силы и славы.
Но ты исстрадалась от горькой утраты,
Вернись, потому что далеко зашла ты».
«Кто добр, тот и прав, — отвечала царевна,-
Он крепок духовно и стоек душевно.
Общение добрых сердца озаряет,
На доброго добрый без страха взирает.
На добрых земля утвердилась в покое,
В них, в добрых, — и будущее и былое.
От доброго добрый не ждет злодеянья,
За благодеянья не ждет воздаянья.
Добро никогда не бывает напрасно,
Всевластно добро, потому и прекрасно!»
«Пока, — бог ответствовал, — ты говорила,
Душе моей речь твоя радость дарила,
И мысль твоя, слогом красивым одета,
Казалась источником чистого света.
Ты стала мне ближе дитяти родного.
Добро, — ты права, — всех деяний основа.
Проси, чего хочешь, и дар несравненный
Я дам тебе — любящей, верной, смиренной!»
А та: «Мною дар избирается пятый.
Да будешь ты милостив, благом богатый!
Верни мне Сатьявана, если права я!
Пускай оживет он: без мужа мертва я!
Без мужа не надо мне хлеба и крова!
Без мужа не надо мне неба дневного!
Без мужа не надо мне вешнего цвета!
Без мужа не надо мне счастья и света!
Не надо мне дома, и поля, и сада,-
Без мужа мне жизни не надо, не надо!
Ты сто сыновей посулил мне, однако
Уносишь Сатьявана в логово мрака.
Прошу я: ты жизнь возврати ему снова,
И правдой твое да насытится слово!»
Бог смерти возвращает Сатьявану жизнь
«Да будет, как просить, — сказал убежденно
И петлю свою развязал Царь Закона.-
О чистая, муж твой отпущен. Отселе
Уйдете вдвоем и достигнете цели.
Согласно заветам и древним обрядам,
Четыреста лет проживете вы рядом.
Сто славных сынов ты родишь, и царями
Сыны твои станут, и богатырями,
Потомками будут гордиться своими,
Твое, сквозь века, пронесут они имя.
И сто сыновей, чье прозванье — малавы,
Отец твой родит ради правды и славы.
Как тридцать богов, будут силой богаты
Все братья твои, облаченные в латы».
Сказав, удалился, светясь лучезарно.
Она, посмотрев ему вслед благодарно,
Над телом усопшего мужа склонилась.
Ждала, трепеща: совершится ли милость?
Вновь голову мужа себе на колени
Она положила, присев средь растений,
И тот, кто лежал на земле бездыханно,
Открыл свои губы и очи нежданно,
Как будто он только заснул — и проснулся,
Как будто из странствий далеких вернулся!
Сказал, на любимую с лаской взирая:
«Не правда ли, долго я спал, дорогая?
Скажи, не во сне ли я видел ужасном:
Тащил меня муж в одеянии красном?»
В ответ — Савитри: «О великий в стремленьях!
Ты сладко заснул у меня на коленях.
Бог смерти сюда приходил красноокий…
Скажи, — исцелил тебя сон твой глубокий?
И если прошла твоя боль головная,-
Пойдем, ибо тьма наступает ночная».
Сатьяван, обретший сознание снова,
Взглянул на цветение мира лесного
И молвил, как будто от сна восставая:
«Рубил я дрова, о жена дорогая,
Почувствовав боль в голове, на колени
Твои я прилег, чтоб найти исцеленье.
Вдруг тьмою оделись поляны и рощи.
Я мужа увидел неслыханной мощи.
Что было со мною? То сон или бденье?
То был человек иль явилось виденье?»
Сказала жена: «Мгла ночная сгустилась.
Поведаю завтра о том, что случилось.
И мать и отца ты оставил в смятенье,
Пойдем, ибо ночи надвинулись тени.
Здесь ищет свирепая нечисть корысти,
Здесь рыщет зверье, здесь тревожатся листья,
Здесь воют шакалы, — полна я испуга
От их голосов, долетающих с юга».
А муж: «Но во тьме ты не сыщешь дороги,
Боюсь, что от страха отнимутся ноги».
Она: «Вот огонь, раздуваемый ветром:
Лес нынче горел; если хочешь ты, светлым
Я сделаю путь, прогони опасенья,
Огонь принесу, разожгу я поленья.
Но если ты болен, идти тебе трудно,
А ночью дорога опасна, безлюдна,
Тогда посидим у костра до рассвета,
А завтра пойдем, о блюститель обета!»
Сатьяван: «Прошла моя боль головная,
Родители ждут меня, тяжко страдая.
До сумерек мать запрещала мне слезно
Скитаться, — ни разу я не был так поздно
В лесу! Даже днем поброжу я немного,-
Уже у родителей в сердце тревога,
Вернусь, — от обиженных слышу упреки:
«Как долго в лесу ты бродил, одинокий!»
В каком же волненье родители ныне,
В тревоге какой о единственном сыне!
Как часто, когда вечера наступали,
Они говорили мне в светлой печали:
«Докуда ты жив, мы не знаем забвенья.
Не сможем проявить без тебя и мгновенья.
Сыночек, ты — посох для старца слепого,
Ты наших потомков — оплот и основа,
В тебе — поминальная жертва, и слава,
И нашего рода надежда и право!»
Как мог я в лесу утомиться так скоро,
Когда я — родителей слабых опора!
Лишиться страшусь стариков своих милых,
Я вынести горе такое не в силах!
Я знаю, волнуется паша обитель,
Терзается думой бессонный родитель,
Измучена матушка скорбью своею,-
О нет, не себя, — стариков я жалею!
Живу я, чтоб жили они, торжествуя,-
Для счастья, для жизни двух старцев живу я!»
Сказал и воздел он с рыданием руки.
Услышав отчаянья громкие муки,
Воскликнула праведница молодая,
С ресниц его слезы рукою снимая:
«Пусть свекра с свекровью хранит моя сила,-
Обеты и жертвы, что я приносила.
Вовек не сказала я речи обманной,-
Так пусть моя правда им будет охраной!»
Сатьяван: «Пойдем, ибо сердцем измучусь,
Боюсь, что ужасна родителей участь.
А будет им горе, — покончу с собою.
Пойдем же, прекрасная, темной тропою».
Тогда обняла Савитри молодая
Супруга, подняться ему помогая.
Он встал, и растер свое тело, и взглядом
Окинул кошелку, стоявшую рядом.
Она: «Завтра утром придем за плодами,
А острый топор пусть отправится с нами».
Повесив кошелку на ветке древесной,
Царевна топор подняла полновесный
И, мужа другой обнимая рукою,
Лесною тропою, безлюдной, глухою,
Пошла, дивнобедрая, легкой походкой.
Сатьяван сказал ей, прелестной и кроткой:
«Здесь часто бывал я и знаю дорогу.
К тому же и месяц растет понемногу.
Тропа раздвоится, достигнув поляны,-
На север пойдем, где приют мой желанный.
Здоров я, нетрудно шагать мне далече,
С отцом, с милой матерью жажду я встречи».
Возвращение Савитри и Сатьявана
Дьюматсена, годы влачивший в смиренье,
Внезапно обрел, осчастливленный, зренье.
Пошел он с женой своей, Шайбьей, в другие,
Соседние пустыни, рощи глухие.
Измучились, дряхлые, в поисках сына,
И горькою стала двух старцев судьбина.
Листок затрепещет, просвищет ли птица,
Сорвется ли плод иль ручей заструится,-
Спешат, задыхаясь, услышав те звуки:
«Сатьяван с женою идут вдоль излуки!»
С телами, в которых торчали занозы,
С глазами, в тоске изливавшими слезы,
С ногами, что стерлись и были разбиты,-
Родители, грязью и кровью облиты,
Метались в лесу средь растений безгласных.
Увидели брахманы старцев несчастных,
В обитель свою привели их с дороги,
Стараясь развеять страдальцев тревоги,
Рассказ повели о деяньях героев,
О древних царях, стариков успокоив,
А те говорили о сыне рассказы,
Про детство его и былые проказы,
И плакали и восклицали, рыдая:
«О, где ты, сынок? Где сноха молодая?»
Так первый отшельник сказал им утешно:
«Была Савитри беспорочна, безгрешна,
Поэтому знайте, поэтому верьте:
Сатьяван женою избавлен от смерти!»
Второй: «Над собой одержал я победы,
Старательно мною изучены веды,
Я с юности жил в целомудрии строгом,
Пред Агни я чист — семипламенным богом,
И знаю, святыми жрецами наставлен:
Сатьяван женою от смерти избавлен».
И третий сказал: «Ученик я второго.
Насыщено правдой учителя слово.
Он прав, ибо даром провидца прославлен:
Сатьяван женою от смерти избавлен».
Четвертый сказал убежденно и веско:
«Не станет вдовицею ваша невестка,-
И с этим надежду свою соразмерьте:
Сатьяван женою избавлен от смерти».
И пятый: «Обет воздержанья от пищи
Блюдет Савитри, чтобы сделаться чище,
Ты зренье обрел и весь мир тебе явлен,-
Так, значит, Сатьяван от смерти избавлен».
Шестой: «Так как в должном кричат направленье
И птицы и звери, а ты, чье правленье
Законно, опять овладеешь страною,-
Сатьяван от смерти избавлен женою».
Седьмой: «Царский сын наделен долголетьем,
Так, значит, живого Сатьявана встретим!»
Полночи минуло в таком разговоре,
Страдальцев немного развеялось горе,-
И видят: в приют, где живет благочестье,
Вступает царевна с Сатьяваном вместе.
Сказали жрецы: «О былом не восплачем!
Ты встретился с сыном, ты сделался зрячим,
К тебе Савитри возвратилась обратно,
О царь, значит, счастье твое троекратно,
А скоро пребудешь в покое и мире,
И счастье твое станет больше и шире».
Затем разожгли святожители пламя,
Дьюматсену громко почтили хвалами.
Как дым, улетучились грусть и кручина.
Спросили отшельники царского сына:
«Ты поздно вернулся порою ночною,-
Иль раньше не мог возвратиться с женою?
Быть может, преграда была на дороге?
Отец твой и мать истерзались в тревоге,
Мы тоже к богам обращались с мольбою,
Царевич, поведай, что было с тобою?»
Сатьяван: «Мы в глубь углубились лесную,
И вдруг я почувствовал боль головную.
Заснул я, ища исцеленья от боли,-
Так долго ни разу не спал я дотоле!
Мы поздно вернулись по этой причине,
И поводов нет для смятенья отныне».
Спросил старший жрец: «Неужели случайно
Прозрел твой отец? Если это не тайна,
То пусть Савитри, чей прославится разум,
Тьму ночи развеет правдивым рассказом».
«Не прячу я тайны, — царевна сказала,-
Всю правду поведаю вам от начала.
Предсказанный мудрым день смерти супруга
Пришел. Не хотела покинуть я друга.
Заснул он в лесу под листвою густою.
Вдруг Яма всесильный явился с петлею.
Связал он супруга петлею смертельной,
Понес его к праотцам в край запредельный.
Я грозного бога хвалами почтила
И пять драгоценных даров получила:
Два дара для свекра — держава и зренье;
Отцу моему — сто сынов; и даренье
Четвертое — сто сыновей мне, смиренной;
Сатьявана жизнь — пятый дар несравненный!
Четыреста лет проживем без тревоги:
Недаром обет выполняла я строгай.
Правдиво поведала вам, без пристрастья,
Как счастьем окончились наши несчастья».
Сказали подвижники: «В море страданий
Тонул царский род, погибая в тумане.
Жена, чьи поступки и помыслы святы,-
Семью властелина от смерти спасла ты!»
Воздав наилучшей из женщин хваленье,
Жрецы удалились в свое поселенье.
Вновь сели при первом дыханье прохлады
И утренние совершили обряды.
Внезапно старейшины-шалвы, все вместе,
Пришли, принесли долгожданные вести:
«Придворный убил похитителя власти,
И войско бежало, распавшись на части.
Народ в единенье Дьюматсену славит:
«Незрячий иль зрячий — пусть нами он правит!»
О царь, с этим прибыли мы из столицы,
Собрав твое войско и взяв колесницы.
Услышь славословья народа родного,
Воссядь на престоле наследственном снова!»
Упали, на облик взглянув величавый:
Вновь зренье обрел повелитель державы,
Как будто он снова и силен и молод!
Почтил он жрецов и отправился в город
В большой, запряженной людьми, колеснице,
Где место нашлось и снохе и царице.
Вновь стал он царем, а наследником трона
Сатьяван, — и страж и опора закона.
Величье его Савитри озарила,
Когда ему сто сыновей подарила,
И сто сыновей произвел Ашвапати –
Властителей царств и водителей рати.
Отца, и супруга, и свекра с свекровью
Спасла Савитри всепобедной любовью.
О богатыре Карне
На стороне кауравов сражался великий богатырь Карна, считавшийся сыном возничего. Однажды Кунти открыла ему, что он ее сын, рожденный ею от Сурьи, бога солнца, и что он должен помогать пандавам, так как они его братья. Но Карпа не захотел покинуть своего покровителя Дуръйодхану и только пообещал матери, что в грядущих битвах он пощадит всех пандавов, кроме Арджуны, — чтобы люди не подумали, что он, Карна, испугался этого прославленного, непобедимого воина.
Тайна рождения Карны раскрывается в «Сказании о чудесных серьгах и панцире».
СКАЗАНИЕ О ЧУДЕСНЫХ СЕРЬГАХ И ПАНЦИРЕ
АРАНЬЯКА ПАРВА (КНИГА ТРЕТЬЯ, «ЛЕСНАЯ»), ГЛАВЫ 284–294
Бог солнца является Карне в облике брахмана
…Двенадцать исполнилось лет, как расстались
Пандавы с отчизной, в изгнанье скитались.
Вот Индра решил: у Карны он попросит
Те серьги, которые праведник носит.
Как только бог солнца проведал об этом,
Явился к Карне Обладающий Светом,
А витязь, чьи серьги и панцирь блестели,
Могучий, в то время лежал на постели.
Сверкающий Сурья, в заботливом бденье,
Предстал перед сыном в ночном сновиденье,
Но в облике брахмана, что красотою
Духовною — каждой светился чертою.
Войдя, он склонился к его изголовью.
Чтоб сыну помочь, он промолвил с любовью:
«О веры защитник и правды основа,
Возлюбленный сын, ты прими мое слово!
Заботясь о детях Панду, за серьгами
Придет к тебе Индра, сверкая глазами.
Он знает, что людям ты благо приносишь,-
