115
знакомый оруэлловский язык (<мир — это война> и
<война — это мир> и т.п.), который присущ не только
террористическому тоталитаризму. Он не теряет свое
оруэлловское качество в том случае, если противоречие
не становится явным в предложении, но заключено в
существительном. И то, что политическая партия, ко-
торая направляет свою деятельность на защиту и рост
капитализма, называется <социалистической>, деспоти-
ческое правительство <демократическим>, а сфабрико-
ванные выборы <свободными>,- явление и языковое,
и политическое, которое намного старше Оруэлла.
Относительно новым является полное принятие этой
лжи общественным и частным мнением и подавление
ее чудовищного содержания. Распространение и дей-
ственность этого языка свидетельствуют о триумфаль-
ной победе общества над присущими ему противо-
речиями, которые воспроизводятся, не угрожая взрывом
социальной системе. Причем именно наиболее откро-
венные и кричащие противоречия превращаются в ин-
струменты речи и рекламы. Синтаксис стяжения провоз-
глашает примирение противоположностей, объединяя их
в прочную и уже знакомую структуру. Я попытаюсь
показать, что <чистая бомба> и <безвредные осадки> —
только крайние проявления нормального стиля. Ранее
считавшееся принципиальным нарушением логики, про-
тиворечие теперь предстает как принцип логического
манипулирования — реалистическая карикатура на ди-
алектику. Такова логика общества, которое может по-
зволить себе обходиться без логики и вести разруши-
тельные игры, общества, достигшего технологической
власти над сознанием и материей.
116
Универсум дискурса, в котором примиряются проти-
воположности, обладает твердой основой для такого
объединения, а именно, его прибыльной деструктивно-
стью. Благодаря тотальной коммерциализации происхо-
дит объединение некогда антагонистических сфер жиз-
ни, которое выражается в гладком языковом сочетании
частей речи, находящихся в конфликте. Для сознания,
хоть сколько-нибудь свободного от условности, большая
часть публично звучащей речи и печатной продукции
кажется полным сюрреализмом. Такие заголовки, как
<Труд в поисках ракетной гармонии>’ и рекламы вроде
<Убежище-люкс от радиоактивных осадков>^ еще спо-
собны вызвать наивное возражение, что <Труд>, <Ра- кеты> и <Гармония> являются непримиримыми про-
тиворечиями и что никакая логика и никакой язык не
способны, не нарушив правил, соединить роскошь и
побочный продукт. Однако логика и язык становятся
безукоризненно рациональными, когда мы узнаем, что
<атомная, вооруженная баллистическими ракетами суб- марина> <обладает стоимостью $120 000 000> и что <пок- рытие полов, общественные развлечения и телевизор>
обеспечиваются в убежище стоимостью $1000. Дейст-
венность языка заключается прежде всего не в том,
что он продает (кажется, делать бизнес на побочных
продуктах не слишком прибыльно), но скорее в том,
что он способствует непосредственному тождеству час-
тного интереса с общим, Бизнеса с Силой Нации, проц-
ветания с потенциалом уничтожения. И когда театр
объявляет <Рождественское представление по случаю
1 New York Times, December 1, 1960.
2 ibid., November 2, 1960.
117
специальных выборов, Стриндберг, «Танец смерти»>, то
мы понимаем, что это только проговорка истины’. Это
объявление обнаруживает связь в менее идеологической
форме, чем это обычно предполагается.
Унификация противоположностей, характерная для
делового и политического стиля, является одним из
многочисленных способов, которыми дискурс и ком-
муникация создают себе иммунитет против возмож-
ности выражения протеста и отказа. Разве могут эти
последние найти нужное слово, если органы суще-
ствующего порядка приучают к мысли, что мир, в дей-
ствительности, есть балансирование на грани войны,
что оружие, несущее конец всему, может приносить
прибыль и что бомбоубежище тоже может быть уют-
ным? Выставляя напоказ свои противоречия как знак
своей истинности, этот универсум замыкается от вся-
кого чуждого дискурса, обладающего собственными тер-
минами. В то же время, обладая способностью ассими-
лировать все чужие термины, он открывает перспективу
сочетания возможности величайшей толерантности с
возможностью величайшего единства. Тем не менее, в
его языке отчетливо обнаруживается репрессивный харак-
тер этого единства. Этот язык изъясняется посредством
конструкций, навязывающих реципиенту искаженный
и урезанный смысл, и преграждает путь развитию смыс-
ла, заставляя принять только предложенное и именно
в предложенной форме.
Такой репрессивной конструкцией является и анали-
тическое предицирование. То, что специфическое суще-
ствительное почти всегда спарено с <разъясняющими>
1Ш., November 7, 1960.
118
прилагательными и другими атрибутами, превращает
предложение в гипнотическую формулу, которая, бес-
конечно повторяясь, фиксирует смысл в сознании реци-
пиента. Ему и в голову не приходит мысль о возмож-
ности принципиально иных (и возможно истинных)
пояснений существительного. Позднее мы рассмотрим
также другие конструкции, обнаруживающие авторитар-
ный характер этого языка. Им также свойственно свер-
тывание и сокращение синтаксиса, блокирующего раз-
витие смысла путем фиксированных образов, которые
навязываются с сокрушительной и ошеломляющей кон-
кретностью. Именно этому служит хорошо известная
техника рекламной индустрии, используемая для <утвер- ждения образа>, который прилипает к продукту, предмету
мысли и способствует продаже как людей, так и товаров.
Речь и письмо группируются вокруг <ударных строк>
и <встряхивателей публики> как основных носителей
образа. Этим образом может быть <свобода> или <мир>,
<хороший парень>, <коммунист> или <Мисс Рейн- гольд>. Предполагается, что у читателя или слушателя
возникнут ассоциации (а так и происходит) с опре-
деленной структурой институтов, установок, стремле-
ний и что это вызовет определенную, специфическую
реакцию.
За пределами относительно безвредной сферы тор-
говой рекламы обнаруживаются куда более серьезные
последствия, ибо такой язык является одновремено <и средством устрашения, и средством прославления>’. Су-
ждения принимают форму суггестивных приказов, они
скорее побуждают, чем констатируют. Предицирование
I P. Барт, Нулевая степень письма/’/Семиотика, М., 1983, с. 315.
119
превращается в предписывание, и, таким образом, ком-
муникация в целом носит гипнотический характер. В
то же время она слегка окрашена ложной фамиль-
ярностью — результат непрерывного повторения — и
умело манипулируемой популярной непосредственно-
стью. Это отсутствие дистанции, положения, образова-
тельного ценза и официальной обстановки легко под-
купает реципиента, доставая его или ее в неформальной
атмосфере гостиной, кухни или спальни.
Этой фамильярности способствует играющий зна-
чительную в развитой коммуникации роль персона-
лизированный язык>: <ваш/твой> (your) конгрессмен,
<ваше/твое> шоссе, <ваш/твой> любимый магазин, <ва- ша/твоя> газета; это делается для <вас/тебя>, мы при-
глашаем <вас/тебя> и т.д. В этой манере навязываемые,
стандартизованные и обезличенные вещи преподносят-
ся как будто <специально для вас/тебя>, и нет большой
разницы в том, верит или нет этому адресат. Ее успех
указывает на то, что это реально способствует само-
идентификации индивидов с исполняемыми ими или
кем-то функциями.
В наиболее развитом секторе функциональной ком-
муникации, подверженной манипулированию, язык на-
саждает посредством рассчитанных на сильный эффект
конструкций авторитарное отождествление человека и
функции. В качестве крайнего примера этой тенденции
можно упомянуть журнал <Тайм>. Обильное исполь-
зование им флективного родительного падежа внушает
^ CM. Leo Lowenthal, Literature, Popular Culture, and Society (Prenti-
ce-Hall, 1961), p. 109 ff., а также Richard Hoggart, The Uses of Literacy
(Boston, Beacon Press, 1961), p. 161 ff.
120
мысль о том, что индивиды являются придатками или
свойствами своего дома, работы, босса или предприятия.
Людей представляют как Берд (из) <Вирджинии>, Блау
(из) <Ю. С. Стил>, Насер (из) Египта*. Подлинным
фиксированным синдромом становятся дефисные атри-
бутивные конструкции:
По приказу властного (high-handed), низколобого (low-bro-
wed) губернатора Джорджии …на прошедшей неделе был воз-
двигнут помост для одного из его диких политических собраний.
Губернатор’, его функции, физические черты и поли-
тические приемы сплавлены в одну неразделимую и
не поддающуюся изменению структуру, которая своей
естественностью и непосредственностью оказывает оше-
ломляющее воздействие на сознание читателя. Здесь
неуместно пытаться развивать значение или различать
его оттенки, структура движется и живет только как
целое. Напичканная подобными персонализированными
и гипнотическими образами, статья далее может пере-
ходить к важной информации. Повествование остается
безопасно заключенным в хорошо отредактированные
рамки более или менее интересной в человеческом
смысле истории в зависимости от направления изда-
тельской политики.
Широкое употребление нашло сокращение с помо-
щью дефиса: например, Teller (кассир
1 Это высказывание относится не к нынешнему губернатору, а к
г. Тэлмеджу.
121
/. Одномерное общество
с бровями-щетками), (отец не-
йтронной бомбы),
(ракетчик фон Браун с бычьими плечами), (банкет ученных и военных)>, submarine (вооруженная
баллистическими ядерными ракетами подводная лодка).
Вероятно, не случайно подобные конструкции часто
встречаются во фразах, объединяющих технологию, по-
литику и военную сферу. Термины, служащие для обо-
значения различных сфер или качеств, спрессовываются
в устойчивое, подавляющее целое.
И в этом случае их воздействие подобно магии и
гипнозу — передача образов, несущих нерушимое един-
ство и гармонию противоположностей. Это значит, что
внушающий и любовь, и страх Отец, родоначальник
жизни, производит нейтронную бомбу для уничтожения
жизни; <военные и ученые> объединяют усилия с целью
уменьшить тревогу и страдания с помощью работы,
которая их создает. А вот без дефиса — Академия Сво-
боды для специалистов по холодной войне^ а также
<чистая бомба>, с помощью которой можно избежать
и морального, и физического ущерба. Что же касается
людей, которые говорят на таком языке, то кажется,
что они напрочь потеряли восприимчивость к чему бы
то ни было,- но стали при этом подверженными всем
^ Последние четыре примера цитируются в The Nation, Feb. 22, 1958.
2 Предложение журнала Life, цитируемое в The Nation, August 20,
122
влияниям. Дефис (явный или подразумеваемый) не
всегда примиряет непримиримое; часто соединение не-
прочно (как в случае с <ракетчиком с бычьими пле- чами>), или оно может нести угрозу. Однако это не
меняет эффекта. Внушительная структура соединяет и
действующих лиц, и сами действия насилия, власти,
защиты и пропаганды в единую вспышку молнии. Мы
видим человека или вещь в действии (operation) и
только в действии.
Замечание по поводу сокращения. NATO, SEATO,
UN, AFL-CIO, АЕС, а также USSR, GDR и т.п. Боль-
шинство из этих аббревиатур вполне целесообразны и
обоснованы их длинным полным видом. Однако можно
попытаться увидеть и здесь <коварство Разума> — аб-
бревиатура служит подавлению нежелательных вопро-
сов. Сокращение NATO не имеет в виду то, что означает
Организация северо-атлантического договора (North At-
lantic Treaty Organization), т.к. в этом случае возникает
вопрос об участии Греции и Турции. В аббревиатуре
USSR основной акцент падает на слова <социализм>
и <советы>; в аббревиатуре GDR — на <демократию>.
Аббревиатура UN (ООН) не может обойтись без дол-
жного акцента, связанного со словом <объединенные>
(); и то же можно сказать о SEATO в отно-
шении стран Южной Азии, которые к нему принадле-
жат. Аббревиатура AFL-CIO — попытка похоронить ос-
трые политические противоречия, некогда разделявшие
две организации, а АЕС — всего лишь один из многих
административных органов. Аббревиатуры обозначают
то и только то, что подвергается институционализации,
и таким образом, чтобы отторгнуть все посторонние
123
коннотации. Значение монтируется, фиксируется и вся-
кий раз всплывает целиком. Становясь официальной
вокабулой, постоянно упоминаемой в общем употреб-
лении и <санкционированной> интеллектуалами, оно
теряет всякую познавательную ценность и служит для
простого узнавания неоспоримого факта.
Здесь мы имеем дело со стилем обезоруживающей
конкретности. <Отождествленная со своей функцией вещь> более реальна, чем вещь, отличаемая от своей
функции, и языковое выражение этого отождествления
(в функциональном существительном, а также во мно-
гих формах синтаксического сокращения) создает ба-
зовую лексику и синтаксис, которые упрочиваются пу-
тем дифференциации, отделения и различения. Этот
язык постоянно навязывает образы и тем самым пре-
пятствует развитию и выражению <понятий>. Его не-
посредственность становится преградой для понятий-
ного мышления и, таким образом, для мышления как
такового, ибо понятие как раз является способом не
отождествлять вещь и ее функцию. Такое отождествле-
ние вполне может быть легитимизировано как значение
или даже как единственное значение операционального
и технологического понятия, однако операциональные
и технологические дефиниции суть лишь