для него эротическое произведение, которое Климент вводит в спор с большим лукавством, нежели приличием.
Философия книги сводится к деизму, признаваемому плодом откровения, а не разума. Автор говорить о Боге, о его существе, о его свойствах, о его провидении, о зле, понимаемом, как испытание и источник заслуги для человека, как его понимали Цицерон и Эпиктет. Ум ясный и прямой, враждебный заблуждениям монтанистов и своего рода многобожие гностиков, автор псевдо-климентического романа строгий монотеист, или, как тогда говорили, монархеист. Бог есть существо, коего сущность ему одному подобает. Сын по существу ниже его. Эти идеи, весьма сходные с идеями псевдо-Гермаса, долго составляли основу римской теологии. В этих мыслях не только не было ничего революционного, но в Риме уже считались теориями консервативными. По существу, это была теология назареян и евиоиитов, или скорее Филона и ессеев, развитая в дух гностицизма. Мир место борьбы добра со злом. Добро понемногу берет верх над злом и, наконец, победит. Частные успехи добра достигаются при помощи появления последовательных пророков, Адама, Авеля, Еноха, Ноя, Авраама, Моисея; точнее, единственный пророк, Адам, бессмертный и непогрешимый, человек по преимуществу, совершенный образ Божий, Христос всегда живой, в разном виде и под разными именами, неустанно странствует по свету, вечно проповедуя тот же закон, во имя того же Святого Духа.
Истинный закон Моисеев почти осуществил идеал абсолютной религии. Но Моисей ничего не написал, а его преемники исказили им установленное. Жертвоприношения были победой язычества над чистым законом. Множество неточностей вкралось в Ветхий Завет. Давид со своей арфой и кровавыми войнами является уже пророком гораздо низшим. Остальные пророки в еще меньшей степени были совершенные Адамы-Христы. Греческая философия со своей стороны сплетение бредней, вздорный спор о словах. Дух пророческой, который есть ничто иное как проявление Святого Духа, первосозданный человек, Адам, каким сотворил его Бог, появился тогда в образе последнего Христа, в Иисусе, который есть сам Моисей; так что между ними нет ни борьбы, ни соперничества. Верить в одного значить верить в другого, верить в Бога. Христианин, сделавшись христианином, не перестает быть евреем (Климент всегда себя так называет); он и вся его семья «становятся евреями». Еврей, знающий Моисея и не знающий Иисуса, не будет осужден, если хорошо исполняет то, что ему известно и не имеет ненависти к тому, чего не знает. Христианин, родом язычник, знающий Иисуса и не знающей Моисея, не будет осужден, если соблюдает закон Иисусов, и не имеет ненависти к закону, которого не получил. Впрочем, откровение не более как луч, при посредстве которого истины, скрытые в сердцах всех людей, становятся видимыми каждому из них; познать этим путем не значить узнать, а постигнуть.
Отношение Иисуса к Богу то же, что и всех прочих пророков. Он был орудием духа, вот и все. Идеальный Адам, в более или менее затуманенном виде имеется в сердца всех людей, рождающихся в мире, но у пророков, столпов мира, он в состоянии ясного сознания и совершенного обладания. «Наш Господь, — говорит Петр, — никогда не говорил, что есть другой Бог, чем тот, который все создал, и не провозглашал себя Богом; он только, вполне правильно, назвал блаженным того, кто его провозгласил сыном Бога, который все создал.-Но разве ты не находишь, — сказал Симон, — что происшедший от Бога есть Бог? — Как же это может быть? — отвечает Петр.- Сущность Отца в том, что он не зарожден; сущность Сына в том, что он зарожден; то, что зарождено, нельзя, сравнивать с тем, что не зарождалось или само себя зарождает. Тот, в ком не все тождественно с другим, не может быть именуем общим с ним наименованием». Автор никогда не говорить о смерти Иисуса и не дает понять, что эта смерть имеет всего глазах теологическое значение.
Итак, Иисус пророк, последний из пророков, тот, о котором Моисей сказал, что он придет после него. Его религия есть лишь очищенная религия Моисея, подбор преданий, из которых одни были хороши, а другие дурны. Его религия совершенна; она хороша и для евреев и для эллинов, для людей образованных и для варваров; она одинаково удовлетворяет сердце и ум. Ее продолжатели — двенадцать апостолов под главенством Петра, и те, кому они передают свою власть. Обращаться к снам, к видениям дело самомненных.
Как странная смесь евионизма и философского либерализма, узкого католичества и ереси, страстной любви к Иисусу и опасения, что его значение будет преувеличено, светской образованности и причудливой теософии, рационализма и веры, — книга, не могла долго удовлетворять правоверие, но она подходила к эпохе синкретизма, когда различные пункты христианской веры еще не определились с точностью. Потребовались чудеса прозорливости новейшей критики, чтобы под маскою Симона Волхва различить теперь сатиру на Павла. В общем, книга стремится к примирению. Это творение умеренного евионита, с эклектическим складом ума, одинаково нерасположенного к несправедливым выходкам гностиков и Маркиона против иудаизма и к женской проповеди последователей Монтана. Обрезание не предписано, но обрезанный стоит выше необрезанного, Иисус равен Моисею; Моисей равен Иисусу. Совершенство в том, чтобы постигнуть, что оба объединены, что новый закон есть старый, и старый тот же новый. Кто знает один, может обойтись без другого. Каждый да остается у себя и не питает ненависти к другим.
Таким образом, это было полное отрицание учения Павла. Для нашего теолога Иисус скорее восстановитель, чем новатор. Даже в этом восстановлении Иисус лишь истолкователь предания мудрецов, которые среди всеобщей испорченности никогда не теряли истинного смысла Моисеева закона, который есть лишь религия Адама, первоначальная религия человечества. По псевдо-Клименту, Иисус тот же Адам. По апостолу Павлу, Иисус есть второй Адам, во всем противоположный первому. Идея падения Адама, составляющая основу теологии Павла, тут почти исчезает. В одном отношении в особенности автор-евионит судит более здраво, чем Павел. Павел постоянно твердил, что в избрании и христианском призвании человека не заключается никакой личной заслуги. Боле либеральный евионит полагает, что праведный язычник подготовляет свое обращение своими добрыми качествами. Он далек от мысли, что все действия неверующих греховны. В его глазах заслуги Иисуса не имеют исключительного значения, которое им присвоено в системе Павла. Иисус ставит человка в соотношение к Богу; но не ставить себя вместо Бога.
Пеевдо-Климентинский роман резко отличается от действительно подлинных произведений первоначального христианского вдохновения своей многоречивостью, риторикой, отвлеченной философией, заимствованной в наибольшей своей части от греческих школ. Это уже не семитическая книга без оттенков, как чисто иудео-христианские произведения. Автор большой поклонник иудаизма, но ум у него греко-итальянский, политический, озабоченный прежде всего общественной нуждой и нравственностью народа. Его культура чисто греческая. Из созданного эллинизмом он отвергает только одно — религию. Во всех отношениях он гораздо выше святого Юстина. Значительная часть церкви приняла его сочинение и дала ему место в ряду наиболее чтимых книг времен апостольских, за рубежом Нового Завета. Заключавшиеся в нем грубые заблуждения относительно божественности Иисуса Христа и священных книг не позволили ему сохранить это место; но читать его продолжали. Правоверные находили ответ на все, утверждая, что Климент написал книгу безукоризненную, но что еретики впоследствии ее исказили. Делались извлечения, где неудобные места были пропущены, и им охотно присваивалась боговдохновенность. Мы уже видали и еще увидим много примеров сочиненных еретиками романов, которые таким образом вторгались в правоверную церковь и были ею признаваемы, в виду их поучительности и пригодности к возбуждению благочестия.
Дело в том, что эта евионитская литература, несмотря на ее несколько детскую наивность, обладала в высшей степени христианской елейностью. Ее тон, тон прочувствованной проповеди, в духе строго церковном и пастырском. Псевдо-Климент по меньшей мере такой же восторженный сторонник иерархии, как и псевдо-Игнатий. Община объединяется в лице главы; духовенство необходимый посредник между Богом и паствой. Епископа должно понимать с полуслова, не ждать, пока он скажет: «Такой то мой враг», а уже заранее бежать от этого человка. Дружить с теми, кого епископ не любить, разговаривать с людьми, которых он избегает, значит, отлучать себя от церкви и становиться в ряды злейших ее врагов. Обязанности епископа столь трудны, каждый должен стараться облегчить их ему; диаконы — очи епископа; они должны иметь надзор за всем, все знать для него. Рекомендуется род шпионства; то, что можно назвать клерикальным духом, никогда не выражалось более резкими чертами.
Воздержание и благочестивые подвиги ессениян ставились очень высоко. Чистота нравов была главною заботою этих добрых сектантов. В их глазах прелюбодеяние было хуже убийства. «Целомудренная жена прекраснее всего, что есть на свете, совершеннейшее воспоминание о первоначально сотворенном Богом. Жена благочестивая, находящая удовольствие лишь в обществе святых есть украшение, благоухание и пример для церкви; она помогает целомудренным пребывать в целомудрии; она восхищает самого Бога. Господь ее любит, желает обладать ею, хранить ее для себя; она его дитя, невеста сына Божия, одетая священным светом».
Эти мистические образы не делают, однако, автора сторонником действия. Он слишком еврей для этого. Он требует, чтобы священники рано женили молодых людей и побуждали к браку даже стариков. Жена — христианка любит своего мужа, всячески ласкает, угождает, служить ему, старается ему нравиться, повинуется ему во всем, в чем нет непослушания к Богу. Быть любимой кем-либо, кроме мужа, для нее большое горе. О! как безумны мужья, старающееся отвратить своих жен от страха Божия! Главный источник целомудрия церковь. Там жена научается своим обязанностям и слышит о суде Божием, который за миг удовольствия карает вечной мукой. Муж должен бы был заставить жену идти на такие проповеди, если бы не успел побудить ее к этому ласками.
«Но всего бы лучше было, — прибавляет автор, обращаясь к мужу, — если бы ты сам туда пошел, ведя ее за руку, чтобы и ты стал целомудренным и познал счастье честного брака. Сделаться отцом, любить своих детей, быть ими любимым, все это тебе доступно, если ты этого пожелаешь. Тот, кто хочет иметь жену целомудренную, живет целомудренно, исполняет с нею супружеский долг, ест вместе с нею, живет с ней, ходит с нею к святой проповеди, не печалит ее, не бранит ее без причины, старается ей нравиться, доставляет ей все удовольствия, какие может, и заменяет лаской те, которых не может дать. Но целомудренная жена исполняет свои обязанности, не выжидая ласки. Она считает мужа своим господином. Если он беден, она выносит его бедность, голодает с ним, когда он голоден; идет за ним, если он переселяется; утешает его, когда он в печали; даже когда ее приданое больше имения мужа,
