Желанному счастью преградой не стать бы!

С царевной, с жрецами домашними вместе

Царь двинулся в лес, угождая невесте,

А там, на подушке, набитой травою,

Священной, седой прислонясь головою

К могучему древу, сидел именитый

Отшельник. Глаза его были закрыты.

Предстал перед ним Ашвапати с поклоном.

Слепец-венценосец, согласно законам,

Владыку воссесть попросил на сиденье,

Затем предложил совершить омовенье,

Затем вопросил: «Государства властитель,

Зачем ты пожаловал в нашу обитель?»

Сказал Ашвапати: «Сатьявану в жены

Я дочь предлагаю, о царь прирожденный,

О праведник царственный с думой благою,-

Тебе Савитри да пребудет снохою».

Дьюматсена молвил: «Лишившись престола,

В лесу мы свершаем свой подвиг тяжелый,

И надо ли девушке, с миром в разлуке,

Испытывать наши невзгоды и муки?»

Ответствовал гость: «Эта жизнь быстротечна,

И счастье мгновенно, и горе не вечно.

Скажи, заслужил ли подобные речи

Я — с дочерью, с твердым решеньем пришедший?

Ты равен мне, жажду союза с тобою,

Ты в родичи мне предназначен судьбою!

С тобой породниться хочу я отныне,

Да сына найду в твоем царственном сыне!»

Ответил отшельник царю всеблагому:

«Давно я стремился к союзу такому,

Но, царства лишенный, подвластный обетам,

Сперва колебался и медлил с ответом.

Теперь я согласен, о царь справедливый,-

Сегодня пусть брак совершится счастливый!»

Собрали жрецов, что в лесу обитали,

Детей своих браком цари сочетали.

Богатствами дочь одарив, Ашвапати

Вернулся, обрадован, к войску и знати.

И юное счастье супругов влюбленных

Простерлось под сенью деревьев зеленых.

Царевна, отринув наряд свой атласный,

Оделась деревьев корой темно-красной.

Была Савитри и добра и смиренна,

, скромная, нравилась всем неизменно:

Свекрови — заботами и обхожденьем,

А свекру o— усердным богам угожденьем,

А мужу — красой, и работой прилежной,

И ласкою — в уединении — ножной.

Так жили в покое, сбой подвиг свершая,

И горя не ведала пустынь лесная,

Но утром иль вечером, в тайном терзанье,

Забыть не могла Савитри предсказанье.

Сатьяван и Савитри уходят в лес

Шло время. К Сатьявану смерть приближалась.

В душе Савитри были горе и жалость,

На дни, что летели, смотрела в печали,

Речения Нарады в сердце звучали.

«День близок, — подумала, — неотвратимый.

Умрет на четвертые сутки любимый»,-

И строгий обет возгласила трехдневный:

Не ела, недвижно стояла царевна.

Услышал слепой об обете суровом,

К снохе обратился с сочувственным словом:

«Решенье такое — уму непостижно:

Три дня крайне трудно стоять неподвижно!»

В ответ — Савитри: «Так я твердо решила.

Меня не жалей, ибо есть во мне сила».

А царь: «Я обет призову ли нарушить?

Скажу я: «Нарушь», — не должна меня слушать!»

Незрячий замолк, сокрушаясь душевно.

Столпом неподвижным застыла царевна.

В безмолвном и долгом страданье стояла,

И ночь отошла, и заря засияла.

«День вспыхнул, чтоб жизнь дорогая погасла!» –

С той думой в огонь возлила она масло,

Почтила, как должно, с смиренной любовью,

Отшельников-брахманов, свекра с свекровью.

Подвижники, движимы скорбью живою,

Взмолились о ней: да не станет вдовою!

Царевна ждала рокового мгновенья,

Но стало ей легче от благословенья.

И свекор с свекровью смиренно сказали:

«Исполнила ты свой обет, — так нельзя ли

Низринуть, сноха, послушания бремя,

Смотри, приближается трапезы время».

Ответила с ласкою дочь Ашвапати:

«Поем я, когда будет день на закате».

Тогда подошел, с топором на заплечье,

Сатьяван: он в лес отправлялся, далече.

«Пойду я с тобою! — сказала, тоскуя,-

Тебя одного отпустить не могу я!»

А муж: «Не просила ты раньше об этом,

И как, изнуренная тяжким обетом,

Прекрасная, пост соблюдавшая строгий,

Пойдешь ты пешком по нелегкой дороге?»

В ответ — Савитри: «Я сильна и здорова,

Пойду я с тобой, — таково мое слово».

А муж: «Хорошо. Но, над младшими властны,

Родители тоже да будут согласны».

К свекрови и свекру она, молодая,

Пришла и промолвила, скрытно страдая:

«Мой муж собирается в лес за плодами,

А также чтоб ваше поддерживать пламя.

Священный огонь — вот ухода причина,

И, значит, не надо удерживать сына.

Без мужа мне грустно, — слова мои взвесьте,-

Позвольте мне с мужем отправиться вместе.

Весь год прожила я безвыходно дома,

Мне прелесть лесная совсем незнакома».

Дьюматсена молвил: «С тех пор как женою

Сатьявану стала, — ко мне ни с одною

Ты просьбою не обращалась, родная.

Ступай же, супруга в пути охраняя».

С таким разрешеньем, тревожась о муже,

Пылая внутри и сияя снаружи,

С супругом отправилась в лес шумноглавый,

Где яркие ягоды, свежие травы,

Где нежно касались друг друга вершины,

Пронзительно перекликались павлины.

Шла с мужем вдвоем вдоль речного потока

И лотосы глаз раскрывала широко.

«Смотри!» — говорил ей супруг то и дело,

Но только на мужа царевна смотрела.

Уже он ей мертвым казался, и горе

Таила она в жизнерадостном взоре,

И, помня слова мудреца и пророка,

Ждала, содрогаясь, ужасного срока.

Так, думая думу свою втихомолку,

Плодами наполнила с мужем кошелку.

Затем началась дровосека работа.

Устал он, покрылся росинками пота,

Внезапно почувствовал боль головную

И молвил, взглянув на жену молодую:

«Любимая, мне занедужилось, что ли?

Болит голова, в сердце — острые боли,

Как будто впились в меня копья иль стрелы…

Немного посплю, отдохну, ослабелый».

Присела царевна средь свежих растений,

И голову мужа себе на колени

Она положила, часы подсчитала,-

Уже роковое мгновенье настало!

Тогда-то, в испуге, изверясь в надежде,

Увидела путника в красной одежде.

С петлею в руке и в короне блестящей

Смотрел на Сатьявана страх наводящий

Глазами, налитыми жаркою кровью,-

Не тог ли, кто участь готовил ей вдовью?

Дары бога смерти

Царевна сложила молитвенно руки

И молвила голосом горя и муки:

«Ты мощи нездешней явил мне высоты.

Я вижу, ты — бог. Назови себя: кто ты?»

И был ей ответ: «Савитри дорогая,

За то, что живешь ты, добро постигая,

За то, что ко благу ты шествуешь прямо,

Откроюсь тебе: я — всеправящий Яма.

Сатьявана срок наступил. И петлею

Свяжу, унесу его, в бездне сокрою.

Он, праведник, был тебе верным супругом,

Поэтому сам я пришел, а не слугам

Своим поручил унести его ныне,-

Смиренный, он чтил и богов и святыни».

Связал он Сатьявана быстро, умело

И душу извлек из безгласного тела:

То был человечек, не больше чем палец,-

И стал бездыханным царевич-страдалец.

Исчезла душа — красота отлетела,

Уродливым стало бездушное тело.

Бог смерти направился в сторону юга,

Однако великая сердцем супруга,

Страдая и плача, с надеждой упрямой,

Безгрешная, шла неотступно за Ямой.

«Вернись, — посоветовал бог непреклонный,-

Сверши над супругом обряд похоронный,

Свой долг до конца ты исполнила честно!»

В ответ — Савитри: «Нам издревле известно,-

За мужем жена да последует всюду.

Он жил, — с ним была я, и с мертвым пребуду!

За то, что при муже отшельницей стала,

За то, что я старших всегда почитала,

За то, что усердно молилась, постилась,

За то, что и ты мне явил свою милость,-

Преграды не будет мне ставить дорога!

Нам, людям, законов завещано много,

Но дружбы закон — выше всех возглашаем,

И если мы дружбы обряд совершаем,

Семь раз вкруг огня мы ступаем стопою.

Я тоже прошла семь шагов за тобою,

И, значит, закон я исполнила главный,

С тобой подружилась я, бог многославный!»

Царь предков, бог смерти, сказал, красноокий:

«Явила ты, женщина, разум глубокий,

Слова твои звуком и мыслью богаты,

Даренье за это проси у меня ты,

Я дам, кроме жизни супруга, — любое!»

Страдалица молвила слово такое:

«Мои свекор ослеп и лишился державы,

Беседуют с ним лишь деревья и травы,

Владыке, живущему в кротком смиренье,

Верни, благородному, сильному, зренье!»

А бог: «Этот дар ты получишь как милость.

Вернись, безупречная, ты утомилась.

Усталая, вижу я, ты исстрадалась».

А та: «Рядом с мужем — откуда усталость?

Где муж, там и я. Скреплены мы судьбою.

Ты мужа уносишь, и я за тобою.

Владыка богов! Ясный ум обнаружим,

Сказав, что светла встреча с праведным мужем.

В одной даже встрече o— добро и отрада,

Дружить с этим праведным каждому надо!»

Ответствовал бог: «Твоя речь благодатна,

И мысли на пользу, и сердцу приятна.

Теперь обретешь ты даренье второе,

Проси, кроме жизни супруга, — любое».

А та: «Пусть получит мой свекор державу,

Привержен да будет он благу и праву».

А Яма: «Воссядет он вновь на престоле,

Приверженный благу и праведной доле.

Поскольку второй дождалась ты награды,-

Ступай, соверши над усопшим обряды».

В ответ — Савитри: «Самовластно ты правишь,

Предел ты людским поколениям ставишь,

Насильно в свою их уносишь обитель,

За что и прозвали тебя — Покоритель.

Но знаешь ли ты, в чем добро вековое?

Должны мы любить всех живых, все живое,

Ни в мыслях, ни в действиях зла не питая,-

Вот истина вечная, правда святая.

Все люди ко многим занятьям способны,

Но те лишь прекрасны, что сердцем беззлобны».

Бог смерти воскликнул: «Слова твои — благо,

Они — как для жаждущих свежая влага.

Заслуженно третье даренье тобою,

Проси, кроме жизни супруга, — любое».

А та: «Мой отец не имеет потомства.

Чтоб радостью кончилось наше знакомство.

Ты сто сыновей подари Ашвапати,-

Правителей царства, водителей рати».

И Яма: «Отвагой, умом наделенных,

Сто братьев тебе подарю я законных.

Я этим дареньем тебя успокою,

Вернись, — далеко ведь зашла ты за мною».

А та: «Рядом с мужем идти — далеко ли?

Душа моя дальше стремится на воле!

Послушай: сияющим Солнцем рожденный,

Ты — Дхарма, дарующий правды законы.

Бог смерти, ты грозным могуч правосудьем,

Даешь ты покой и забвение людям.

Мы праведником правоту измеряем,

И больше ему, чем себе, доверяем.

Из той доброты, что в душе утвердилась,

Доверье ко всем существам зародилось.

Прекрасные качества есть человечьи,

Но самое ценное — добросердечье!»

А бог: «От тебя услыхал я впервые,

Прелестная, мудрые речи такие.

Ты правду познала, — и в этом заслуга.

Что хочешь проси, кроме жизни супруга».

Сказала царевна: «Пусть род наш продлится,

Пускай от Сатьявана сто народится

Отважных сынов, — у меня ли, на счастье,

Иль, может, у равной супругу по касте.

Хочу, чтобы милость над нами простер ты,-

И это я дар избираю четвертый!»

«Родишь ты, о женщина, — молвил Всеправый,-

Сто смелых сынов, полных