ми на предшествующих страницах,- это образ истори-
ческого мутанта организованного капитализма и социа-
лизма, рабства и свободы, тоталитаризма и счастья. Его
возможности достаточно ясно обозначены преоблада-
ющими тенденциями технического прогресса, хотя и
находятся под угрозой некоторых взрывоопасных сил.
Наибольшая опасность исходит, конечно, от подготовки
к ядерной войне, которая может стать реальностью:
ведь средство запугивания служит также подавлению
усилий, направленных на сокращение потребности в
этом средстве. Существуют и другие факторы, которые
могут создать препятствия для приятного сочетания
тоталитаризма и [личного] счастья, манипулирования
и демократии, гетерономии и автономии — словом, уве-
ковечения предустановленной гармонии между организо-
ванным и спонтанным поведением, преформированной
и свободной мыслью, внешней целесообразностью и
внутренним убеждением.
Даже на наивысшей ступени организации капитализм
сохраняет потребность в частном присвоении и рас-
пределении прибыли как в регуляторе экономики и
тем самым продолжает связывать удовлетворение обще-
го интереса с удовлетворением частных имущественных
интересов. Таким образом, он не может уйти от кон-
фликта между возрастающим потенциалом примирения
борьбы за существование и потребностью в ее усилении,
между прогрессирующим <упразднением труда> и по-
требностью сохранения его как источника прибыли.
69
/. Одномерное общество
Этот конфликт закрепляет нечеловеческие условия су-
ществования для тех, кто формирует человеческий фун-
дамент социальной пирамиды,- аутсайдеров, бедняков,
безработных, преследуемых цветных рас, узников тюрем
и заведений для умалишенных.
В современных коммунистических обществах черты
угнетения проявляются в стремлении <догнать и пере- гнать> капитализм, которое поддерживается наличием
внешнего врага, отсталостью и террористическим на-
следием. Тем самым укрепляется примат средств над
целями, который могло бы устранить только достиже-
ние умиротворения; капитализм и коммунизм продол-
жают соревноваться хотя и без применения военной
силы, однако в мировом масштабе и с использованием
мировых институтов. Такое умиротворение означало
бы возникновение подлинно мировой экономики и ко-
нец национальных государств, национальных интересов,
национального бизнеса заодно с международными со-
юзами. Но именно против этой перспективы мобилизу-
ется современный мир:
Неведение и несознательность позволяют процветать национа-
лизму. Для обеспечения безопасности и существования <оте- честв> недостаточно ни вооружений двадцатого столетия, ни
промышленности,- необходимы организации, которые имеют
международный вес в военной и экономической области. Однако
на Востоке, так же как и на Западе, коллективные убеждения
не стремятся свыкнуться с реальными переменами. Великие
державы создают свои империи или подновляют фасад, отка-
зываясь от изменений экономического и политического режима,
что придало бы значение и эффективность одной из коалиций.
И еще:
70
- Герметизация политического универсума
Одураченные нацией, одураченные классом, страдающие мас-
сы повсеместно вовлекаются в обостряющийся конфликт, в
котором их единственными врагами являются хозяева, со зна-
нием дела использующие мистификации промышленности и
власти.
Сговор современной промышленности и государственной вла-
сти является пороком с более глубокими корнями, нежели
капиталистические и коммунистические институты и структуры,
пороком, необходимость искоренения которого не предусмотрена
диалектикой необходимости.’
Роковая взаимозависимость двух <суверенных> соци-
альных систем в современном мире указывает на то,
что конфликт между прогрессом и политикой, челове-
ком и его хозяевами стал тотальным. Сталкиваясь с
вызовом коммунизма, капитализм сталкивается с про-
должением самого себя: впечатляющим развитием всех
производительных сил после подчинения [интересам
общества — перев.} частного интереса в прибыли, за-
держивающего такое развитие. Но и коммунизм, когда
сталкивается с вызовом капитализма, также сталки-
вается с продолжением самого себя: впечатляющими
удобствами, свободами и облегчением жизненной ноши.
В обоих системах мы находим эти возможности иска-
женными, и в обоих случаях мы видим одну и ту же
причину — борьбу против формы жизни, разрушитель-
ной для базиса господства.
I Froin^ois Perroux, loc. cit., vol. Ill, p. 631 — 632; 633.
- Победа над несчастным сознанием:
репрессивная десублимация.
После обсуждения политической интеграции разви-
того индустриального общества, достижений, ставших
возможными благодаря росту технологической произво-
дительности и непрекращающемуся завоеванию чело-
века и природы, мы хотим теперь обратиться к соот-
ветствующей интеграции в сфере культуры. В этой
главе с помощью некоторых ключевых понятий и обра-
зов литературы мы проиллюстрируем, как по ходу про-
гресса технологической рациональности ликвидируются
оппозиционные и трансцендирующие элементы <высо- кой культуры>, которые фактически становятся жерт-
вой процесса десублимации, господствующего в развитых
регионах современного мира.
Достижения и неудачи современного общества ли-
шили высокую культуру ее прежнего значения. Про-
славление автономной личности, гуманизма, трагичес-
кой и романтической любви, по-видимому, являлось
идеалом только для пройденного этапа развития. То
же, что мы видим сейчас,- это не вырождение высокой
культуры в массовую культуру, но ее опровержение
действительностью. Действительность превосходит свою
культуру, и сегодня человек может сделать больше, чем
72
- Победа над несчастным сознанием
культурные герои и полубоги; он уже разрешил мно-
жество проблем, казавшихся неразрешимыми. Но вмес-
те с тем он предал надежду и погубил истину, которые
сохранялись в сублимациях высокой культуры. Разу-
меется, высокая культура всегда находилась в про-
тиворечии с социальной действительностью, и наслаж-
дение ее дарами и идеалами было доступно только для
привилегированного меньшинства. Однако две анта-
гонистические сферы общества всегда сосуществовали;
высокая культура отличалась уживчивостью, и ее иде-
алы и ее истина редко тревожили действительность.
Новизна сегодняшней ситуации заключается в сгла-
живании антагонизма между культурой и социальной
действительностью путем отторжения оппозиционных,
чуждых и трансцендирующих элементов в высокой куль-
туре, благодаря которым она создавала иное измерение
реальности. Ликвидация двухмерной культуры проис-
ходит не посредством отрицания и отбрасывания <куль- турных ценностей>, но посредством их полного встра-
ивания в утвердившийся порядок и их массового вос-
производства и демонстрации.
Фактически они становятся инструментами социаль-
ного сплачивания. В соревновании между Востоком и
Западом величие свободной литературы ‘и искусства,
идеалы гуманизма, печали и радости индивида, осу-
ществление личности занимают важное место. И то,
что они являются тяжелым упреком формам современ-
ного коммунизма, современного общества, не мешает
им быть объектами ежедневного управления и продажи.
Подобно тому, как люди, зная или чувствуя, что реклама
и политические платформы по самому своему смыслу
4 Одвомервы* ienoMi
73
- Одномерное общество
не могут быть истинными или правдивыми, продолжают
прислушиваться к ним, читать их и даже позволяют
им себя увлечь, таким же образом они принимают
традиционные ценности, делая их частью своего интел-
лектуального оснащения. И то, что средства массовой
коммуникации гармонично, часто незаметно смешивают
искусство, политику, религию и философию с коммер-
ческой рекламой, означает, что эти сферы культуры
приводятся к общему знаменателю — товарной форме.
Музыка души становится ходовой музыкой. Котируется
не истинностная ценность, а меновая стоимость. Здесь —
средоточие рациональности status quo и начало всякой
отчужденной рациональности.
Когда высокие слова о свободе и исполнении надежд
произносятся соревнующимися лидерами и политика-
ми, то, будучи тиражируемыми с помощью экранов,
радио и трибун, они превращаются в пустые звуки,
обретающие какой-то смысл только в контексте про-
паганды, бизнеса, дисциплины и релаксации. Эта асси-
миляция идеала действительностью свидетельствует о
том, насколько идеал отстал от нее. Низвергнутый из
сублимированного царства души, духа, внутреннего ми-
ра человека, он зазвучал на языке операциональных
терминов и проблем, на языке прогрессивной массовой
культуры. Это искажение указывает на то, что развитое
индустриальное общество вплотную подошло к воз-
можности материализации идеалов. Царство сублима-
ции, в котором представлялись, идеализировались и
обличались условия человеческого существования, по-
степенно сжимается, не в силах тягаться с оснащен-
ностью общества. Высокая культура становится частью
74
- Победа над несчастным сознанием
материальной культуры и в этом превращении теряет
большую часть своей истины.
Высокая культура Запада — нравственные, эстети-
ческие и интеллектуальные ценности которой по-преж-
нему исповедует индустриальное общество — была как
в функциональном, так и в хронологическом смысле
культурой дотехнологической. Ее значимость восходит
к опыту мира, который больше не существует и который
нельзя вернуть, ибо его место заняло технологическое
общество. Более того, она оставалась по преимуществу
феодальной культурой даже тогда, когда буржуазный
период дополнил ее своими наиболее долговечными
принципами. Она была феодальной не только потому,
что была исключительным достоянием привилегирован-
ного меньшинства, не только вследствие присущего ей
романтического элемента (к обсуждению которого мы
сейчас переходим), но также потому, что творения,
подлинно принадлежащие ей по духу, выразили со-
знательное, методическое неприятие всей сферы биз-
неса, промышленности и порядка, основанного на рас-
чете и прибыли.
Несмотря на то, что буржуазный порядок нашел
всестороннее — и даже утверждающее — отображение
в искусстве и литературе (например, в голландской
живописи семнадцатого столетия, в <Вильгельме Мей- стере> Гете, в английском романе девятнадцатого столе-
тия, в произведениях Томаса Манна), он по-прежнему
оставался в тени и, более того, под ударом другого,
непримиримо антагонистичного ему измерения, осуж-
дающего и отрицающего порядок бизнеса. Это другое
измерение представляют в литературе не религиозные,
4- 75
- Одномерное общество
нравственные герои духа (которые, как правило, на
стороне существующего порядка), а скорее такие мя-
тежные персонажи, как художник, проститутка, прелю-
бодейка, великий преступник или изгнанник, воин, по-
эт-бунтарь, дьявол, дурак — т.е. те, кто не зарабатывает
самостоятельно на жизнь, по крайней мере, общепри-
нятым способом.
Разумеется, эти персонажи не исчезли из литературы
развитого индустриального общества, но они претерпе-
ли существенные превращения. Авантюристка, нацио-
нальный герой, битник, невротическая жена-домохозяйка,
гангстер, кинозвезда, обаятельный магнат выполняют
функцию весьма отличную и даже противоположную
функции своих культурных предшественников. Теперь
они предстают не столько как образы иного способа
жизни, сколько случаи отклонения или типы этой же
жизни, служащие скорее утверждению, чем отрицанию
существующего порядка.
Безусловно, мир их предшественников был миром
отсталым, дотехнологическим, с чистой совестью, не
отягощенной неравенством и тягостным трудом, миром,
в котором труд воспринимался как несчастливая судьба;
но в этом мире человек и природа еще не были орга-
низованы как вещи и инструменты. С ее кодексом
форм и манер, с ее стилем и языком философии и
литературы эта культура прошлого выразила ритм и
содержание универсума, в которой равнины и леса,
деревни и трактиры, представители знати и разбойники,
салоны и царские дворы составляли часть переживае-
мой действительности. В ее стихах и прозе живет ритм
тех, кто брел по дорогам или ездил в карете, кто
76
J. Победа над несчастным сознанием
располагал временем и желанием для того, чтобы пре-
даваться размышлению, созерцательности, чувствам и
рассказам.
Это — отжившая и отсталая культура, которую мож-
но вернуть только в мечтах или в форме своего рода
детской регрессии. Однако некоторые и притом важ-
нейшие из ее элементов можно также назвать пост-
технологическими. Ее наиболее видные образы и прин-
ципы, похоже, способны пережить отнесение к разряду
управляемых удобств и стимулов, ибо продолжают бу-
дить в сознании мысль о возможности своего повтор-
ного рождения в завершении технического прогресса.
Они являются выражением того свободного и созна-
тельного отчуждения от существующих форм жизни,
которым искусство и литература противостояли, даже
украшая их.
В противоположность понятию Маркса, обознача-
ющему отношение человека к себе и к своей работе в
капиталистическом обществе, художественное отчуж-
дение — это сознательное трансцендирование отчужден-
ного существования, т.е. отчуждение <более высокого уровня>, или опосредованное отчуждение. Источником
конфликта с миром прогресса, отрицающим порядок
бизнеса, источником антибуржуазных элементов в бур-
жуазной литературе и искусстве являются не эстетичес-
кая приземленность этого порядка и не романтическая
реакция — ностальгическое освящение уходящего пе-
риода цивилизации. <Романтическое> — термин, ис-
пользуемый для снисходительной дискредитации, с лег-
костью, равнозначной пренебрежению, прилагается к
77
- Одномерное общество
авангардистским проявлениям, точно так же как термин
<декадентский> гораздо чаще служит орудием обли-
чения подлинно прогрессивных черт умирающей куль-
туры, чем реальных факторов упадка. Традиционные
образы художественного отчуждения действительно ро-
мантичны в том смысле, что они эстетически несо-
вместимы с развивающимся обществом,- но именно
эта несовместимость является знаком их истинности.
То, о чем они напоминают и что сохраняют в памяти,
связано с будущим: образы удовлетворения, способные
разрушить подавляющее их общество. Их подрывная
и освободительная функции вновь ожили в великом
сюрреалистическом искусстве и литературе двадцатых
и тридцатых. Можно наугад привести примеры из ле-
ксикона литературы, указывающие на размах и родство
этих образов и открытого ими измерения: Душа, Дух,
Сердце, поиски абсолюта. Цветы Зла, женщина-ребенок’,
Королевство возле моря; Пьяный корабль и Длинноно-
гая приманка; Даль и Отечество’, а также дьявольский
ром, дьявольская машина и дьявольские деньги; Дон
Жуан и Ромео; Строитель и Когда мы мертвые про-
буждаемся.
Уже простое перечисление этих образов делает оче-
видной их принадлежность к утерянному
