в гипотезах и экспериментах
естественных наук. Точно так же он признан в психо-
анализе, который представляет собой теорию, основан-
ную на допущении специфической рациональности ир-
рационального; познание превращает воображение, ме-
няя его направление, в терапевтическую силу. Но эта
терапевтическая сила способна на гораздо большее, чем
просто лечение неврозов. Вот перспектива, которую
нарисовал отнюдь не поэт, а ученый: Полный материальный психоанализ… может помочь нам из-
лечиться от наших образов, или, по крайней мере, ограничить 327 III. Шанс альтернативы власть этих образов над нами. А впоследствии можно надеяться,
что мы будем способны сделать воображение только счастливым,
примирить его с чистой совестью, предоставив ему полную
свободу в развертывании всех его средств выражения, всех
материальных образов, возникающих в естественных снах, в
нормальной деятельности сновидения. Сделать воображение сча-
стливым, высвободить все его богатство — означает именно
сообщить воображению его истинную функцию как психоло-
гического импульса и силы.’ Воображение не остается невосприимчивым к про-
цессу Ьвеществлепия. Наши образы владеют нами, и
мы страдаем от своих собственных образов. И это
явление, и его последствия хорошо известны психоана-
литикам. Однако <давать волю вооображению в сред- ствах выражения> было бы регрессом. Искалеченные
во всех отношениях (включая и способность вообра-
жения) индивиды способны и организовывать и раз-
рушать даже в большей степени, чем им позволено
сейчас. Такое высвобождение было бы неослабевающим
ужасом — не катастрофой культуры, но разгулом ее
наиболее репрессивных тенденций. Рационально то во-
ображение, которое может стать a priori реконструкции
и перевода производительного аппарата в русло умиро-
творенного существования, жизни без страха. Но это
не может быть воображение тех, кто одержим образами
господства и смерти. Освободить воображение и вернуть ему все его сред-
ства выражения можно лишь через подавление того,
что служит увековечиванию репрессивного общества и
что сегодня пользуется свободой. И такой переворот — I Gaston Baclielard, La MateriaUsme rationnel (Paris, Presses Universi-
taires. 1933), p. 18. (Курсив Башляра). 328 Ю.Заключение дело не психологии или этики, а политики в том
смысле, в котором этот термин использовался в этой
книге: практика, развивающая, определяющая, сохраня-
ющая и изменяющая основные социальные институты.
Эта практика — дело индивидов, независимо от того,
как они организованы. Таким образом, необходимо еще
раз поставить вопрос: как могут управляемые индивиды,
которые превратили процесс своего увечения в свои
собственные права, свободы и потребности, воспроиз-
водимые в расширяющемся масштабе, освободить себя
от самих себя и от своих хозяев? Можно ли вообще
помыслить, что этот замкнутый круг будет разорван? Как это ни парадоксально, но основную трудность
при ответе на этот вопрос составляет вовсе не понятие
новых социальных институтов. Существующие обще-
ства сами изменяют или уже изменили свои базисные
институты в направлении расширения масштабов соци-
ального планирования. Поскольку развитие и использо-
вание всех наличных ресурсов для всеобщего удовлетво-
рения первостепенных потребностей является предпосыл-
кой умиротворения, оно несовместимо с преобладанием
частных интересов, стоящих на пути к этой цели. Услови-
ем качественных изменений может быть планирование,
имеющее в виду благо целого вопреки этим частным
интересам: только на этой основе может появиться то-
бо^ое и разумное общество. Институты, ь деятельности которых можно разгля-
деть умиротворение, сопротивляются традиционному
разделению на авторитарное и демократическое, цен-
трализованное и либеральное управление. В настоящее
время противостояние центральному планированию во 329 III. Шанс альтернативы имя либеральной демократии, отрицаемой в действи-
тельности, служит идеологической опорой репрессив-
ным интересам. Задача подлинного самоопределения
индивидов зависит от эффективного общественного кон-
троля над производством и распределением предметов
первой необходимости (с точки зрения достигнутого
уровня культуры, материальной и интеллектуальной). В этом случае технологическая рациональность, ли-
шенная своих эксплуататорских свойств, остается един-
ственным стандартом и ориентиром планирования и
развития наличных ресурсов в интересах всех людей.
Самоопределение в производстве и распределении жи-
зненно необходимых товаров и услуг было бы рас-
точительным. Это техническая работа, и как подлинно
техническая работа, она способствует облегчению тя-
желого физического и умственного труда. В этой сфере
централизованный контроль может считаться рацио-
нальным, если он создает предпосылки для осмыслен-
ного самоопределения. Последнее может впоследствии
стать эффективным в своей собственной сфере — в
принятии решений, затрагивающих производство и рас-
пределение экономических излишков, а также в личной
жизни. В любом случае сочетание централизованной власти
и прямой демократии может проявляться в бесконечном
числе вариаций в зависимости от уровня развития.
Самоопределение реально тогда, когда масса распада-
ется наличности, освобожденные от всякой пропаганды,
зависимости и манипуляций, способные знать и по-
нимать факты и оценивать альтернативы. Иными сло-
вами, общество может стать рациональным и свободным 330 Ю.Заключение в той степени, в какой оно организовывается, под-
держивается и воспроизводится существенно новым ис-
торическим Субъектом. Но на современном этапе развития индустриальных
обществ и материальная, и культурная система отвер-
гают такую необходимость. Сила и эффективность этой
системы, полная поглощенность сознания фактами, мы-
шления — требуемым поведением, а стремлений — ре-
альностью препятствуют появлению нового Субъекта.
Они препятствуют также пониманию того, что заме-
щение преобладающей формы контроля над процессом
производства иной формой (т.е. <контроля сверху> <кон- тролем снизу>) означало бы качественные изменения.
Там, где трудящиеся были и остаются живым протестом
и обвинением существующему обществу, эта точка зре-
ния была значимой и по-прежнему сохраняет свою
значимость. Однако там, где эти классы стали опорой
установившегося образа жизни, их приход к управлению
продлил бы его существование в других формах. И тем не менее налицо все факты, которые могут
служить обоснованием критической теории этого обще-
ства и его гибельного развития: возрастающая иррацио-
нальность целого; расточительная и требующая ограни-
чений производительность; потребность в агрессивной
экспансии: постоянная угроза войны; усиливающаяся
эксплуатация; дегуманизация. Все они указывают исто-
рическую альтернативу: плановое использование ресур-
сов для удовлетворения первостепенных жизненных
потребностей с минимумом тяжелого труда, преобра-
зование досуга в свободное время и умиротворение
борьбы за существование. 331 III. Шанс альтернативы Но эти факты и альтернативы выглядят как несвя-
занные друг с другом фрагменты, или как мир немых
объектов без субъекта, без практики, которая бы на-
правила их в новом направлении. Диалектическая тео-
рия не опровергнута, но она не может преложить
никакого средства. Она не может быть позитивной.
Разумеется, диалектическое понятие, познавая данные
факты, тем самым трансцендирует факты. Это верный
признак ее истинности. Она определяет исторические
возможности, даже необходимости, но реализованы они
могут быть только в практике, которая отвечает теории.
Однако в настоящее время практика не дает такого
ответа. И на теоретической, и на практической почве диалек-
тическое понятие провозглашает безнадежность. Его
история — человеческая действительность, и противо-
речия в ней не взрываются сами собой. Конфликт
между отлаженным, приносящим вознаграждение го-
сподством, с одной стороны, и его достижениями, де-
лающими возможным самоопределение и умиротворе-
ние, с другой, может стать явным вопреки любым
возражениям, но при этом он вполне может оставаться
управляемым и даже продуктивным, ибо с ростом тех-
нологического покорения природы возрастает порабо-
щение человека человеком. Такое порабощение в свою
очередь уменьшает свободу, являющуюся необходимым
a priori освобождения.- это свобода мысли в том един-
ственном смысле, в котором только и может быть
свободной мысль в управляемом мире, а именно: в
смысле осознания его репрессивной продуктивности и
абсолютной необходимости разрушения этого целого. 332 10.Заключение Ни как раз там, где эта абсолютная необходимость
могла бы стать движущей силой исторической прак-
тики, эффективной причиной качественных изменений,
мы не видим ее преобладания. А бе:з этой материальной
силы даже самое проницательное сознание остается бес-
сильным. Независимо от того, насколько очевидно может про-
явить себя иррациональный характер целого, а вместе
с ним необходимость перемены, понимания необхо-
димости недостаточно для того, чтобы разглядеть воз-
можные альтернативы. При столкновении с вездесущей
эффективностью данной системы жизни альтернативы
всегда выглядели утопичными. Но даже если научные
достижения и уровень производства лишат альтерна-
тивы их утопичности, даже если утопичной будет вы-
глядеть скорее существующая действительность, чем ее
противоположность,- даже тогда только понимание не-
обходимости, осознание бедственного состояния все еще
будет недостаточным. Значит ли это, что критическая теория общества
слагает с себя полномочия и уступает место эмпиричес-
кой социологии, свободной от каких бы то ни было
теоретических ориентиров, кроме методологических, что
критическая теория капитулирует перед софизмами лож-
ной конкретности и, провозглашая отказ от ценностных
суждений, выполняет служебную идеологическую риль?
Или же эта ситуация является еще одним свидетель-
ством истинности диалектики, которая, постигая свое
место в обществе, тем самым постигает и общество как
таковое? Ответ напрашивается сам собой, если мы
рассмотрим самый слабый пункт критической теории,- 333 III. Шанс альтернативы ее неспособность указать освободительные тенденции
внутри существующего общества. Во время своего возникновения критическая теория
общества была свидетелем реальных сил (объективных
и субъективных) в существующем обществе, которое
двигалось (или могло двигаться, поддаваясь направля-
ющему воздействию) к более рациональным и свобод-
ным институтам посредством упразднения существу-
ющих институтов, превратившихся в препятствие для
прогресса. Таковы были эмпирические основания этой
теории, которые дали толчок идее освобождения вну-
треччпх возможностей — идее развития (в противном
случае, сдерживаемого и искажаемого) способностей,
потребностей и продуктивности как материального так
и интеллектуального характера. Даже не указывая таких
сил, критика общества тем не менее сохраняет свою
значимость и рациональность, но перевести свою ра-
циональность в термины исторической практики она
неспособна. Не напрашивается ли очевидный вывод?
<Освобождение внутренних возможностей> перестало
быть адекватным выражением исторической альтерна-
тивы. В развитом индустриальном обществе мы видим не-
мало скованных возможностей: развитие производи-
тельных сил во всевозрастающем масштабе, усиление
власти над природой, все более полное удовлетворение
потребностей для все большего числа людей, создание
новых потребностей и способностей. Но эти возмож-
ности постепенно реализуются средствами и института-
ми, перечеркивающими их освободительный потенциал.
причем этот процесс оказывает влияние не только на 334 Ю.Заключение средства, но и на цели. Инструменты производитель-
ности и прогресса, организованные в тоталитарную си-
стему, определяют нс только актуальные, но и возмож-
ные способы применения. На ступени своего наивысшего развития господство
функционирует как администрирование, и в сверхразви-
тых странах массового потребления администрируемая
жизнь становится стандартом благополучной жизни для
целого, так что даже противоположности объединяются
для ее защиты. Это чистая форма господства. И, на-
оборот, его отрицание представляется чистой формой
отрицания. Все его содержание, по-видимому, сводится
к одному абстрактному требованию отмены господ-
ства — единственная поистине революционная необ-
ходимость, реализация которой придала бы смысл до-
стижениям индустриальной цивилизации. Вследствие
действенной борьбы с ним со стороны существующей
системы отрицание предстает в политически беспомо-
щной форме <абсолютного отказа> — отказа, кажуще-
гося тем более неразумным, чем более установившаяся
система развивает свою производительность и облегчает
тяготы жизни. В словах Мориса Бланшо: То, от чего мы отказываемся, вовсе не лишено ценности или
значения. Но именно поэтому и необходим отказ. Существуют
разумные основания, которых мы больше не принимаем, про-
явления мудрости, которые нас ужасают, призыв к согласию и
примирению, которого мы больше не слышим. Произошел раз-
рыв. Мы доведены до такой степени откровенности, что она
больше не терпит участия.’ I // no. 2, Paris, Octobre 1958. 335 III. Шанс альтернативы Но если абстрактный характер отказа является ре-
зультатом тотального овеществления, то должна по-
прежнему существовать конкретная основа отказа, ибо
овеществление — всего лишь иллюзия. По той же при-
чине унификация противоположностей посредством тех-
нологической рациональности должна быть, при всей
своей реальности, иллюзорной унификацией, которая
не устраняет ни противоречия между растущей про-
изводительностью труда и ее репрессивным использо-
ванием, ни настоятельную потребность в разрешении
этого противоречия. Но борьба за это разрешение переросла традиционные
формы. Тоталитарные тенденции одномерного общества
делают традиционные пути и средства протеста неэф-
фективными — и, может быть, даже опасными, по-
скольку они сохраняют иллюзию верховенства народа.
В этой иллюзии есть доля правды: <народ>, бывший
ранее катализатором обшественных сдвигов, <поднялся>
до роли катализатора общественного сплачивания. В го-
раздо большей степени в этом, а не в перераспределении
богатств и уравнивании классов, состоит новая стра-
тификация развитого индустриального общества. Однако под