А вот и наш знакомый, вот Ганс Касторп! Мы уже издали узнали его по бородке, которую он отпустил, сидя за «плохим» русским столом. Он, как и все, пылает, как и все, промок. Он бежит, его ноги отяжелели от черноземной грязи, рука сжимает на весу винтовку с примкнутым штыком. Смотрите, выбывшему из строя товарищу он наступил на руку подбитым гвоздями сапогом, он глубоко затаптывает эту руку в покрытую обломками ветвей вязкую землю. И все-таки это он. Что? Он поет? Так поют иногда, ничего не замечая вокруг, так пел вполголоса и он, оцепенев, в волнении, без мыслей, пользуясь своим отрывистым дыханием:
В кору ее я врезал
Немало нежных слов…Он падает. Нет, он бросается плашмя на землю, оттого что ему навстречу несется адский вой, это крупный бризантный снаряд, мерзкая сахарная головка из преисподней. Он лежит, прижавшись лицом к прохладной грязи, раскинув ноги, вывернув ступни и упираясь каблуками в землю. Тяжелый снаряд, продукт одичавшей науки, начиненный всем, что есть худшего на свете, в тридцати шагах от него, словно сам дьявол, глубоко вонзается в землю, в ней разрывается с гнусной чудовищной силой и выбрасывает высокий, как дом, фонтан земли, огня, железа, свинца и растерзанных на куски людей. Ибо там лежали двое – они были друзьями и легли рядом в минуту опасности; теперь их останки смешались и исчезли.
О, какой позор – эта наша безопасность теней! Прочь! Этого мы рассказывать не будем! Попал ли осколок и в нашего знакомого? На миг ему показалось, что да. Огромный ком земли ударил его по голени, правда, было больно, но это вздор. Он поднимается, хромая бредет дальше отяжелевшими от земли ногами, продолжая напевать:
И ве-е-тви зашуме-е-ли,
При-зы-вно шелестя…Так, в толчее, под дождем, в сумерках, мы теряем его из виду.
Прощай, Ганс Касторп, простодушное, но трудное дитя нашей жизни! Повесть о тебе окончена. Мы досказали ее; время в ней и не летело и не тянулось, ибо это была повесть герметическая. Мы рассказали ее ради нее самой, не ради тебя, ибо ты был простецом. Но в конце концов это все же повесть о тебе; и так как рассказанное в ней приключилось именно с тобой, вероятно, в тебе все же было что-то, и мы не отрицаем той педагогической привязанности к тебе, которая в нас возникла по мере того, как развивалось повествование, и которая могла бы заставить нас слегка коснуться уголка глаза, при мысли о том, что в дальнейшем мы тебя больше не увидим и не услышим.
Счастливого пути – останешься ли ты жив, или нет! Надежды на жизнь у тебя небольшие: злая свистопляска, в которую ты вовлечен, продлится еще не один грешный годик, и мы не можем биться об заклад, что ты уцелеешь. Говоря по правде, мы с некоторой беззаботностью оставляем этот вопрос открытым. Приключения твоей плоти и духа, углубившие твою простоту, дали тебе возможность пережить в духе то, что тебе едва ли придется пережить в теле. Бывали минуты, когда из смерти и телесного распутства перед тобою, как «правителем», полная предчувствий будущего, возникала греза любви. А из этого всемирного пира смерти, из грозного пожарища войны, родится ли из них когда-нибудь любовь?
Примечания
1
«Океанские пароходы» (англ.).
2
Пошли (англ.).
3
«Оба» (фр.).
4
Бесплатно (лат.).
5
Туберкулез легких (лат.).
6
О Боже! (ит.)
7
«Привет тебе, о Сатана, о Мятежник, о мстительная сила Разума» (ит.).
8
Слишком роскошный, обильный (англ.).
9
Отвлеченно (лат.).
10
Лошадки (фр.) – азартная игра.
11
Литературного итальянского языка (ит.).
12
Черт возьми (фр.).
13
Производить опыты приятно (лат.).
14
Глупостью (англ.).
15
Искаженное французское haute volée – высший свет.
16
Здесь – на тот свет (лат.).
17
Оба, сударь, – проговорила она. – Оба, знаете ли… (фр.)
18
Я знаю, сударыня (фр.).
19
И очень сожалею (фр.).
20
Торопитесь, сударь! (фр.)
21
Лекция господина Кроковского только что началась (фр.).
22
И прочим (лат.).
23
Клянусь Вакхом (ит.).
24
Приняты (фр.).
25
По причине смерти (лат.).
26
Поторопитесь немножко, господа! (ит.)
27
Здесь – приблизительно так (лат.).
28
Да почиет в мире… (лат.)
29
В полном составе (лат.).
30
Лекции (фр.).
31
«Помни» – начальное слово изречения «Memento mori» («Помни о смерти» (лат.)).
32
Очень благодарен! (ит.)
33
Яичницу с сюрпризом (фр.).
34
Вакуум, пустота (лат.).
35
Не стоит того, сударыня! (фр.)
36
Здесь – доверительное сообщение (лат.).
37
Гуманитарное (лат.).
38
Десертные сигары (исп.).
39
Я тоже художник (ит.).
40
Исподнего (фр.).
41
Органическое разрушение (фр.).
42
До бесконечности (лат.).
43
Да почиет в мире (лат.).
44
Да будет тебе земля легка. Дай ему, Господи, вечный покой (лат.).
45
Своего единственного и последнего сына, который тоже должен умереть (фр.).
46
Оба, понимаете ли, господá… Сперва один, потом другой (фр.).
47
Как герой, по-испански, подобно брату, подобно его гордому юному брату Фернандо (фр.).
48
В миг сладостного торжества (лат.).
49
Здесь – о смертельном исходе (лат.).
50
Роскошно (фр.).
51
Великолепно (фр.).
52
Сумасшедший дом (фр.).
53
Пляски мертвецов (фр.).
54
Прощай (лат.).
55
Множественного числа (лат.).
56
– Эй! Инженер! Постойте! Что вы делаете? Инженер! Немножко благоразумия! Он одурел, этот мальчуган! (ит.)
57
– На! (фр.)
58
– Осторожно, он легко ломается, – сказала она. – Его, знаешь ли, надо вывинчивать. – Здесь и далее французский текст.
59
– Он очень честный молодой человек, очень узкий, очень немец.
60
– Узкий? Честный?
61
– Нас, немцев?
62
– Мы говорим о вашем двоюродном брате. Но это правда, вы немножко буржуазны. Вы любите порядок больше, чем свободу, вся Европа это знает.
63
– Любить… любить… А что это значит? Это слово слишком неопределенное. Один любит, другой владеет, как у нас говорят.
64
Я скажу тебе по-французски, какие у меня по этому поводу возникли мысли. То, что вся Европа называет свободой, это, может быть, нечто столь же педантичное, столь же буржуазное, если сравнить с нашей потребностью в порядке – вот именно!
65
– Вот как! Занятно! Ты имеешь в виду своего кузена, когда говоришь такие странные вещи?
66
– Нет, он действительно добряк, простая натура, в ней не таится никаких угроз, знаешь ли. Но он не буржуа, он солдат.
67
– Ты хочешь сказать: натура совершенно твердая, уверенная в себе? Но ведь он серьезно болен, твой бедный кузен.
68
– Может быть, когда показывал свои картины.
69
– То есть когда писал твой портрет?
70
– Почему бы и нет. А как, по-твоему, портрет удачен?
71
– Ну да, исключительно. Беренс очень точно воспроизвел твою кожу, в самом деле очень правдиво. Как бы мне хотелось быть портретистом, как он, чтобы тоже иметь основания исследовать твою кожу.
72
– Говорите, пожалуйста, по-немецки!
73
Это своеобразное исследование, одновременно художественное и медицинское, – одним словом, речь идет, понимаешь ли, о гуманитарных науках.
74
Потихоньку от врачей. Как только Беренс вернется, все кинутся на стулья. Очень будет глупо.
75
– Поди ты со своим Беренсом!
76
– Да и на ковре…
77
…как будто я в глубоком сне вижу странные грезы… Ведь надо спать очень глубоко и крепко, чтобы так грезить… Я хочу сказать, мне этот сон хорошо знаком, он снился мне всегда, долгий, вечный… да, сидеть вот так рядом с тобой – это вечность.
78
– Поэт! – сказала она. – Буржуа, гуманист и поэт, вот вам немец, весь как полагается.
79
– Боюсь, что мы совсем и ничуть не такие, как полагается, – ответил он. – Ни в каком смысле. Мы, может быть, просто трудные дети нашей жизни, только и всего.
80
– Красиво сказано… Но, послушай… ведь не так уж трудно было увидеть этот сон и раньше. Вы, сударь, поздновато решились обратиться с милостивыми словами к вашей покорной служанке.
81
– К чему слова? – сказал он. – Зачем говорить? Говорить, рассуждать – это, конечно, по-республикански, допускаю. Но сомневаюсь, чтобы это было в такой же мере поэтично. Один из наших пациентов, с которым я, до известной степени, подружился, господин Сеттембрини…
82
– Он только что бросил тебе несколько слов.
83
– Что ж, он, конечно, великий говорун, и даже очень любит декламировать возвышенные стихи, но разве этот человек – поэт?
84
– Искренне сожалею, что не имела удовольствия познакомиться с этим рыцарем.
85
– Охотно допускаю.
86
– А, ты допускаешь!
87
– Что? Да ведь я это просто так сказал. Я, как ты, вероятно, заметила, почти не говорю по-французски. Но с тобою я все-таки предпочитаю этот язык родному, оттого что для меня говорить по-французски значит в каком-то смысле говорить не говоря, – то есть ни за что не отвечая, как мы говорим во сне. Понимаешь?
88
– Более или менее.
89
– Этого достаточно… Говорить, – продолжал Ганс Касторп, – бесполезное занятие! В вечности не разговаривают. В вечности ведут себя так же, как когда рисуют свинку: откидывают голову и закрывают глаза.
90
– Недурно сказано! Ну, конечно, ты в вечности как дома, ты знаешь ее до дна. А ведь ты довольно занятный молодой мечтатель, надо признать.
91
– И потом, – сказал Ганс Касторп, – заговори я с тобою раньше, мне пришлось бы называть тебя на «вы».
92
– А что же, ты намерен всегда называть меня на «ты»?
93
– Ну да. Я всегда говорил тебе «ты» и буду говорить вечно.
94
– Пожалуй, это уже лишнее. Во всяком случае, тебе недолго придется говорить мне «ты». Я уезжаю.
95
После обеда.
96
– Ты недурно осведомлен. Может быть, и туда – на время.
97
– Ну… это нет.
98
Вот почему я хочу рискнуть и немного пожить в другом климате.
99
Что до меня, то, знаешь ли, я прежде всего люблю свободу и, в частности, свободу выбирать себе место, где жить. Тебе, вероятно, трудно понять, что человек одержим чувством независимости? Может быть, это у меня от моего народа.
100
– А твой муж в Дагестане, он тебе разрешает ее, эту свободу?
101
– Мне вернула свободу моя болезнь. Я в «Берггофе» уже в третий раз. На этот раз я провела здесь целый год. Может быть, и вернусь. Но ты тогда уже давно будешь далеко отсюда.
102
– Даже имя! Нет, ты действительно уж слишком серьезно относишься к карнавальным обычаям!
103
– И да и нет… Ну, как тут знают эти вещи. У тебя там внутри есть влажный очажок, и ты слегка температуришь.
104
– Под вечер тридцать семь и восемь или девять…
105
– О, у меня, знаешь ли, дело посложней… Не совсем обычный случай.
106
– В той отрасли гуманитарных наук, которая именуется медициной, – сказал Ганс Касторп, – есть заболевание – так называемая туберкулезная закупорка лимфатических сосудов.
107
– А ты, мой милый, видимо, шпионил.
108
– А ты…
109
– Странный вопрос! Ведь прошло полгода!
110
– Ну конечно, но я узнала совершенно случайно…
111
– Опять Беренс!
112
– О, он так точно изобразил твою кожу. Впрочем, у этого вдовца горят щеки и есть презабавный кофейный сервиз… Думаю, что он знает твое тело не только как врач, но и как адепт другой отрасли гуманитарных наук…
113
– Ты прав, мой друг, ты действительно грезишь…
114
– Допустим… Но не мешай мне грезить опять, ведь ты с такой жестокостью разбудила меня вестью о твоем отъезде, точно зазвонили в набат! Семь месяцев я прожил у тебя на глазах… А теперь, когда мы познакомились в действительности, ты говоришь об отъезде!
115
– Повторяю, мы могли бы беседовать с тобой и раньше.
116
– Я? Не увиливай, мой мальчик. Речь идет о твоих интересах. Ты что, слишком робел, чтобы приблизиться к женщине, с которой теперь разговариваешь как во сне, или тебе кто-нибудь мешал?
117
– Я же объяснил тебе! Я не хотел говорить тебе «вы».
118
– Хитрец! Отвечай мне,
