этого-то
лингвистический анализ в современной философии и
не делает. Не делает, потому что он переносит повсе-
дневный дискурс в специальный академический очи-
щенный универсум, который синтетичен даже там (и
как раз там), где его наполняет обыденный язык. По-
средством такого аналитического лечения последний
действительно стерилизуется и анестезируется. Много-
мерный язык превращается в одномерный, в котором
различные, конфликтующие значения перестают про-
никать друг в друга и существуют изолированно; бу-
шующее историческое измерение значения усмиряется. В качестве примера снова можно привлечь беско-
нечную языковую игру у Витгенштейна со строительны-
ми камнями или беседующими Джо Доу и Диком Роу.
Несмотря на очевидную простоту и ясность примера,
говорящие и их ситуация остаются безликими (unidenti-
fied). Они остаются х и у, несмотря на то, что они
беседуют вполне по-приятельски. Но в действительном
универсуме дискурсами у — <призраки>. Их нет; они —
всего лишь продукты философа-аналитика. Разумеется, 261 II. Одномерное мышление разговор х и у вполне понятен, и лингвист-аналитик
справедливо апеллирует к нормальному пониманию обыч-
ных людей. Но в действительности мы понимаем друг
друга, лишь проходя сквозь множество недоразумений
и противоречий. Действительный универсум обыден-
ного языка — это универсум борьбы за существование,
которому, безусловно, свойственны двусмысленность,
неясность, затемненность и который, безусловно, нуж-
дается в прояснении. Более того, такое прояснение
вполне может выполнять терапевтическую функцию, и
если бы философия стала терапевтической, она не-
сомненно заняла бы достойное место в этом деле. К этой цели философия приближается в той степени,
в какой она освобождает мышление от порабощения
существующим универсумом дискурса и поведения, про-
ясняет негативность Истэблишмента (его позитивные
аспекты и так обильно рекламируются) и создает про-
екты альтернатив. Безусловно, противостояние и про-
екты философии разворачиваются только в мышлении.
Она представляет собой идеологию, и в этом идео-
логическом характере — судьба философии, которую
не дано преодолеть ни сциентизму, ни позитивизму. И
однако ее идеологические усилия могут иметь подлинно
терапевтическую силу — показывать действительность
такой, какой она есть на самом деле, и показывать то,
чему эта действительность преграждает путь к бытию. В эпоху тоталитаризма терапевтическая задача фи-
лософии становится политической задачей, так как су-
ществующий универсум обыденного языка стремится
к отвердению в послушный манипуляциям и легко
внушаемый универсум. Тогда политика проявляется в 262 Триумф позитивного мышления: одномерная философия философии не как специальная дисциплина или объект
анализа и не как специальная политическая философия,
но как стремление получить знание о неизувеченной
действительности. Если лингвистический анализ не спо-
собствует такому пониманию; если он, напротив, спо-
собствует замыканию мышления в круге изувеченного
универсума обыденного дискурса, он в лучшем случае
совершенно непоследователен. А в худшем — это бег-
ство в бесконфликтность, недействительность, туда, где
возможна лишь академическая полемика. ШАНС
АЛЬТЕРНАТИВЫ Историческое обязательство философии. Связь аналитической философии с реальностью иска-
женного мышления и слова отчетливо обнаруживается
в трактовке ею универсалий. Выше мы уже затрагивали
эту проблему, когда рассматривали исторический по
существу и в то же время трансцендентный, всеобщий
характер философских понятий. Теперь необходимо оста-
новиться на этом более детально. Будучи далеко не
только абстрактным вопросом эпистемологии или псе-
вдоконкретным вопросом языка и его употребления,
вопрос о статусе универсалий находится в самом центре
философского мышления. Ибо именно трактовка уни-
версалий выявляет место философии в интеллектуаль-
ной культуре — ее историческую функцию. Современная аналитическая философия намеревает-
ся изгнать такие <мифы> или метафизические <при- зраки>, как Ум, Сознание, Воля, Душа, Я, растворяя
интенцию этих понятий в высказываниях по поводу
конкретных однозначно определяемых операций, дей-
ствий, сил, положений, склонностей, умений и т.д. Но,
как это ни странно, результат обнаруживает бессилие
деструкции — призрак продолжает являться. В то вре-
мя как любая интерпретация или перевод могут аде-
кватно описать определенный умственный процесс, акт ie’ 267 III. Шанс альтернативы представления того, что я подразумеваю, говоря <я>,
или того, что подразумевает священник, говоря, что
Мэри — <хорошая девочка>, ни одна из этих перефор-
мулировок, ни их общая сумма, по-видимому, не в
состоянии ни схватить, ни даже очертить полное зна-
чение таких терминов, как Ум, Воля, Я, Добро. Эти
универсалии продолжают жить как в повседневном, так
и в <поэтическом> употреблении, причем в обоих слу-
чаях они отличаются от различных форм поведения,
которые согласно аналитическому философу осуще-
ствляют их значение. Разумеется, такие универсалии нельзя обосновать ут-
верждением, что они обозначают целое, которое не
‘совпадает со своими частями и превосходит их. Оче-
видно, это так, но это <целое> требует анализа неиска-
женного опытного контекста. Если же этот экстра-
лингвистический анализ отбрасывается, а повседневный
язык принимается за чистую монету,- т.е. если лож-
ный универсум общего взаимопонимания между людь-
ми подменяет преобладающий универсум непонимания
и управляемого общения,-то обвиняемые универса-
лии, безусловно, становятся переводимыми и их <ми- фологическое> содержание может быть разложено на
формы поведения и намерений. Однаке это разложение само должно быть поставлено
под сомнение — и не только от имени философа, но
и от имени обычных людей, в чьей жизни и дискурсе
такое разложение происходит. И не их поступки или
слова тому причиной; они втянуты в это насильно, так
как вынуждаются <обстоятельствами> идентифициро-
вать свое сознание с мыслительными процессами, а 268 Историческое обязательство философии свое Я с ролями и функциями, которые им приходится
выполнять в их обществе. Если философия не видит,
что эти процессы перевода и идентификации являются
социальными процессами — т.е. калечением сознания
(и тела) индивидов их обществом,- то философия
борется всего лишь с призраком той субстанции, деми-
стифицировать которую она стремится. Мистифици-
рующий характер присущ не понятиям <ум>, <Я>, <со- знание> и т.п., а скорее их бихевиористскому переводу.
Этот перевод ложен именно потому, что он без коле-
баний переводит понятия в формы действительного
поведения, склонности и предрасположения и тем са-
мым принимает за действительность изувеченную и
организованную поверхность явлений (которые сами
по себе вполне реальны!). Однако даже в этой битве призраков мы находим
призыв к силам, которые могли бы привести эту наду-
манную войну к концу. Одна из беспокоящих ана-
литическую философию проблем — это проблема вы-
сказываний с такими категориями, как <нация>, <го- сударство>, <Британская конституция>, <Оксфордский университет>, <Англия>’. Этим категориям не соответ-
ствуют никакие конкретные данности, и все же вполне
имеет смысл и даже необходимо следует говорить, что
<нация> мобилизована, что <Англия> объявила войну, I CM. Gilbert Ryle, The Concept of Mind, loc.cit, p. 17f. и далее;
J.Wisdom, //PAi/osopAy and Psycho-Analysis,
Oxford 1953; A.G.N.Flew, Introduction to Logic and Language (First Series),
Oxford 1955; D.F.Pears, //lbid., Second Series, Oxford 1959;
J.O.Umison, Philosophical Analysis. Oxford 1956; B.Russell, My Philosophical
Development, New York 1959, p. 223 {., Peter Laslett (ed.) Philosophy,
Politics and Society, Oxford 1956, p. 22 ff. 269 III. Шанс альтернативы что я учился в <Оксфордском университете>. Любой
отредактированный перевод таких высказываний, по-
видимому, меняет их смысл. Мы можем сказать, что
Университет не является какой-то конкретной дан-
ностью помимо его различных колледжей, библиотек
и т.п., но всего лишь способом, организующим эти
последние, и точно такое же, только модифицированное
объяснение мы можем приложить к другим высказы-
ваниям. Однако способ, которым организуются, объ-
единяются и управляются такие вещи или люди, вы-
ступает как сущность (entity), отличная от ее составных
частей — причем в такой степени, что она может рас-
поряжаться жизнью и смертью, как в случае нации и
конституции. Люди, приводящие приговор в испол-
нение, если их личность вообще можно установить,
делают это не как индивиды, а как <представители>
Нации, Корпорации, Университета. Конгресс Соединен-
ных Штатов, собравшийся на сессию, Центральный Ко-
митет, Партия, Совет Директоров и Управляющих, Пре-
зидент, Попечители и Факультет, заседание и принятие
решений в политике являются вполне осязаемыми сущ-
ностями (entities) помимо и сверх составляющих их
индивидов. Их осязаемость — в протоколах, в резуль-
татах их решений, в ядерных вооружениях, которые
они заказывают и производят, в назначениях, заработ-
ной плате и требованиях, которые они устанавливают.
Заседая в ассамблее, индивидуумы становятся предс-
тавителями (часто неосознанно) институтов, а также
влияний, интересов, воплощенных в организациях. Их
решениями (в виде голосования, давления, пропаган-
ды),- которые сами являются результатом конкуриру- 270 Историческое обязательство философии ющих институтов и интересов — Нация, Партия, Кор-
порация, Университет приводятся в движение, сохра-
няются и воспроизводятся как (относительно) закон-
ченная, универсальная действительность, господствую-
щая над конкретными институтами или людьми ей
подчиненными. Эта навязываемая сверху действительность приняла
форму независимого существования; поэтому высказы-
вания, которые к ней относятся, подразумевают реаль-
ное общее понятие и не могут быть адекватно переве-
дены в высказывания относительно частных явлений.
И все же потребность в таком переводе, протест против
его невозможности указывают, что здесь не все одно-
значно. Все же имеет смысл то, что <Нация> или
<Партия> должны быть переводимыми на язык своих
составных частей и компонентов. И то, что это не
так,- это исторический факт, с которым сталкивается
лингвистический и логический анализ. Дисгармония между индивидуальными и обществен-
ными потребностями и недостаток представительных
учреждений, в которых индивиды работали бы для себя
и высказывались бы за себя, ведет к действительности
таких категорий, как Нация, Партия, Конституция, Кор-
порация, Церковь — действительности, которая не сов-
падает ни с одной конкретной данностью (entity) (инди-
видом, группой или учреждением). Такие категории
выражают различные степени и формы овеществления.
Их независимость, пусть реальная, одновременно непод-
линна, поскольку это независимость определенных сил,
организующих общество как целое. По-прежнему со-
храняется необходимость в обратном переводе, который 271 III. Шанс альтернативы бы разрушил неподлинную субстанциальность катего-
рии,- но это уже политическая необходимость. Они верят, что они умирают за Класс, а умирают за партийных
лидеров. Они верят, что они умирают за Отечество, а умирают
за Промышленников. Они верят, что они умирают за свободу
Личности, а умирают за Свободу дивидендов. Они верят, что
они умирают за Пролетариат, а умирают за его Бюрократию.
Они верят, что они умирают по приказу Государства, а умирают
за деньги, которые владеют Государством. Они верят, что они
умирают за нацию, а умирают за бандитов, затыкающих ей рот.
Они верят — но зачем верить в такой тьме? Верить, чтобы
умирать? — когда все дело в том, чтобы учиться жить?’ Вот подлинный <перевод> гипостазируемых катего-
рий на язык конкретности, который все же признает
реальность категории, называя ее при этом настоящим
именем. Гипостазируемое целое сопротивляется анали-
тическому разложению, и не потому что оно представ-
ляет собой мифическую сущность, стоящую за обыч-
ными явлениями и действиями, а потому что в нем —
конкретная, объективная основа их функционирования
в данном социальном и историческом контексте. Как
таковое, оно — реальная сила, которую чувствуют и
осуществляют индивиды в своих действиях, обстоя-
тельствах и отношениях. Они соучаствуют в нем (в
очень неравной мере); оно определяет их существование
и их возможности. Таким образом, призрак реален, ибо
это призрак действительности, признающей только си-
лу,- т.е. отделившейся и независимой власти целого
над индивидами. Причем это целое — не просто вос-
принимаемый Gestalt (как в психологии), не метафи- Fran^ois Perroux, La Coexistence padfiqw, loc. cit. vol. Ill, p. 631.
272 Историческое обязательство философии зический абсолют (как у Гегеля) и не тоталитарное
государство (как в скудной политической науке) — это
существующее положение дел, определяющее жизнь ин-
дивидов. Однако, даже если мы приписываем такого рода
реальность этим политическим категориям, значит ли
это, что все остальные категории обладают совершенно
иным статусом? Да, это так, но их анализ слишком
легко удерживается в рамках академической филосо-
фии. Последующее обсуждение не претендует на вхож-
дение в <проблему универсалий>, но лишь пытается
осветить (искусственное) ограничение масштаба фило-
софского анализа и указать на необходимость выйти
за пределы этих ограничений. Обсуждение будет снова
сосредоточено на субстанциальных,- в отличие от логи-
ко-математических категорий (множество, число, класс
и т.д.),- причем прежде всего