96
торы стали товаром с высокой рыночной стоимостью;
даже правильно выбранная любовница — что раньше
было привилегией королей, принцев и лордов — полу-
чает значение фактора карьеры и в не столь высоких
слоях делового сообщества.
Этой тенденции способствует обретающий художес-
твенное качество функционализм. Магазины и офисы
демонстрируют себя и свой персонал через огромные
стеклянные витрины, в то время как внутри неуклонно
снижаются высокие прилавки и непрозрачные перего-
родки. В больших жилых и пригородных домах кор-
розия уединенности ломает барьеры, которые ранее от-
деляли индивида от публичного существования, и вы-
ставляет напоказ привлекательные черты чужих жен и
чужих мужей.
Такая социализация не противоречит деэротизации
природного окружения, а скорее дополняет ее. Ин-
тегрированный в труд и публичные формы поведения,
секс, таким образом, все больше попадает в зависимость
от (контролируемого) удовлетворения. Благодаря тех-
ническому прогрессу и более комфортабельной жизни
происходит систематическое включение либидозных ком-
понентов в царство производства и обмена предметов
потребления. Однако независимо от способа и уровня
контроля мобилизации энергии инстинктов (которая
иногда переходит в научное регулирование либидо),
независимо от ее способности служить опорой для sta-
tus quo — управляемый индивид получает реальное
удовлетворение просто потому, что нестись на катере,
подталкивать мощную газонокосилку или вести авто-
мобиль на высокой скорости доставляет удовольствие.
97
Мобилизация и управление либидо могут служить
также объяснением добровольного согласия, отсутствия
террора и предустановленной гармонии между индиви-
дуальными потребностями и социально необходимыми
желаниями, целями и стремлениями. Технологическое
и политическое обуздание трансцендирующего фактора
в человеческом существовании, характерное для раз-
витой индустриальной цивилизации, утверждает себя
в данном случае в сфере инстинктов через своего рода
удовлетворение, порождающее уступчивость и ослаб-
ляющее рациональность протеста.
Объем социально допустимого и желательного удов-
летворения значительно увеличился, но такое удовле-
творение вытесняет Принцип Удовольствия, игнорируя
его притязания, несовместимые с существующим об-
ществом. Таким образом, удовольствие, формируемое
с целью приспособления, порождает подчинение.
В противоположность удовольствиям приспособитель-
ной десублимации сублимация сохраняет сознание от-
каза, к которому репрессивное общество принуждает
индивида и, таким образом, сохраняет потребность в
освобождении. Разумеется, и сама сублимация является
результатом общественного принуждения, но несчаст-
ное сознание этого принуждения пробивает брешь в
отчуждении. Разумеется также, что всякая сублима-
ция-это принятие социальных барьеров удовлетво-
рения инстинктов, но она же и — преодоление этих
барьеров.
<Сверх-Я>, осуществляя цензуру бессознательного и
порождая совесть, подвергает цензуре также и цензора,
ибо развитая совесть чутко реагирует на подлежащее
98
осуждению проявление зла не только в индивиде, но
и в обществе. И наоборот, утрата совести вследствие
разрешающих удовлетворение прав и свобод, предо-
ставляемых несвободным обществом, ведет к развитию
счастливого сознания, которое готово согласиться с пре-
ступлениями этого общества, что свидетельствует об
упадке автономии и понимания происходящего. Требуя
высокой степени автономии и понимания, сублимация
осуществляет связь между сознанием и бессознатель-
ным, между первичными и вторичными процессами,
между интеллектом и инстинктом, отказом и бунтом.
В ее наиболее совершенных формах, как, например,
художественное произведение, сублимация становится
познавательной силой, которая, уступая подавлению,
одновременно наносит ему удар.
В свете познавательной функции этой формы субли-
мации бурно распространяющаяся в развитом инду-
стриальном обществе десублимация обнаруживает свою
подлинную конформистскую функцию. Это освобожде-
ние сексуальности (и агрессивности) значительно сни-
жает уровень обездоленности и недовольства, в которых
проявляется репрессивная мощь утвердившегося уни-
версума удовлетворения. Но, безусловно, это счастливое
сознание весьма непрочно — как тонкая поверхность
над всепроникающим несчастьем, страхом, фрустрацией
и отвращением. Такое чувство обездоленности легко
поддается политической мобилизации, и теперь, когда
для сознательного развития больше не остается места,
оно может обернуться источником нового фашистского
образа жизни и смерти. Существует множество путей
99
превращения чувства несчастности, скрытого счастли-
вым сознанием, в источник силы и сплочения социаль-
ного порядка. Теперь конфликты несчастного индивида,
как кажется, гораздо лучше поддаются излечению, чем
те, которые, согласно Фрейду, способствовали <недо- вольству культурой>, как, впрочем, и определению их
в терминах <невротической личности нашего времени>,
а не в терминах безысходной борьбы между Эросом и
Танатосом.
Для того, чтобы осветить процесс ослабления бунта
инстинктов против утвердившегося Принципа Реаль-
ности посредством управляемой десублимации, обра-
тимся к контрасту между изображением сексуальности
в классической и романтической литературе и в со-
временной литературе. Если из тех произведений, ко-
торые по самому своему содержанию и внутренней
форме определяются эротической тематикой, мы оста-
новимся на таких качественно различных примерах,
как <Федра> Расина, <Странствия> Гете, <Цветы Зла>
Бодлера, <Анна Каренина> Толстого, мы увидим, что
сексуальность входит в них в сублимированной в выс-
шей степени и <опосредованной> форме — однако в
этой форме она абсолютна, бескомпромиссна и без-
условна. Господство Эроса здесь изначально связано с
Танатосом, ибо осуществление чревато деструкцией и
не в нравственном или социологическом, но в онто-
логическом смысле. Оставаясь по ту сторону добра и
зла, по ту сторону социальной морали, она оказывается,
таким образом, недосягаемой для утвердившегося Прин-
ципа Реальности, отвергаемого и подрываемого Эросом.
100
J. Победа над несчастным сознанием
Полную противоположность мы найдем в алкоголи-
ках 0’Нила и дикарях Фолкнера, в <Трамвае «Жела- ние»> и под <Раскаленной крышей>*, в <Лолите>, во
всех рассказах об оргиях Голливуда и Нью-Йорка и
приключениях живущих в пригородах домохозяек, де-
монстрирующих бурный расцвет десублимированной
сексуальности. Здесь гораздо меньше ограничений и
больше реалистичности и дерзости. Это неотъемлемая
часть общества, но ни в коем случае не его отрицание.
Ибо то, что происходит, можно назвать диким и бес-
стыдным, чувственным и возбуждающим или безнрав-
ственным — однако именно поэтому оно совершенно
безвредно.
Освобожденная от сублимированной формы, которая
сама являлась свидетельством непримиримости мечты
и действительности — формы, проявляющейся в стиле,
языке произведений,- сексуальность превращается в
движущую силу бестселлеров, служащих подавлению.
Ни об одной из сексуально привлекательных женщин
современной литературы нельзя сказать то, что Бальзак
говорит о проститутке Эстер: что ее нежность расцве-
тает в бесконечности. Все, к чему прикасается это
общество, оно обращает в потенциальный источник
прогресса и эксплуатации, рабского труда и удовлетво-
рения, свободы и угнетения. Сексуальность — не ис-
ключение в этом ряду.
Понятие управляемой десублимации предполагает воз-
можность одновременного высвобождения подавленной
101
сексуальности и агрессивности, возможность, которая
кажется несовместимой с понятием фиксированного
количества энергии инстинктов для распределения ме-
жду двумя первичными влечениями у Фрейда. Согласно
Фрейду, усиление сексуальности (либидо) необходимо
ведет к ослаблению агрессивности и наоборот. Однако,
если бы социально допустимое и поощряемое высво-
бождение либидо касалось бы частной и локальной
сексуальности, оно было бы равносильным сжатию
(compression) эротической энергии, и такая десублима-
ция сочеталась бы с ростом как несублимированных,
так и сублимированных форм агрессивности. Последняя
бурно распространяется в современном индустриальном
обществе.
Неужели оно достигло такой степени нормализации,
что риск собственного уничтожения в ходе нормальной
деятельности для национальной безопасности стал при-
вычным для индивидов? А может, причиной этого мол-
чаливого согласия является их бессилие что-либо из-
менить? В любом случае риск отнюдь не неизбежного
уничтожения, которое человек уготовил себе сам, стал
нормальной частью и психического, и материального
обихода, так что он перестал служить приговором или
опровержением существующей социальной системы. Бо-
лее того, как часть их повседневного обихода он может
даже связывать их с этой системой. Очевидна экономи-
ческая и политическая зависимость между абсолютным
врагом и высоким уровнем жизни (и желательным
уровнем трудовой занятости!), которая достаточно ра-
циональна, чтобы быть приемлемой.
102
Предположив, что Инстинкт Разрушения (в конеч-
ном счете, Инстинкт Смерти) является важным со-
ставляющим энергии, питающей порабощение человека
и природы техникой, мы увидим, что растущая спо-
собность общества манипулировать техническим про-
грессом также увеличивает его способность манипу-
лировать и управлять этим инстинктом, т.е. удовле-
творять его <в процессе производства>. Как следствие,
усиление социальной сплоченности осуществляется на
уровне глубочайших инстинктов. Это означает, что вы-
сочайший риск и даже факт войны может быть принят
не только с беспомощным согласием, но также с ин-
стинктивным одобрением со стороны жертв. Такими
могут быть последствия управляемой десублимации.
Таким образом, институционализированная десубли-
мация предстает как аспект <обуздания способности к трансцендированию>, достигнутого одномерным обще-
ством. Так же как это общество стремится уменьшить
и даже поглотить оппозицию (качественные измене-
ния!) в сфере политики и высокой культуры, оно стре-
мится к этому и в сфере инстинктов. В результате мы
видим атрофию способности мышления схватывать про-
тиворечия и отыскивать альтернативы; в единственном
остающемся измерении технологической рационально-
сти неуклонно возрастает объем Счастливого Сознания.
Это отражает прежде всего общее убеждение в том,
что действительное разумно и что существующая си-
стема, несмотря ни на что, продолжает производить
блага. Мысль людей направляется таким образом, чтобы
они видели в аппарате производства эффективную дви-
жущую силу мышления и действия, к которым должны
103
/. Одномерное общество
присоединиться их индивидуальное мышление и по-
ступки. В этом переносе аппарат также присваивает
себе роль морального фактора, вследствие чего совесть
становится балластом в мире овеществления, где царит
единственная всеобщая необходимость*.
В этом мире всеобщей необходимости нет места вине.
Уничтожение сотен и тысяч людей зависит от сигнала
одного человека, который затем может заявить о своей
невиновности и продолжать жить счастливо, не терза-
емый совестью. Державы антифашистского блока, раз-
громившие фашизм на поле битвы, пожинают плоды
труда нацистских ученых, генералов и инженеров; за
ними преимущество пришедших позднее. То, что на-
чинается как ужас концентрационных лагерей, превра-
щается в практику приучения людей к аномальным
условиям — подземному существованию и ежедневной
дозе радиоактивной подпитки. Один христианский ми-
нистр провозглашает, что это не противоречит христи-
анским принципам всеми доступными средствами не
дать своему соседу войти в твое убежище. Другой
христианский министр противоречит своему коллеге,
настаивая на ином истолковании христианских прин-
ципов. Кто из них прав? Нас опять убеждают в ней-
тральности технологической рациональности, которая
выше и вне политики, и опять мы убеждаемся в лжи-
вости этих заверений, ибо в обоих случаях она служит
политике господства.
Мир концентрационных лагерей …был не единственным чу-
довищным обществом. То, что мы видели, было образом и в
некотором смысле квинтэссенцией того инфернального общества,
в которое нас ввергают ежедневно.’
Кажется, что даже самые отвратительные престу-
пления могут быть подавлены таким образом, что они
практически перестают быть опасными для общества.
Или если их взрыв ведет к функциональным нару-
шениям (пример одного из пилотов в случае с Хироси-
мой), то это не затрагивает функционирования об-
щества. Дом для психически ненормальных — хорошее
средство для урегулирования этих нарушений.
Счастливое Сознание не знает пределов — оно устра-
ивает игры со смертью и опасностью увечий, в которых
веселье, командная работа и стратегическая важность
перемешаны в гарантирующей вознаграждение социаль-
ной гармонии. Корпорация Рэнд, в которой воедино спле-
таются наука и военная организация, климат и благо-
устроенная жизнь, сообщает о подобных играхтоном
извинительной снисходительности в своих <РЭНДом ныоз>* (т. ,9, номер 1) под заглавием <ЛУЧШЕ БЕ- ЗОПАСНОСТЬ, ЧЕМ СОЖАЛЕНИЕ>. Грохочут раке-
ты, ожидают своей очереди нейтронные бомбы, летят
космические корабли, а проблема состоит в том, <как сберечь нацию и свободный мир>. Во всем этом военные
^ Э. Ионеско в Nouvelle Revue Francaise, July 1956; цит. по London
Times Literary Supplement, March 4, 1960. Герман Кан считает (1959
RAND study (RM — 2206 — RC)), что <необходимо исследовать вы- живаемость населения в условиях окружающей среды, напоминающей переполненные убежища (концентрационные лагеря, использование в России и Германии грузовых вагонов для перевозки людей, военные корабли, переполненные тюрьмы… и т.п.). Из этого можно извлечь некоторые руководящие принципы для программы убежищ>.
5 Одномерный человек
105
прожектеры