несравненного сына,
Чтоб мощью отважной сравнялся с богами,
Чтоб панцирем был наделен и серьгами.
Поэтому мне ты отдайся, невинна,
И, тонкая в стане, получишь ты сына.
А если отвергнешь со мною сближенье,-
Я все, что живет, обреку на сожженье,
Навеки тебя прокляну, о царевна,
И, прокляты, будут наказаны гневно
И брахман, тебе даровавший заклятье.
И царь, твой отец, потерявший понятье.
Я дал тебе чудное зренье. Смотри же
На сонмы богов, что все ближе и ближе:
Смеясь надо мною, в небесном чертоге
Сидят, возглавляемы Индрою, боги!»
И тридцать богов своим зреньем чудесным
Увидела Кунти на своде небесном,
И юная дева смутилась немного,
Трепещущая, попросила у бога:
«Умчись на своей колеснице далече!
Как девушке слушать подобные речи!
Нет, в сговор с тобой не вступлю я опасный,
Над телом моим лишь родители властны.
Коль женщина тело отдаст, то и душу
Погубит. О нет, я закон не нарушу!
По глупости детской, чтоб силу заклятья
Проверить, тебя захотела позвать я.
Подумав, ко мне прояви благосклонность,
Прости, о Лучистый, мою несмышленость».
«Тебя неразумным ребенком считая,
Я мягок с тобой. А была бы другая,-
Ей Сурья сказал, — поступил бы иначе…
Отдайся мне, робкая, в полдень горячий,
Отказом своим нанесешь ты мне рану,-
Для сонма богов я посмешищем стану.
О, будь же возлюбленной Солнца, и сына
Родишь ты — подобного мне исполина!»
Царевна, храня в целомудрии тело,
Создателя Дня убедить не сумела.
Подумала, робко потупивши очи:
«О, как отказать Победителю Ночи?
Погибнут, не зная вины за собою,
Отец мой и брахман, великий судьбою.
Теперь-то понятна мне сила заклятий:
Нельзя несмышленому даже дитяти
Приблизиться к этой сжигающей силе,
И вот — меня за руку крепко схватили.
Как быть мне? Хотя и страшусь я проклятья,-
Себя самое разве смею отдать я?»
Царевна, поняв, что она виновата,
Краснея, стыдом и испугом объята,
Сказала: «О бог, мои речи не лживы,
И мать и отец мой пока еще живы,
И живы все родичи, сестры и братья,-
При них целомудрие вправе ль попрать я?
Весь род запятнаю, себя отдавая,
Пойдет о родных моих слава дурная.
Тебе не дана я родителем в жены,
Но если считаешь, на небе рожденный,
Что мы не нарушим закон, то согласна
Исполнить я то, чего жаждешь ты страстно.
Но девственной все же остаться должна я,-
Да минет родителей слава дурная!»
Бог солнца: «О ты, чье сложенье прекрасно!
Родным и родителям ты не подвластна.
Ведь корень «дивить» слышен в слове «девица»,
И люди тебе будут, дева, дивиться!
Люблю я людей — так могу ли, влюбленный,
С тобою нарушить людские законы?
Закон для мужчин и для женщин — свобода,
Неволи не терпит людская природа.
Уродством зовется отсутствие воли,
Так будь же свободна, без страха и боли
Отдайся мне, — девственной станешь ты снова
И сына родишь ради блага земного».
Царевна — в ответ: «Если сына до брака
Рожу от тебя, Победителя Мрака,
Да будет он, мощью, отвагой обильный,
С серьгами и панцирем, великосильный».
А бог: «Будут серьги и панцирь отборный
Из амриты созданные животворной».
Она: «Если дашь, о Светило Вселенной,
Из амриты серьги и панцирь бесценный,
Величьем и силой возвысишь ты сына,-
То слиться согласна с тобой воедино».
«Мне Адити-мать подарила когда-то
Те серьги и панцирь, что крепче булата,-
Ответствовал Сурья. — Заботясь о сыне,
Их сыну отдам я, о робкая, ныне».
«Согласна, — сказала она, — если слово
Исполнишь, и сына рожу я такого».
Приблизился к ней Враждовавший с Ночами,
Казалось, проник в ее тело лучами.
Взволнована жарким блистаньем до дрожи,
Упала она без сознанья на ложе.
А Сурья: «Родишь несравненного сына,
Обильного мощью, — и будешь невинна,
А я ухожу». Восходящему Ало:
«Да будет по-твоему», — Кунти сказала.
Утратив сознание, с богом слияния,
Упала, как будто под ветром лиана.
Сверкающий бог, Озаривший Дороги,
Вошел в ее тело при помощи йоги.
С пылающим богом она сочеталась,
Но девственной, чистой при этом осталась.
Возничий и его жена находят корзину с ребенком
Десятой луны началась половина,
Когда зачала дивнобедрая сына.
Таилась, невинная и молодая,
Свой плод от родных и от близких скрывая,
Никто, кроме верной и преданной няни,
Не знал во дворце о ее состоянье.
Скрывалась, — да сплетня ее не коснется,-
И вот родила она сына от Солнца.
От бога рожден, он сравнялся с богами,
И панцирем он обладал, и серьгами,
Глаза — как у Солнца-отца золотые,
А плечи — как буйвола плечи литые.
Царевна, научена умною няней.
Младенца на зорьке прохладной и ранней,
Рыдая, скорбя, уложила в корзину,-
Да будет удача сопутствовать сыну!
Лежал он в корзине, обмазанной воском,
Как в гнездышке, устланном шелком, нежестком.
Вот, бросив корзину в поток Ашванади,
Стыдясь материнства, с тоскою во взгляде,
Страдая телесно, страдая душевно,
Напутствуя сына, сказала царевна:
«Сынок, о твоем да заботятся благе
Насельники неба, и суши, и влаги!
Да много увидишь ты дней светозарных,
В пути да не встретишь дурных и коварных!
В воде пусть тебя охраняет Варуна,
А в воздухе — ветер, смеющийся юно!
Дитя мне пославший, подобное чуду,-
Отец пусть тебя охраняет повсюду!
Да будут с тобою дружны все дороги,
Все ветры, все стороны света, все боги!
Да будет тебе от бессмертных участье
В разлуках и встречах, в несчастье и в счастье!
Одетого в панцирь, тоскуя о сыне,
Найду я тебя и на дальней чужбине.
Бог солнца, твой славный отец быстроокий,
Увидит тебя и в шумящем потоке.
Сыночек, пред женщиной благоговею,
Что матерью станет приемной твоею!
Да будут на благо тебе, как в сосуде,
Хранить молоко ее круглые груди!
Какой же чудесной вкусит благодати,
Кто матерью станет такого дитяти,
Что Солнцу подобно, источнику света,
С глазами, как лотос, медвяного цвета,-
С огромными, словно планеты, глазами,
С прекрасными вьющимися волосами,
С лицом мудреца, благородным и гордым,
С серьгами чудесными, с панцирем твердым.
Сынок мой, да будет судьба благодатна
Родных, замечающих, как ты невнятно
И мило слова произносишь впервые,
На ножки становишься, мне дорогие,
И тянешь ручонки к веселым обновам,
Измазанный пылью и соком плодовым!
Как сладко, сыночек, любовному взору
Увидеть тебя в твою юную пору,
Когда ты предстанешь, отвагой пылая,
Как лев молодой, чей приют — Гималаи!»
Познала царевна печаль и кручину,
В шумящий поток опуская корзину,
И с сердцем, стесненным тоскою стенаний,
Домой воротилась, несчастная, с няней.
Сначала попала в реку Чарманвати,
Оттуда — в Ямуну, где блещет долина,
Оттуда — по Ганге пустилась корзина,
Где берег бежал то полого, то круто,
И к Чампе приблизилась, к племени Сута.
Чудесные серьги и панцирь отборный,
Из амриты созданные жизнетворной,
В живых сохраняли младенца в корзине –
На глади спокойной и в бурной стремнине…
Теперь к Адхиратхе направится слово.
Возничий и друг Дхритараштры слепого,
Стоял он тогда над водою речною
С прелестной своей, во бездетной женою.
Мечтала о мальчике Радха, но тщетно:
Шли годы, — она оставалась бездетна…
Глядит, — с амулетами, ручкой резною,
Корзина уносится быстрой волною.
И вот, любопытная, просит: возничий
Пускай не упустит нежданной добычи.
Поймал он корзину, открыл, — и спросонок
Ему улыбнулся чудесный ребенок,
Сиявший, как солнце над золотом пашен,
И в панцирь одет, и серьгами украшен.
Пришли в изумленье возничий с женою.
Сказал он: «Дарована радость волною!
Не видел с тех пор, как живу я на свете,
Чтоб так излучали сияние дети!
От бога рожден, нам, бездетным, богами,
Наверно, ниспослан сей мальчике серьгами!»
Вот так получила бездетная сына
Прелестного, словно цветка сердцевина.
Для Радхи по-новому дни засветились:
Свои у возничего дети родились!
Своим молоком мальчугана вскормила,
И гордо росла его грозная сила.
Увидев дитя с золотыми глазами,
С прекрасными вьющимися волосами,
С серьгами, одетого в панцирь бесценный,-
Его мудрецы нарекли Васушеной.
Обрел он достоинство, мощь и величье.
Все знали: отец Васушены — возничий.
Он рос среди ангов, отвагой богатый.
Царевне о нем сообщал соглядатай.
Вот юношей стал он с могуществом бычьим,
И в Хастинапур был отправлен возничим.
Он начал учиться у брахмана Дроны,
Сдружился с Дуръйодханой богорожденный,
Все виды оружья узнал, все четыре,
Как лучник великий прославился в мире.
С Дуръйодханой сблизился солнечноглавый,
И стали друзьями его кауравы,
А отпрыски Кунти, пандавы, — врагами,
И доблестный муж, обладавший серьгами,
Сын Кунти, что ею был назван Карною,
На Арджуну двинуться жаждал войною.
Был этим Юдхиштхира обеспокоен.
Он знал: ненавидящий Арджуну воин,
Серьгами и панцирем чудным украшен
И неуязвимый, противнику страшен.
Карна отсекает от своего тела серьги и панцирь
Однажды Карна, стоя в озере чистом,
Молитвенно руки сложив пред Лучистым,
Хвалил, славословил Источник Сиянья.
Шли брахманы к мужу, прося подаянья:
Он дваждырожденным, исполненным рвенья,
Ни в чем не отказывал в эти мгновенья.
Прося подаяния, в жреческом платье,
Явился и Индра к нему на закате.
Приветствовал брахмана воин всем сердцем:
Не зная, что он говорит с Громовержцем,
Сын Радхи спросил: «Что ты хочешь? Запястья?
Поместья? Иль женщин — цариц сладострастья?
А брахман: «Не надо мне жен и поместий!
Мне серьги, с тобою рожденные вместе,
И панцирь отдай, что срастился с тобою,
Коль Щедрым ты правильно прозван молвою.
Их ладо отсечь от могучего тела,-
Лишь этого дара душа захотела!»
Карна: «Как велит нам обычай наш древний,
Ты женщин возьми, и стада, и деревни,
Возьми ты что хочешь, о брахман почтенный.
Но только не серьги, не панцирь бесценный!»
Карна становился все жарче, смиренней,
Но брахман, иных не желая дарений,
Настойчиво требовал чаще и чаще:
«Хочу только серьги и панцирь блестящий!»
Сын Радхи слегка улыбнулся, воскликнув:
«Со мной они вместе родились, возникнув
Из амриты: ими владея с рожденья,
Вступаю, не ведая смерти, в сраженья.
Я дам тебе царство с красою нетленной,
Но только не серьги, не панцирь бесценный!
Вручив тебе серьги и панцирь в придачу,
Я сразу же неуязвимость утрачу.
Узнал я тебя, чья убийственна кара.
О Индра, не требуй ты этого дара:
Не мне, а тебе, над богами владыке,
Дарить подобает, о молниеликий!
Коль серьги отдам тебе с панцирем вместе,
Мне будет несчастье, тебе же — бесчестье.
Но если и серьги и панцирь бесценный
Отдам, — то хочу я, о Индра, замены».
А Индра: «Как видно, Источник Сияний
Тебе, что приду я, поведал заране.
Возьми, о Карна, все, что хочешь ты, кроме
Стрелы громовой, возникающей в громе».
Воитель, наученный Светом Вселенной,
Промолвил: «За серьги и панцирь бесценный
Отдай мне копье, что, не зная изъятий,
Пронзает без промаха недругов рати».
Владыка громов поразмыслил немного,-
И вот что воитель услышал от бога:
«За серьги и панцирь, с которыми вместе
Родился, — получишь для битвы и мести
Копье, что врагов поражает сурово
И в руки твои возвращается снова.
Но если погибнет твой враг самый главный,
Неистовый самый, всесильный и славный.
Ко мне, — если ты подчинишься условью,-
Копье возвратится, окрашено кровью».
Карна: «Вот такого и жажду убить я,
Один мне и нужен для кровопролитья!»
А Индра: «Врагу нанесешь пораженье,-
Тому, кто неистов и страшен в сраженье,
Но он, чья погибель тебе так желанна,
Всегда охраняем, и эта охрана –
Есть Вишну, Нараяна: знающий веды
Его называет и Вепрем Победы».
Карна: «Я и это условье приемлю,-
Но только втоптать бы ревущего в землю,
Но только пронзить бы копьем знаменитым
Врага: пусть неистовый станет убитым!
И серьги и панцирь отдам, ослабелый.
Прошу я: когда отсеку их от тела,
Когда нанесу себе тяжкую рану,
О Индра, пусть я безобразным не стану».
А Индра: «Во лжи ты не ищешь соблазна,-
Не станет поэтому плоть безобразна.
О лучший из лучших, изведавших слово,
Подобно отцу, засияешь ты снова!
Но помни, что только в сражении трудном
Воюют с врагами копьем этим чудным,
А если ты в легкой метнешь его сшибке,-
Тебя же оно поразит по ошибке».
Карна: «Ты поверь мне, о бог громогласный:
Копье я метну только в битве опасной».
И взял он копье, что на солнце блестело,
И начал он резать мечом свое тело.
Тогда полубоги, и боги, и бесы,
Заоблачные раздвигая завесы,
Увидели, как себя режет великий,
И вот раздались изумления крики:
Не чувствуя боли, не ведая раны,
Светился по-прежнему лик осиянный!
Литаврами свод огласился высокий,
Низринулись ливней цветочных потоки
В честь мужа, что плоть рассекал свою смело,
Порой улыбаясь. И
