главной обязанности мирового государства должна привести к всеобъемлющей земной власти мирового правительства[[217] — См.: Bundy McGeorge. An Impossible World Republic// Reporter,22 November, 1949.]. Они при этом думают о государстве без политического общества. Обеспечение справедливости посредством закона, что является основной функцией государства, должно, очевидно, быть основной функцией и мирового государства. Но эта функция предполагает все другие способы обеспечения справедливости и нуждается в них — правовом, основанном на обычае, социальном, моральном и даже чисто «стихийном» способах, посредством, которых так или иначе обеспечивается справедливость в бесконечно разнообразном существовании наций. Хотя человеческая справедливость и слаба, все же она изначально необходима для человеческого общества. В этом отношении трудно сказать, что современный мир страдает от избытка справедливости.
V. Наднациональный консультативный совет
Что касается практического применения теории, то из всех предшествующих рассуждений следует вывод, а именно: переход к мировому политическому обществу предполагает развитие стремления к совместной жизни у всех народов, а в особенности у всех великих народов мира. Любая попытка основать мировое государство вне такого универсального основания, создавая таким образом половинчатую универсальность, которая постепенно охватит целое, должна, я опасаюсь, побуждать скорее к войне, чем к миру.
Второй вывод состоит в том, что переход к единому политически организованному миру может произойти лишь по прошествии длительного времени. Я знаю, что время относительно не только в том смысле, что долгое время нашего личного опыта является коротким исторически, но также в том смысле, что время ускоряется по мере хода человеческой истории. И тем не менее период обретения зрелости покажется очень долгим несчастному роду человеческому.
Печально то, что невозможно установить вечный мир сразу после открытия атомной бомбы. Это не более печально, чем тот факт, что открытие атомной бомбы было неизбежно. Это не более прискорбно, чем то, что через двадцать веков после благой вести из Вифлеема человечество все еще находится в доисторической эпохе в том, что касается воплощения Евангелия в реальной жизни. Теперь человеческая история не находится на этапе свободного творческого развития, сейчас она оценивает свои потери. Мы оплачиваем вековые исторические долги. Древний Израиль в такие моменты обращался к Богу в самообвинении и надежде. Мы более горды и меньше надеемся. Я часто высказывал мнение, что основные проблемы не могут быть окончательно решены, прежде чем наступит великий перелом и великое примирение, о котором оповестил ап. Павел.
Однако творческий процесс явно или неявно всегда имеет место в истории, и самые мрачные периоды часто являются самыми плодотворными. Если нации все еще должны освобождаться, причем весьма ненадежным и далеким от совершенства образом, от опасности всеобщего разрушения и если создания политически организованного мирового сообщества можно ожидать лишь в отдаленном будущем, то именно это является причиной пламенной надежды на это создание и начала его подготовки уже сейчас и с огромным энтузиазмом, а также пробуждения общего сознания к настоятельной необходимости движения навстречу ему.
Эту задачу, как нам хорошо известно, уже поставили самые мужественные и дальновидные первопроходцы — особенно в Чикаго, где это было сделано через шесть дней после того, как первая атомная бомба была сброшена на Хиросиму. Такая задача, очевидно, будет постоянной задачей образования и просвещения, обсуждения и изучения. Она будет решаться посредством усилий различных совместных органов Организации Объединенных Наций и посредством совокупности различных усилий поддержать федералистскую идею, которые обнаружились повсюду и которые тем более ценны, с моей точки зрения, что они направлены к ясным и реально достижимым целям в той или иной области и в то же время противостоят риску создания новых форм мировой конкуренции — той самой, которую они стремятся ограничить.
Но существует ли сейчас какой-либо способ ввести в современную структуру мира зародыш, как бы мал он ни был, или первое начинание, как бы слабо оно ни было, которое будет иметь возможность доказать свою полезность, если однажды, в лучшие времена, станет политической подготовкой к основанию мирового политического общества? Каждый может поразмышлять по этому поводу. Ну что же, позвольте здесь и мне в самой гипотетической форме представить свои соображения.
Думается, что новый верховный орган, который должен быть лишен какой бы то ни было власти, но должен быть наделен несомненным моральным авторитетом, мог бы, вероятно, быть принят государствами и стать тем самым первым начинанием, о котором я только что говорил.
Представим себе некий всемирный совет, чья функция должна быть лишь функцией этической и политической мудрости и который должен состоять из крупнейших и наиболее опытных специалистов в области этики и юриспруденции. Представим себе, что члены этого высшего консультативного совета должны выбираться различными нациями мира согласно некоему беспристрастному методу пропорционального распределения, причем они должны выбираться непосредственно народами всех наций из людей, предварительно рекомендованных высшими учреждениями и правительством каждого государства. Давайте предположим, что, будучи однажды избранными, они утратили свое национальное гражданство и приобрели всемирное гражданство, чтобы стать независимыми от какого-либо правительства и совершенно свободными в реализации своей духовной ответственности.
Предположим, что эти люди должны быть в значительной мере лишены каких-либо средств деятельности, кроме высказывания собственного мнения, и защищены лишь взаимными обязательствами государств. И предположим также, что они должны быть лишены какой-либо власти, даже, в противоположность нынешнему международному трибуналу, какой-либо юридической власти. Ни одно правительство не может призывать их принять то или иное решение, они не должны иметь юридической связи с ООН, они должны быть просто свободны, чтобы говорить правительствам и нациям то, что действительно считают справедливым. По мере того, как такой верховный консультативный совет будет функционировать действительно мудро, независимо и твердо, а также сопротивляться оказываемому на него давлению, его моральный авторитет должен возрастать, как и его влияние на общественное мнение. Он должен обращаться к сознанию людей.
Я полагаю, что это будет действительно всемирное учреждение, защищенное своим статусом от вмешательства какого-либо правительства; оно будет в то же время лишено власти. Выполняя чисто моральную функцию, оно должно иметь возможность устранить страх — страх интриг, окружения, утраты престижа и т. д., — который вредит деятельности международных организаций. Следовательно, принимая во внимание то показное служение моральному долгу, которое даже самые циничные правительства считают необходимым, я думаю, что однажды — возможно, после того, как новые тяжкие испытания сделают ситуацию еще более безнадежной, — идея такого высшего консультативного совета получит возможность быть принятой всеми государствами и правительствами.
Восхищаться этой идеей меня заставляет то, что в случае ее реализации, возможно, возникнет нечто крайне необходимое, а именно организованное международное общественное мнение.
Несомненно также то, что благодаря этой идее людей можно просветить и помочь им решать самые сложные проблемы современности, связанные с общим благом мира. Некоторые из этих проблем таковы, что решение их представляет собой настоящую пытку для человеческого сознания: я думаю прежде всего о проблеме справедливой войны. Люди знают, что участвовать в несправедливой войне означает участвовать в убийстве. С другой стороны, люди говорят, что все стало таким неясным и запутанным, что они уже не могут судить в каждом конкретном случае: обязан ли я участвовать в том, что, возможно, является преступлением, поскольку мое правительство лучше меня разбирается в этом вопросе, даже если я немец в период гитлеровской войны? И наоборот, постоянное честное сопротивление является трагической иллюзией, не менее пагубной для справедливости, чем слепое повиновение. Прежние критерии, определяющие справедливость или несправедливость войн, устарели, и тем не менее забвение различия между справедливым и несправедливым в случае войны, как и в любом другом случае, должно привести к элементарному отказу от морального разума. Было бы хорошо, если бы при конкретном и особенно важном стечении обстоятельств международной жизни некий «сенат» мудрых людей мог бы сказать народам мира, где, по их мнению, лежит путь к справедливости.
Но особенно важно то, что, если бы такой «сенат» мудрых людей существовал, то он стал бы первым образцом подлинно наднациональной всемирной организации и должен был бы поддерживать в сознании народов то великое движение разума и воли, от которого зависит подлинная и созидательная революция, необходимая нашей эпохе, — основание мирового политически организованного сообщества.
Я опасаюсь, что, выражая в конце этой главы собственное практическое предположение, я, возможно, поддаюсь старому соблазну философов, считающих, что разум благодаря деятельности конкретных мудрых людей должен быть принят в качестве высшей инстанции в человеческих делах. В конце концов, на мой взгляд, это будет менее серьезная иллюзия (и в любом случае менее постоянная), нежели убеждение многих фаталистов в том, что в отношениях человекам государство следует тщательно избегать опоры на разум.
Примечания
[1] См.: Маритен Ж. Краткий очерк о существовании и существующем // Проблема человека в западной философии. М, 1988; Ответственность художника // Самосознание европейской культуры XX в. М., 1991; Метафизика и мистика. М., 1992; Философия прав человека // Европейский альманах. История, традиция, культура. М, 1992; Философ в мире. М., 1994; О человеческом знании // Вопросы философии, 1997, № 5.
[2] Автор употребляет в качестве синонимов термины Body Politic и Political Society. Нам представляется возможным перевести оба термина как политическое общество. — Прим. пер.
[3] Понятие сообщества, как оно используется здесь, есть родовое понятие, охватывающее три специфические формы социальности, которые выделяет профессор Жорж Гурвич, называя их «массы», «сообщество» и «общность» (см.: Gurwitch G. Essais de Sociologie. Paris: Recueil Sirey, 1938; Masses, Community, Communion // Philosophical Review, August, 1941). Мы согласны с профессором Гурвичем в том, что он разделяет политическое общество и государство (Essais de Sociologie, p. 60), и в том, что как политическое общество, так и государство суть «функциональные», а не «выходящие за пределы функционального» формы организованной социальности. Мы расходимся с ним по трем основным пунктам. (1) Его теория имеет дело лишь с сообществами (в родовом смысле слова), упуская при этом основное различие между сообществом (в особенности нацией) и обществом (в особенности политическим обществом), включая сущностную логическую характеристику последнего, и, таким образом, превращает политическое общество лишь в «сверхструктуру» нации. (2) Он настаивает на том, что нация выходит за пределы функционального (ibid., р. 58), тогда как мы отрицаем существование какой бы то ни было социальной группы, выходящей за пределы функционального (включая «бесконечную совокупность целей и ценностей» [ibid., p. 59]). Бесконечность, о которой идет речь, лишь потенциальна, а следовательно, она не может быть специфической детерминантой какой бы то ни было социальной группы. Любая социальная группа определяется объектом (который есть данность, а не цель, как в случае нации, так и вообще в случае любого сообщества). Нация лишена руководящего начала. Нация не выходит за пределы функционального; она, Скорее, до-функциональна. (3) Профессор Гурвич, подобно многим современным авторам, определяет государство как «монополию на
