И всласть, с утра до вечера, Заученную вхруст, Одну сонату вечную Играл он наизусть…
Что, Александр Герцович, На улице темно? Брось, Александр Герцович, Чего там?.. Всё равно…
Пускай там нтальяночка, Покуда снег хрустит, На узеньких на саночках За Шубертом летит.
Нам с музыкой-голубою Не страшно умереть, А там — вороньей шубою На вешалке висеть…
Все, Александр Герцович, Заверчено давно, Брось, Александр Скерцович, Чего там?.. Всё равно… 27 марта 1931 Осип Мандельштам. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, «Феникс», 1996.
SILENTIUM Она еще не родилась, Она и музыка и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь.
Спокойно дышат моря груди, Но, как безумный, светел день, И пены бледная сирень В черно-лазоревом сосуде.
Да обретут мои уста Первоначальную немоту, Как кристаллическую ноту, Что от рождения чиста!
Останься пеной, Афродита, И слово в музыку вернись, И сердце сердца устыдись, С первоосновой жизни слито! 1910 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995.
* * * Дано мне тело — что мне делать с ним, Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок, В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло Мое дыхание, мое тепло.
Запечатлеется на нем узор, Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть Узора милого не зачеркнуть. 1909 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995.
ПЕТЕРБУРГСКИЕ СТРОФЫ
Н. Гумилеву
Над желтизной правительственных зданий Кружилась долго мутная метель, И правовед опять садится в сани, Широким жестом запахнув шинель.
Зимуют пароходы. На припеке Зажглось каюты толстое стекло. Чудовищна, как броненосец в доке,Россия отдыхает тяжело.
А над Невой — посольства полумира, Адмиралтейство, солнце, тишина! И государства жесткая порфира, Как власяница грубая, бедна.
Тяжка обуза северного сноба Онегина старинная тоска; На площади Сената — вал сугроба, Дымок костра и холодок штыка…
Черпали воду ялики, и чайки Морские посещали склад пеньки, Где, продавая сбитень или сайки, Лишь оперные бродят мужики.
Летит в туман моторов вереница; Самолюбивый, скромный пешеход Чудак Евгений — бедности стыдится, Бензин вдыхает и судьбу клянет! Январь 1913 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995.
НАШЕДШИЙ ПОДКОВУ (Пиндарический отрывок)
Глядим на лес и говорим: — Вот лес корабельный, мачтовый, Розовые сосны, До самой верхушки свободные от мохнатой ноши, Им бы поскрипывать в бурю, Одинокими пиниями, В разъяренном безлесном воздухе; Под соленою пятою ветра устоит отвес,
пригнанный к пляшущей палубе, И мореплаватель, В необузданной жажде пространства, Влача через влажные рытвины хрупкий
1000
прибор геометра, Сличит с притяженьем земного лона Шероховатую поверхность морей.
А вдыхая запах Смолистых слез, проступивших сквозь
обшивку корабля, Любуясь на доски Заклепанные, слаженные в переборки Не вифлеемским мирным плотником,
а другим Отцом путешествий, другом морехода,Говорим:
— И они стояли на земле, Неудобной, как хребет осла, Забывая верхушками о корнях На знаменитом горном кряже, И шумели под пресным ливнем, Безуспешно предлагая небу выменять
на щепотку соли Свой благородный груз.
С чего начать? Всё трещит и качается. Воздух дрожит от сравнений. Ни одно слово не лучше другого, Земля гудит метафорой, И легкие двуколки, В броской упряжи густых от натуги птичьих
стай, Разрываются на части, Соперничая с храпящими любимцами
ристалищ.
Трижды блажен, кто введет в песнь имя; Украшенная названьем песнь Дольше живет среди других Она отмечена среди подруг повязкой на лбу, Исцеляющий от беспамятства, слишком
сильного одуряющего запаха Будь то близость мужчины, Или запах шерсти сильного зверя, Или просто дух чебра, растертого между
ладоней.
Воздух бывает темным, как вода, и всё живое в нем плавает, как рыба, Плавниками расталкивая сферу, Плотную, упругую, чуть нагретую,Хрусталь, в котором движутся колеса
и шарахаются лошади, Влажный чернозем Нееры, каждую ночь
распаханный заново Вилами, трезубцами, мотыгами, плугами. Воздух замешен так же густо, как земля,Из него нельзя выйти, в него трудно войти.
Шорох пробегает по деревьям зеленой
лаптой: Дети играют в бабки позвонками умерших
животных. Хрупкое исчисление нашей эры подходит
к концу. Спасибо за то, что было: Я сам ошибся, я сбился, запутался в счете. Эра звенела, как шар золотой, Полая, литая, никем не поддерживаемая, На всякое прикосновение отвечала
«да» и «нет». Так ребенок отвечает: «Я дам тебе яблоко» или «Я не дам тебе
яблока». И лицо его точный слепок с голоса, который
произносит эти слова.
Звук еще звенит, хотя причина звука исчезла. Конь лежит в пыли и храпит в мыле, Но крутой поворот его шеи Еще сохраняет воспоминание о беге
с разбросанными ногами,Когда их было не четыре, А по числу камней дороги, Обновляемых в четыре смены, По числу отталкивании от земли пышущего
жаром иноходца.
Так Нашедший подкову Сдувает с нее пыль И растирает ее шерстью, пока она
не заблестит, Тогда Он вешает ее на пороге, Чтобы она отдохнула, И больше уж ей не придется высекать
искры из кремня. Человеческие губы, которым больше нечего
сказать, Сохраняют форму последнего сказанного
слова, И в руке остается ощущенье тяжести, Хотя кувшин
наполовину расплескался,
пока его несли
То, что я сейчас говорю, говорю не я, А вырыто из земли, подобно зернам
окаменелой пшеницы. Одни
на монетах изображают льва, Другие
голову. Разнообразные медные, золотые и бронзовые
лепешки С одинаковой почестью лежат в земле; Век, пробуя их перегрызть, оттиснул на них
свои зубы. Время срезает меня, как монету, И мне уж не хватает меня самого. 1923 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995.
* * * Сегодня ночью, не солгу, По пояс в тающем снегу Я шел с чужого полустанка. Гляжу — изба: вошел в fb4 сенцы, Чай с солью пили чернецы, И с ними балует цыганка.
У изголовья, вновь и вновь, Цыганка вскидывает бровь, И разговор ее был жалок. Она сидела до зари И говорила:- Подари. Хоть шаль, хоть что, хоть полушалок…
Того, что было, не вернешь, Дубовый стол, в солонке нож, И вместо хлеба — ёж брюхатый; Хотели петь — и не смогли, Хотели встать — дугой пошли Через окно на двор горбатый.
И вот проходит полчаса, И гарнцы черного овса Жуют, похрустывая, кони; Скрипят ворота на заре, И запрягают на дворе. Теплеют медленно ладони.
Холщовый сумрак поредел. С водою разведенный мел, Хоть даром, скука разливает, И сквозь прозрачное рядно Молочный день глядит в окно И золотушный грач мелькает. 1925 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995.
* * * Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем! Я нынче славным бесом обуян, Как будто в корень голову шампунем Мне вымыл парикмахер Франсуа.
Держу пари, что я еще не умер, И, как жокей, ручаюсь головой, Что я еще могу набедокурить На рысистой дорожке беговой.
Держу в уме, что нынче тридцать первый Прекрасный год в черемухах цветет, Что возмужали дождевые черви И вся Москва на яликах плывет.
Не волноваться. Нетерпенье — роскошь, Я постепенно скорость разовью Холодным шагом выйдем на дорожку Я сохранил дистанцию мою. 7 июня 1931 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995.
* * * Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны, А где хватит на полразговорца, Там припомнят кремлёвского горца. Его толстые пальцы, как черви, жирны, А слова, как пудовые гири, верны, Тараканьи смеются усища, И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей, Он играет услугами полулюдей. Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, Он один лишь бабачит и тычет, Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз. Что ни казнь у него — то малина И широкая грудь осетина. Ноябрь 1933 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995.
* * * Мастерица виноватых взоров, Маленьких держательница плеч! Усмирен мужской опасный норов, Не звучит утопленница-речь.
Ходят рыбы, рдея плавниками, Раздувая жабры: на, возьми! Их, бесшумно охающих ртами, Полухлебом плоти накорми.
Мы не рыбы красно-золотые, Наш обычай сестринский таков: В теплом теле ребрышки худые И напрасный влажный блеск зрачков.
Маком бровки мечен путь опасный… Что же мне, как янычару, люб Этот крошечный, летуче-красный, Этот жалкий полумесяц губ?..
Не серчай, турчанка дорогая: Я с тобой в глухой мешок зашьюсь, Твои речи темные глотая, За тебя кривой воды напьюсь.
Ты, Мария,- гибнущим подмога, Надо смерть предупредить — уснуть. Я стою у твоего порога. Уходи, уйди, еще побудь. Февраль 1934 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995.
* * * Это какая улица? Улица Мандельштама. Что за фамилия чертова Как ее ни вывертывай, Криво звучит, а не прямо.
Мало в нем было линейного, Нрава он был не лилейного, И потому эта улица, Или, верней, эта яма Так и зовется по имени Этого Мандельштама… Апрель 1935 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995.
