Маритен Жак Человек и государство
Творчество Жака Маритена (18.11.1882-29.04.1973), одного из наиболее известных философов XX в., до сих пор мало знакомо российскому читателю. Его принадлежность к философскому течению неотомизма — официальной доктрины католической церкви — во времена СССР делала невозможными ни переводы его работ, ни сколько-нибудь серьезное изучение его творчества. Лишь с конца 80-х гг. можно констатировать начало освоения монументального наследия французского философа (полное парижское собрание сочинений издано в 13 томах), выразившегося в первой серии переводов его произведений[[1] — См.: Маритен Ж. Краткий очерк о существовании и существующем // Проблема человека в западной философии. М, 1988; Ответственность художника // Самосознание европейской культуры XX в. М., 1991; Метафизика и мистика. М., 1992; Философия прав человека // Европейский альманах. История, традиция, культура. М, 1992; Философ в мире. М., 1994; О человеческом знании // Вопросы философии, 1997, № 5.].
Будучи философом-систематиком, Маритен охватил в своем творчестве все основные предметные области философии: онтологию, гносеологию, этику, эстетику, философию религии, философскую антропологию, социально-политическую философию.
Предлагаемая читателю книга «Человек и государство» создана на основе шести лекций, прочитанных Маритеном в декабре 1949 г. в рамках курса «Анализ политических институтов США», организованного фондом Чарльза Р. Уолгрина. Как и ряд других работ «американского» периода она была написана по-английски (первое издание 1951 г.) и лишь позже переведена его секретарем на французский. Фактически в книге представлена целостная система социально-политической философии Маритена, большинство элементов которой были рассмотрены в его предшествующих работах: «Первенство духовного» (Primaute du spirituel, 1927), «Интегральный гуманизм» (L’humanisme integral, 1934), «Человек и общее Благо» (The Person and the Common Good, 1947).
«Человек и государство», однако, не только теоретический трактат, но и «практический манифест». Маритен предлагает «конкретно-исторический идеал» для «новой демократии». Вдохновленный принципами томизма, он стремился применить их в контексте культурной и политической ситуации, сложившейся после Второй мировой войны. Спустя пятьдесят лет некоторые идеи Маритена (например, идея «мирового правительства», которое должно состоять из «наиболее мудрых и высоконравственных представителей каждой из наций») могут показаться несколько наивными. Однако в целом глубина анализа и пафос гуманизма Маритену никогда не изменяли.
Социально-философская доктрина Маритена наследует множество понятий и концепций (помимо системообразующей для него томистской традиции с ее еще аристотелевскими составляющими), начиная с «Государства» Платона, идей Просвещения и заканчивая изысканиями Чикагской социологической школы. Непосредственное влияние на него оказали А. Бергсон, Э. Мунье, Н. Бердяев. Свою книгу «Человек и государство» Маритен начинает с анализа отношений — нередко противоречивых — между категориями, в которые он стремится облечь «сложную текучесть социальной реальности». Эти категории — «нация», «политическое общество», «государство», «народ». Фазы исторического развития предстают в диалектической взаимосвязи — то нормальной, то искаженной — между «сообществом» (социальный феномен естественного типа) и «обществом» (феномен организации договорного типа). Нормативная роль «общества», по мнению философа, состоит в том, чтобы содействовать естественному развитию «сообщества», — причем с минимальным вторжением и управлением, — способствуя максимальному проявлению плюрализма, личностной свободы и инициативы. Это постоянное взаимодействие «сообщества» и «общества» подразумевает то, что «суверенитет» может быть лишь относительным или соотносительным, но никак не абсолютным — будь то в сфере общественной автономии или власти государства.
Эти основоположения политики уточняются (посредством анализа современного автору общества) в главах, посвященных власти, соотношению цели и средств, правам человека, демократическому праву, церкви и государству, политическому объединению мира. Многообразие культур, идеологий и религий, не говоря уже о тех интересах и притязаниях, которые обнаруживаются при урегулировании международных проблем, побуждает Маритена различать прагматические правила действия, которые могут быть приняты практическим разумом в текучем и изменчивом мире, и доктринально-теоретические обоснования этих правил, расхождения в трактовке которых никак не устраняют возможности консенсуса на уровне конкретных действий.
В конечном счете, регулировать отношения между индивидами и группами на самом высоком духовном уровне способны только религия и церковь, считает Маритен. Выход из ситуации кризиса современной ему эпохи виделся Маритену в утверждении «теоцентрического гуманизма», «персоналистической демократии», христианизации всех областей духовной культуры и экуменическом сближении религий. Социокультурный идеал Маритена получил официальное признание Католической церкви после завершения II Ватиканского Собора (1962–1965).
Богатейший исторический, философский, богословский, юридический и социологический материал, привлекаемый Маритеном для своих исследований, делает книгу насыщенной и увлекательной.
Лифинцева Т.,
кандидат философских наук
ГЛАВА I. НАРОД И ГОСУДАРСТВО
I. Нация, политическое общество2 и государство
Нет задачи более неблагодарной, нежели попытка рационально различить и разграничить — другими словами, поднять до научного или философского уровня — общие понятия, возникшие в человеческой истории из сиюминутных практических потребностей и наполненные смысловыми оттенками социального, культурного и исторического характера, столь же неопределенными, сколь и насыщенными, заключающие в себе тем не менее ядро ясного смысла. Это понятия подвижные, а не застывшие; они изменчивы и текучи. Они то употребляются как синонимы, то противопоставляются друг другу. Каждый использует их с тем большей легкостью, чем меньше знает, что именно они обозначают. Но когда пытаешься эти понятия определить и отделить друг от друга, возникает множество проблем и трудностей. Пытаясь найти истину, исследователь рискует систематизировать и придать аналитический характер понятиям, усвоенным из противоречивого опыта и повседневной жизни.
Эти соображения в полной мере относятся к понятиям нации, политического общества (Body Politic, Political Society) и государства. Но для серьезной политической философии нет более насущной задачи, чем попытаться классифицировать эти три понятия и четко обозначить границы подлинного значения каждого из них.
Когда мы изъясняемся в общепринятой, более или менее неопределенной манере, эти понятия употребляются и вполне позволительно употребляются в качестве синонимов. Но что касается их подлинного социологического смысла и политической теории, то их следует четко различать. Смешение или систематическое отождествление нации и политического общества, или политического обществам государства, или нации и государства было проклятием современной истории. Совершенно необходимо подлинное восстановление [смысла] трех понятий, о которых идет речь. Следовательно, педантичность моего анализа извинительна в связи с важностью тех принципов политической философии, которые этот анализ может помочь нам осознать.
II. Сообщество и общество
Вначале необходимо провести различие между понятиями сообщество и общество. Разумеется, эти понятия вполне позволительно употреблять в качестве синонимов, что я и сам делал много раз. Но столь же позволительно и правильно соотносить их с двумя видами социальных групп, фактически различных по своей природе. Это различие, хотя им и злоупотребляли самым прискорбным образом сторонники теории превосходства «жизни» над разумом, само по себе есть достоверный социологический факт. Как сообщество, так и общество являются этико-социальными и подлинно человеческими реалиями, а не просто биологическими. Но сообщество в большей мере связано с природой и с биологическим, тогда как общество ближе к творениям разума, к мыслительным и духовным способностям человека. Их внутренняя социальная сущность и их характеристики, как и сфера применения, не совпадают[[3] — Понятие сообщества, как оно используется здесь, есть родовое понятие, охватывающее три специфические формы социальности, которые выделяет профессор Жорж Гурвич, называя их «массы», «сообщество» и «общность» (см.: Gurwitch G. Essais de Sociologie. Paris: Recueil Sirey, 1938; Masses, Community, Communion // Philosophical Review, August, 1941). Мы согласны с профессором Гурвичем в том, что он разделяет политическое общество и государство (Essais de Sociologie, p. 60), и в том, что как политическое общество, так и государство суть «функциональные», а не «выходящие за пределы функционального» формы организованной социальности. Мы расходимся с ним по трем основным пунктам. (1) Его теория имеет дело лишь с сообществами (в родовом смысле слова), упуская при этом основное различие между сообществом (в особенности нацией) и обществом (в особенности политическим обществом), включая сущностную логическую характеристику последнего, и, таким образом, превращает политическое общество лишь в «сверхструктуру» нации. (2) Он настаивает на том, что нация выходит за пределы функционального (ibid., р. 58), тогда как мы отрицаем существование какой бы то ни было социальной группы, выходящей за пределы функционального (включая «бесконечную совокупность целей и ценностей» [ibid., p. 59]). Бесконечность, о которой идет речь, лишь потенциальна, а следовательно, она не может быть специфической детерминантой какой бы то ни было социальной группы. Любая социальная группа определяется объектом (который есть данность, а не цель, как в случае нации, так и вообще в случае любого сообщества). Нация лишена руководящего начала. Нация не выходит за пределы функционального; она, Скорее, до-функциональна. (3) Профессор Гурвич, подобно многим современным авторам, определяет государство как «монополию на легитимное насилие» (см.: Gurwitch G. Sociology of Law. N.-Y.: Philosophical Library, 1942, pp. 238ff). Критерий легитимного насилия есть лишь эмпирический признак, который выводится из сущностных характеристик; он не проясняет природу государства. Подлинным критерием здесь является поддержание законности и общественного порядка, которые соотносятся с общим благом политического общества.].
Чтобы понять это различие, необходимо вспомнить, что общественная жизнь, как таковая, объединяет людей посредством некоего общего объекта. В общественных отношениях всегда присутствует объект, материальный или духовный, вокруг которого переплетаются межчеловеческие отношения. В сообществе, как верно отметил Ж. Т. Дело[[4] — См.: Delos J. T. La Nation. Montreal: L’Arbre, 1944.], объект является данностью, предшествующей определениям человеческого разума и воли и действующей независимо от них, творя общий бессознательный дух, общие чувства и психологические структуры, а также многое другое. А в обществе объект является задачей, которую следует выполнить, или целью, к которой следует стремиться и которая зависит от установок разума и воли людей; цели и задаче предшествует творение разума индивидов — в виде решения или, по меньшей мере, согласия. Таким образом, в случае общества с определенностью возникает и берет главенство элемент объективности и рациональности в общественной жизни. Коммерческое предприятие, профсоюз, научная ассоциация являются обществами в той же мере, что и политическое общество. Региональные, этнические, языковые группы, общественные классы являются сообществами. Племя и клан суть те сообщества, которые подготавливают почву для политического общества и предвещают его приход. Сообщество является продуктом инстинкта и наследием конкретных условий и исторических структур; общество есть продукт разума и нравственной силы (того, что в античности называли «добродетель»).
В сообществе общественные отношения исходят из конкретной исторической ситуации и окружающей обстановки: коллективные формы восприятия, или коллективное подсознание, имеют приоритет над индивидуальным сознанием, а человек является продуктом социальной группы. В обществе индивидуальное сознание сохраняет приоритет, социальная группа формируется [самими] людьми, а общественные отношения исходят из конкретной инициативы, конкретной идеи и добровольного решения личностей.
Даже в естественных обществах, таких, как семейное и политическое, то есть тех обществах, в которых природа нуждается и сама придает им первоначальную грубую форму, в конечном счете общество исходит из человеческой свободы. А в сообществах, даже таких, как региональные или профессиональные сообщества, вырастающие вокруг какого-либо отдельного общества, например промышленной или коммерческой структуры, сообщество [как таковое] вырастает из природы —
