терпеливом отвага.
Теперь ты достиг совершенного блага».
Простился наставник с послушливым Ведой:
«О Веда, ступай и закон проповедуй».
Он стал проповедовать, знанью причастный.
Услышал о нем Джанамеджая властный.
Сказал ему: «Стань моим другом всегдашним,
Жрецом и наставником стань мне домашним.
Грехов моих действие ты уничтожишь,
Советом утешишь, молитвой поможешь».
К нему собираясь для мудрой беседы,
Но, помня житья подневольного тягость,
Он к ним проявлял снисхожденье и благость,
Они познавали отраду ученья,
Не зная в учительском доме лишенья,
Не зная трудов ни зимою, ни летом…
Главу «Махабхараты» кончим на этом.
[ПРИКЛЮЧЕНИЯ УТТАНКИ, УЧЕНИКА ВЕДЫ]
Учился у Веды подвижник прилежный,
Уттанка по имени, юноша нежный.
Сказал ему Веда: «Пора мне в дорогу,
Пойду совершать приношения богу.
Останься, мой дом содержи ты в порядке,
Чего недостанет, пусть будет в достатке».
Тот юноша с Ведой на время расстался,
Он старшим в учительском доме остался.
Пришли к нему женщины, жившие в доме:
«Смотри, госпожа пребывает в истоме,
Супруг совершает сейчас приношенья,
А месячные у нее очищенья.
Чтоб не было время такое бесплодным,
Утешь ее делом, семейству угодным».
Ответствовал женщинам юноша чистый;
«Мне Веда велел: «По хозяйству трудись ты,
Уйду я, — мой дом содержи ты в порядке,
Чего недостанет, пусть будет в достатке».
Но мне не велел он, прощаясь приветно;
«Ты сделай и то, что грешно и запретно».
О том, что случилось, вернувшись обратно,
Учитель узнал ото всех многократно.
Восторгом душа мудреца озарилась:
Сказал он: «Какую желаешь ты милость,
О сын мой Уттанка? За верную службу
Прими от меня задушевную дружбу.
Ступай же, другим проповедуй ученье,
На это тебе я даю разрешенье».
Уттанка ответствовал, радость ночуя:
«Тебе удовольствие сделать хочу я.
Постиг я ученье, что мудро и свято.
За это учителю следует плата».
Учитель доволен был речью прямою.
Сказал: «Оставайся покуда со мною».
Минуло короткое время, и снова
Уттанка промолвил наставнику слово:
«Приказывай мне, разуменьем богатый:
Что сделать взамен, коль не хочешь ты платы?»
А тот: «Видно, жаждешь со мной распроститься,
Поэтому хочешь скорей расплатиться.
Ну что же, мою ты послушай супругу.
Какую прикажет, исполни услугу».
Пришел он к супруге учителя сразу,
Сказал: «Твоему подчинюсь я приказу.
Твой муж мне позволил домой возвратиться,
Но я за ученье хочу расплатиться.
Какое желанье в душе сберегла ты
И что принести тебе в качестве платы?»
Ответила та госпожа: «Знаменитый
Есть Паушья-царь; у него и возьми ты
Те серьги, которые носит царица;
Серьгами ты сможешь со мной расплатиться.
Четыре даю тебе дня, а на пятый
Вернись: я тотчас же потребую платы.
Наш праздник священный мы праздновать будем.
Я серьги надену, и выйду я к людям.
На серьги свой взор устремив восхищенный,
Исполнятся зависти брахманов жены!»
Уттанка отправился в путь и нежданно
Увидел быка, не быка — великана!
Был всадник на нем исполинского роста.
«Уттанка! — он крикнул подвижнику просто. —
Испробуй быка моего испражненья!»
Уттанка не принял его предложенья.
Тогда обратился он к юноше снова:
«Не медли. Тебе не желаю дурного.
Наставник твой, Веда, отведал того же.
Последуй учителю, юный прохожий!»
У юноши спорить пропала охота,
Испил он мочи и поел он помета.
Свой путь он продолжил и прибыл, спокоен,
В тот город, где царствовал Паушья-воин.
Сказал он царю: «Благоденствуй, властитель.
К тебе во дворец я пришел как проситель».
А царь: «Лицезренье святого — отрада.
Скажи, господин мой, что сделать мне надо?»
Ответствовал Паушье гость юнолицый:
«О царь, подари ты мне серьги царицы.
Хочу, если ты не жалеешь утраты,
Отдать их учителю в качестве платы».
Царь молвил: «Войди ты к царице в покои,
Быть может, исполнит желанье такое».
В покои царицы ввели его слуги,
Но там не увидел он царской супруги.
Он Паушье крикнул: «Владыка и воин!
Там нет никого, твой обман непристоен!»
А царь: «Ну-ка, вспомни: ты чист? Не сердись ты,
Но видеть царицу не может нечистый.
Вовеки не смеет к царице в жилище
Войти оскверненный остатками пищи.
Погрязший в пороке ее не увидит:
Жена благонравная к гостю не выйдет».
Услышав ответ непреклонный и строгий,
Уттанка воскликнул: «Я вспомнил: в дороге
Я пищи отведал, но так утомился,
Что после еды второпях я умылся».
Ответствовал Паушья: «В том-то и дело!
Лица омовенье, а также и тела,
Нельзя совершать на ходу или стоя,
Когда ты не хочешь лишаться покоя!»
Греха своего ученик устыдился,
Уселся, лицом на восток обратился,
Он вымыл лицо свое, руки и ноги,
Омылся от скверны, от пыли дороги,
Затем, приближаясь к желанному благу,
По грудь погрузился в беззвучную влагу,
Испил ее трижды в предчувствии жажды,
Лицо свое чистое вытер он дважды,
В покои вошел и увидел: царица
Спокойно сидит, от него не таится.
Тогда поднялась она гостю навстречу,
Уттанку приветствуя нежною речью:
«Входи, господин. Говори: что ты просишь?»
«Те серьги прошу я, которые носишь:
Хочу, если ты не жалеешь утраты,
Отдать их учителю в качестве платы».
Был юноша чист, и прекрасен, и строен.
Решила царица: «Он дара достоин.
Заслужена юношей радость большая!»
Сняла она серьги, сказала, вручая:
«Змей Такшака жаждет их, злобный, могучий.
Ты будь осторожен и спрячь их получше».
Ответствовал гость: «Будь покойна, царица,
Змей Такшака биться со мной побоится!»
Взяв серьги, обратно пошел он без страха.
Вдали он увидел святого монаха.
Едва лишь возникнув, терялся он сразу,
То зримый очам, то невидимый глазу.
Вдруг встретился юноша с бурным потоком.
Он серьги оставил на камне широком,
Пошел он к воде, чтобы сделаться чище,
А странник подкрался, приблизился нищий,
Он серьги схватил — и умчался, но скоро
Хозяин поймал двоедушного вора.
Тут выскользнул нищий монах, изогнулся
И Такшакой-змеем тотчас обернулся.
Проворно вошел он в отверстье долины,
В ту область, где род обитает змеиный.
В отверстье, прорытое алчным злодеем,
Спустился и юноша следом за змеем.
За Такшакой долго блуждал он во прахе.
Возникли пред ним две чудесные пряхи.
Сидели и пряли, и снова, и снова
Сливались в станке и уток и основа,
И черные нити и белые нити
Сплетались единою тканью событий.
Шесть мальчиков около женщин сидели,
Они колесо непрерывно вертели.
И мужа увидел он с пряхами рядом,
С челом необычным, с пронзительным взглядом.
Стоял возле мужа, источника власти,
Огромный скакун дымно-огненной масти.
Уттанка приблизился, плечи расправил,
И всех он такими стихами восславил:
«Хвала и привет шестерым юнолицым,
Привет колесу и двенадцати спицам!
О женщины-пряхи, пребудьте в почете,
Я вижу, что ткань вы все время прядете,
При этом миры, существа создавая,
И ткань ваша движется вечно живая!
Хвала и тому, чье лицо мне знакомо,
Хранителю мира, властителю грома!
Хвала: ты душой обладаешь великой,
Ты сделался трех мирозданий владыкой —
Подземной, земной и заоблачной шири,
Ты отпрыском вод почитаешься в мире.
Воссев на копя, ты его возвеличил.
Ты грозен, ты правду и ложь разграничил!»
Ответствовал муж: «Я доволен тобою.
Доволен я также твоею хвалою.
Какой же ты ждешь от меня благостыни?»
«Да будут мне змеи подвластны отныне!»
«Ты видишь коня? На него посильнее
Подуй — и тогда испугаются змеи».
Тут начал он дуть на коня до отказу.
Дым, смешанный с пламенем, вырвался сразу
Из пасти коня, из раздутого тела.
Змеиное племя, дрожа, зашипело,
Кругами виясь, заметалось в испуге,
Окурены были вельможи и слуги.
Змей Такшака выполз, охваченный страхом,
Окутанный дымом, осыпанный прахом.
Казалось, что змея трясла лихоманка,
Взмолился он: «Серьги возьми же, Уттанка!»
Уттанка, вернув себе дар драгоценный,
Подумал: «Сегодня ведь праздник священный,
Конец наступает мне данного срока,
А я нахожусь от хозяйки далёко!»
Утешил подвижника муж величавый:
«На этом коне из змеиной державы
Домчишься ты мигом, достигнешь ты цели.
Ступай же к супруге святого отселе».
Уттанка вскочил на коня огневого,
И конь, словно ветер, понес верхового.
Тот прибыл к хозяйке своей во мгновенье.
Жена мудреца, совершив омовенье,
Причесывать влажные косы уселась.
Ей серьги царицы надеть не терпелось,
Но видя: подвижника нет молодого, —
Сердилась, проклясть нерадивца готова.
Вот прибыл Уттанка со скоростью птицы,
Вошел к ней и подал ей серьги царицы.
Сказала в ответ госпожа: «Мне приятно,
Что вовремя ты возвратился обратно.
О сын мой, тебя собиралась проклясть я,
Но, славный, ты сделался спутником счастья!»
К наставнику также пришел он с приветом.
Тот молвил: «Я ждал тебя, сын мой, с рассветом.
Скажи, по какой задержался причине?»
Сказал ученик: «Я спешил по долине
И Такшаку встретил. Он, полон коварства,
Завел меня в пропасть, в змеиное царство.
В такие завел меня дальние дали,
Где пряхи, две женщины дивные, пряли,
Их белые нити, их черные нити
Сплетались единою тканью событий.
Учитель, ты многое видел на свете,
Скажи мне, кто дивные женщины эти?
Шесть мальчиков около женщин сидели,
Они колесо непрерывно вертели.
Вращаясь, мелькала за спицею спица.
Их было двенадцать, я мог убедиться.
Немало дорог исходил ты на свете,
Скажи мне, учитель: кто мальчики эти?
Увидел я мужа с пронзительным взглядом,
Увидел коня необычного рядом.
Но кто этот муж? Кто скакун быстроногий?
Когда еще раньше я шел по дороге,
Мне встретился муж на широкой долине,
Сидел он верхом на быке-исполине.
Сказал он мне с лаской: «Веленью последуй,
Быка моего испражненья отведай».
Поел я помет, чтобы не было бедствий.
Но что это значит? Учитель, ответствуй!»
«Две пряхи, — учитель сказал вдохновенно, —
Закон и Творенье, Недвижность и Смена.
Прядут они дни, и прядут они ночи,
Вовек не становятся нити короче.
Шесть раз изменяется наша природа,
Шесть мальчиков — шесть разновидностей года,
В году — колесе — будут вечно кружиться
За месяцем месяц, за спицею спица.
Тот муж — это Индра, громами гремящий.
Тот конь — это Агни, огнями горящий.
Тот бык — первосозданный слон Айравата,
Сидел на нем Индра, чья сила крылата.
Не бычьим пометом, не бычьей мочою, —
Нет, амритой ты подкрепился святою!
От амриты дивно пришла к тебе сила,
Змеиная злоба тебя не сломила!
А Индра — мой друг. Он явил тебе милость,
И счастьем дорога твоя осветилась.
Ты Индре признателен будь за участье.
Ступай же, мой милый, найди свое счастье».
Уттанка отправился в путь, пламенея
Враждой против Такшаки, гнусного змея.
Увидел он в городе толпы народа:
Пришел Джанамеджая-царь из похода.
Почтил его царь-победитель беседой.
Поздравив сначала владыку с победой,
Уттанка сказал ему: «Царь над царями!
Как мальчик, ты занят пустыми делами,
Ты подвигам битвы предался всецело,
Забыл про другое, про главное дело!»
Сказал Джанамеджая, царь знаменитый:
«Для собственных подданных стал я защитой,
Я делаю все, что я сделать во власти,
Храню я приверженность воинской касте, —
Какого же дела не сделал иного?
Хочу твоего я послушаться слова».
Уттанка ответствовал прямо и смело:
«Твое это дело, сыновнее дело!
О царь, что над всеми царями прославлен!
Отец твой был Такшакой-змеем отравлен.
Душою великий, деяньем невинный,
Он умер, отведав отравы змеиной.
Как древо, сраженное громом в ненастье,
Отец твой от яда распался на части.
Всю землю подлейший из змей опечалил,
Когда богоравного жалом ужалил.
Заставил он Кашьяпу хитрым коварством
Вернуться обратно с целебным лекарством
И гнусно отца твоего уничтожил,
Царя, что людей благоденствие множил!
Ступай, отомсти за отца лиходею,
Ступай, отомсти многомерзкому змею!
О царь, ты пришел в заповедное время,
Сожги же в огне ядовитое племя!
Святому огню вознеси ты моленье,
Змеиного рода начни истребленье.
Всех змей ты сожги ради праведной мести,
А Такшаку злобного — с прочими вместе.
Тем самым и мне ты окажешь услугу:
Мне Такшака — враг. Помоги мне как другу».
От слов этих сделался царь воспаленным,
Как пламя, слиянное с маслом топленым.
Он крикнул советникам, крикнул вельможам:
«Змеиное племя дотла уничтожим!
Мы жертвенное совершим припошепье,
Змеиного рода устроим сожженье!
Идемте же, следуя мудрым заветам!..»
Главу «Махабхараты» кончим на этом.
В то время владыкой змеиной державы
Был Васуки, опытный, сильный, лукавый.
Ему причиняло печаль и терзанье
Ужасное матери змей предсказанье:
«Придет властелин в заповедное время,
Придет — и сожжет он змеиное племя».
Чтоб как-нибудь сердце свое успокоить,
Решил он совет государства устроить.
Пришли на совет всевозможные змеи:
Монахи, врачи, мастера, чародеи,
Гуляки, ученые, стражи, вельможи
И воины с пышной раскраскою кожи.
Их множество было — усердных и праздных,
С красивой наружностью и безобразных,
Но, разных, не схожих, — друг с другом сближало
С губительным ядом жестокое жало!
Так Васуки начал: «Вы знаете, братья:
Над нами нависла угроза проклятья.
