на Равану, во всеуслышанье, веско,
Вибхишане Рама ответил: «Безмерного блеска
Исполнен Владыка Летающих Ночью, и трудно
Его созерцать, как светило, горящее чудно.
Нам кажется облик его, расплываясь в сиянье,
Полуденным солнцем в своем наивысшем стоянье.
Поверь, обладать не дано этим блеском ужасным
Ни демонам, ни божествам, ни царям грозновластным.
Свирепые духи дружиной своей разноликой
Несутся с оружьем за двадцатируким владыкой.
Несметная силища! Горы подняв над собою,
Стремятся страшилища гороподобные к бою.
Их раджа, как Яма всевластный, с петлей наготове,
Грозит уничтожить созданья из плоти и крови».
Сказал Добромыслящий: «Мне предначертано роком
Узреть злоприродного Равану собственным оком.
Вибхишана, мощь моего справедливого гнева
Падет на того, кем похищена Джанаки дева!»
Видя, что лучшие из воителей его сражены в этой невиданной доселе битве, Равана в сверкающей, как солнце, колеснице выехал из ворот Ланки.
Начинается новая страшная битва. Вот уже и Хануман распростерся на земле, поверженный грозной дланью Раваны; гигантское копье повелителя ракшасов поражает отважного Сугриву, царя обезьян; дивный зодчий Нила ранен стрелой повелителя Ланки, он шатается и отступает. Лакшмана осыпает могучего врага тучей стрел, но тот улучает мгновенье и посылает в голову сына Сумитры стрелу, дарованную ему некогда самим Брахмой. Лакшмана падает в потоках собственной крови. Но перед этим успевает пронзить грудь Раваны тремя стрелами. Царь ракшасов взревев от боли, пронзает Лакшману чудовищной величины копьем. Но в этот миг Хануман, оправившийся от удара, встает и страшным ударом кулака сбивает с ног похитителя Ситы. Затем он выносит Лакшману из битвы.
В бой вступает сам божественный Рама.
Чередою метких стрел он убивает колесничего Раваны и лошадей, раскалывает вдребезги колесницу, а затем щит, и лук, и стрелы грозного царя, затем сбивает с древка его стяг и, наконец, поражает в грудь Равану и сносит с его головы драгоценный венец. Равана стоит перед Рамой в ожиданье смертельного удара, но великодушный воитель щадит его и отпускает обратно в Ланку.
Равана посылает ракшасов за Кумбхакарной — последней своей надеждой в битве с божественным сыном Каушальи.
[ПРОБУЖДЕНИЕ КУМБХАКАРНЫ] (Часть 60)
Услышали ракшасы, что им сказал повелитель,
И сборищем буйным бегут в Кумбхакарны обитель.
Душистых цветов плетеницы несут, благовонья
И прорву еды, чтоб ему подкрепиться спросонья.
Пещера, окружностью с йоджану, вход необъятный
Имела и запах цветов источала приятный.
Но вдохов и выдохов спящего грозная сила —
Вошедших бросала вперед и назад относила.
Был вымощен пол дорогими каменьями, златом.
На нем Кумбхакарна, внушающий страх супостатам,
Раскинулся рухнувшим кряжем и спал беспробудно
В своей исполинской пещере, украшенной чудно.
Курчавился волос на теле, что силой дыханья
Коробилось, изображая змеи колыханье.
Найриты дивились ноздрей устрашающим дырам
И пасти разинутой, пахнущей кровью и жиром.
Блистали запястья златые, венец лучезарный.
Раскинув могучие члены, храпел Кумбхакарна.
Втащили несчетных убитых животных в пещеру.
Их туши свалили горой, наподобие Меру.
Из многих зверей, населяющих дебри лесные,
Там буйволы были, олени и вепри лесные.
Вот риса насыпали груду, — не видно вершины!
Мясные поставили блюда и крови кувшины.
Стеклись йатудханы, как тучи, несущие воду.
Куреньями стали дымить Кумбхакарне в угоду.
Сандалом его умастили богов супостаты.
Он спал и гирлянд благовонных впивал ароматы.
Летающие по Ночам затрещали в трещотки,
В ладони плескать принялись и надсаживать глотки.
И в раковины, что с лупой соревнуются в блеске,
Немолчно трубили, но звук не будил его резкий.
От грома литавр, барабанов и раковин гула
Творенья пернатые с третьего неба стряхнуло.
Но спал Кумбхакарна, — лишь птицы попадали с тверди.
Тогда принесли булавы и комлистые жерди,
И ну молотить по груди его каменной скопом:
Кто — палицей, кто — булавой, кто — дубьем, кто — ослопом.
Одни Кумбхакарну утесом расколотым били,
Другие тяжелой кувалдой иль молотом били.
Хоть было их тысяч с десяток в упряжке единой,
Далеко отбрасывал ракшасов храп исполина.
Мриданги, литавры гремели вовсю, но покуда
Лежал Кумбхакарна недвижной синеющей грудой.
Коль скоро его пробудить не смогли громозвучьем,
Прибегли к дубинам, и прутьям железным, и крючьям.
Плетями хлеща по копям, по верблюдам и мулам,
Топтать Кумбхакарну их всех понуждали огулом.
И демоны спящего молотами колотили,
Колодами плоть Кумбхакарны они молотили.
И раковин свист раздавался в лесах густолистых,
И гром барабанный в горах отзывался скалистых.
Дрожала прекрасная Ланка от свиста и гула,
Но чудище спало, и глазом оно не сморгнуло.
И в тысячу звонких литавр ударяли попарно,
Схватив колотушки златые, но спал Кумбхакарна.
Не мог светозарный проснуться, послушен заклятью,
Хоть в ярость привел он свирепую ракшасов братью.
Хоть за уши стали кусать и кувшинами в уши
Лить воду ему — не смогли пробудить этой туши!
Хоть молотом по лбу его колотили до боли
И пряди волос выдирали, кинжалом кололи,
«Шатагхни» скрепили канатом и двинули разом,
Но не шевельнулся гигант, не сморгнул он и глазом.
Слонов у него пробежало по брюху до тыщи,
Но был пробужден Кумбхакарна потребностью в пище.
Не стадо слоновье, не глыба, не древо, не молот
Его разбудили, а чрево пронзающий голод.
И твердые, словно алмаз иль стрела громовая,
Он выпростал руки свои, многократно зевая.
Был рот Кумбхакарны подобен зияющей пасти,
И вход в преисподнюю напоминал он отчасти.
Был этот багровый зевающий рот по размеру
Взошедшему солнцу под стать над вершиною Меру.
Был каждый зевок, раздирающий пасть исполину,
Как ветер высот, налетающий с гор на долину.
Обличьем был грозен пещеры проснувшийся житель,
И гневно блистал он очами, как бог-разрушитель.
Глазищами с голову демона Раху, коварно
Луну проглотившего, дико сверкал Кумбхакарна.
И сразу неистовый голод с великим стараньем
Он стал утолять буйволятиной, мясом кабаньим.
И, снедь запивая кувшинами крови и жира,
Хмельное вкушал этот недруг Властителя мира.
Когда наконец от еды отвалился он, сытый,
Летающего по Ночам обступили найриты.
Он встал перед ними, могучий, как бык перед стадом.
Собратьев обвел осовелым и заспанным взглядом.
Весьма огорошенный тем, что внезапно разбужен,
«Скажите, — спросил дружелюбно, — зачем я вам нужен?»
Посланцы повелителя Ланки рассказывают Кумбхакарно о сраженье. Кумбхакарна по-прежнему упрекает брата в безрассудстве, однако обещает ему помочь.
[КУМБХАКАРНА ВЫЕЗЖАЕТ НА БИТВУ] (Часть 65)
Владыка Летающих Ночью надел огнезарный,
В камнях драгоценных, венец на чело Кумбхакарны.
Затем Кумбхакарне на шею надел ожерелье.
Как месяц, блистало жемчужное это изделье.
В кувшинообразные уши продел он для блеска
Алмазные серьги, — у каждой сверкала подвеска.
Цветов плетеницы, что были полны аромата,
Запястья, и перстни, и нишку из чистого злата
Великоблестяший надел перед битвой на брата.
Сиял Кумбхакарна, в убор облачен златозарный,
Как жертвенным маслом питаемый пламень алтарный,
И смахивал, с поясом дивным на чреслах, в ту пору
На царственным Шешей обвитую Мандару-гору,
Когда небожителям эта вершина мутовкой
Служила, обвязана змеем, как толстой веревкой.
Кольчугу такую, что сетки ее тяжкозлатной
Стрела не пробьет и клинок не разрубит булатный,
Надев, он сиял, как владыка снегов, Химапати,
Закован в златую броню облаков на закате.
Был ракшас, украсивший тело и дротик несущий,
Отважен, как перед победой тройной — Самосущий.
И слева направо престол обошел Кумбхакарна,
И брата напутствие выслушал он благодарно.
С властителем Ланки простясь, выезжал Сильнорукий
Под гром барабанов и раковин трубные звуки.
С конями, слонами, оружьем несметная сила
За этим свирепым, воинственным мужем валила!
Как будто бы туч грохотали гряды громоносных —
Катили ряды колесниц боевых двухколесных.
И всадники ехали на леопардах могучих,
На львах, антилопах, на птицах, на змеях ползучих.
Прислужники зонт над летателем этим полночным
Держали, когда, осыпаемый ливнем цветочным,
Противник богов, охмелевший от запаха крови,
Он шествовал с дротиком острым своим наготове.
За ним пехотинцы, ужасные ликом и статью,
С очами кровавыми, шли нескончаемой ратью.
С неистовой силищей, кто — булавой, кто — ослопом,
Махали страшилища, так и ломившие скопом!
Кто палицу нес или связку тяжелого тала,
Кто с молотом шел иль с трубою, что стрелы метала.
Своим супостатам они угрожали мечами,
Секирами, копьями, дротиками и пращами.
Желая врагов запугать и повергнуть в смущенье,
Тем временем сам исполин претерпел превращенье.
Еще устрашительней стал Кумбхакарна обличьем,
И мощью своей небывалой, и грозным величьем.
Сто луков имел он в плечах, да шестьсот было росту:
Шесть раз, — если счесть от макушки до пят, — было по
сту!
Свирепые очи подобно тележным колесам
Вращались, и было в нем сходство с горящим утесом.
«Сожгу вожаков обезьяньих, — вскричал Кумбхакарна, —
Как пламя — ночных мотыльков! — И добавил коварно: —
Ведь к нам обезьяны простые вражды не питают.
Пускай украшают сады и в лесах обитают!
Царевич Айодхьи — причина беды и разлада.
Я Раму убью, и закончится Ланки осада!»
Как бездна морская, откликнулись яростным ревом
Свирепые ракшасы, этим утешены словом.
На битву спешил Кумбхакарна, хоть с первого шага
Приметы вещали воителю зло, а не благо.
Темнели над пим облака, неподвижны и хмуры,
Как будто вверху распластали ослиные шкуры.
Небесные сыпались камни, сверкали зарницы,
И слева направо кружили зловещие птицы.
С раскрытыми пастями, пыхая пламенем, выли
Шакалы: они устрашающим знаменьем были!
Стремглав с грозновещих небес опустился стервятник
На дротик, что поднял бестрепетный Раваны ратник.
На левом глазу Кумбхакарны задергалось веко,
И левая длань задрожала, впервые от века.
Над ним, пламенея средь белого дня, пролетело
И рухнуло с громом ужасным небесное тело.
От этих примет волоски поднимало на коже,
Но шел Кумбхакарна, раздумьем себя не тревожа.
Критантой гонимый, являясь игралищем рока,
Стопу над стеной крепостною занес он высоко.
Полки обезьян обложили столицу, как тучи,
Но ринулся в стан осаждающих ракшас могучий.
Как тучи от ветра, пустились они врассыпную,
Когда супостат через стену шагнул крепостную.
Увидя враждебное войско в смятенье великом,
На радостях он разразился неистовым рыком.
На землю валил обезьян этот рев Кумбхакарны,
Как валит секира, под корень рубя, ашвакарны.
И рати, бегущей со всей быстротой обезьяньей,
Казалось — грядет Всемогущий с жезлом воздаянья.
[АНГАДА СТЫДИТ БЕГЛЕЦОВ] (Часть 66)
Страшась Кумбхакарны, пустились бегом обезьяны,
Но храброго Ангады оклик услышали рьяный:
«Вы что — ошалели? Спасенья не только в округе —
На целой земле не найдется бежавшим в испуге!
Оружье бросая, показывать недругу спины,
Чтоб жены смеялись над вами? Стыдитесь, мужчины!
И много ли толку, скажите, в супружестве вашем,
Когда сомневаются женщины в мужестве вашем?
Зазорно, почтенного мужа забыв благородство,
Бежать, обнаружа с простой обезьяною сходство!
Скажите, куда подевались хвастливые речи?
Где вражьи воители, вами убитые в сече?
Бахвалы такие, сробев перед бранным искусом,
Спасаются бегством, подобно отъявленным трусам.
Назад, обезьяны! Должны пересилить свой страх мы!
Блаженство посмертное ждет нас в обители Брахмы.
А если врагов уничтожите в битве кровавой
И целы останетесь — быть вам с пожизненной славой.
Расправится Рама один на один с Кумбхакарной.
Глупец, — он летит мотыльком на огонь светозарный!
Но если один одолеет он множество наше,
То выявит миру тем самым ничтожество наше!
Мы шкуру спасем, но утратим достоинство наше.
Бесчестье падет на несметное воинство наше».
Кричали в ответ обезьяны: «Внимать укоризне
Не время, не место, иначе лишимся мы жизни!»
В немыслимом блеске, притом в исступленье великом,
Узрев Кумбхакарну с его ужасающим ликом,
Они врассыпную летели с отчаянным криком.
Хоть Ангады речь беглецам показалась некстати,
Бесстрашный сумел устыдить предводителей рати!
И все вожаки обезьяньи по собственной воле,
Презрев малодушье, вернулись на ратное поле.
[УБИЕНИЕ РАМОЙ КУМБХАКАРНЫ] (Часть 67)
Погибнуть готовы, отвагой воинственной пьяны,
Отчаянный бой учинили тогда обезьяны.
Утесы ломали они, вырывали деревья.
Где высились рощи, они оставляли корчевья,
И, бросившись на Кумбхакарну, свирепы и яры,
Скалой или древом ему наносили удары.
Он палицей бил обезьян — удальцов крепкотелых,
В охапку сгребал он по тридцать воителей смелых,
В ладонях размалывал и пожирал помертвелых.
Отважных таких восемь тысяч семьсот пали наземь,
Убиты в сраженье разгневанным ракшасов князем!
Как некогда змей истреблял златоперый Супарна,
В неравном бою обезьян пожирал Кумбхакарна.
Но, вырвав из почвы деревья с листвой и корнями,
Опять запаслась обезьянья дружина камнями.
И, гору подняв над собою,
