не чуя ног,
Шагал я по камням дорог
И грязь месил,
Я износил.
Ты создан был природой шалой
Из дорогого матерьяла.
Она тобою увенчала
Наш скудный век
И каждой черточкой сказала:
— Вот человек!
Сейчас я в творческом припадке,
Башка варит, и все в порядке.
Строчу стихи, как в лихорадке,
А ты, мой друг,
Прочти их бегло, если краткий
Найдешь досуг.
Одни рифмуют из расчета,
А третьи тщетно ждут почета
И громкой славы,
Так, для забавы.
Я обойден судьбой суровой.
Кафтан достался мне дешевый,
Я весь в долгу,
Зато игрой ума простого
Блеснуть могу.
Поставил ставку я задорно
На четкий, черный шрифт наборный,
Но разум мне твердит упорно:
— Куда спешишь?
Ты этой страстью стихотворной
Всех насмешишь!
Поэты, — где такие ныне? —
Собаку съевшие в латыни,
Мечтали, полные гордыни,
Жить сотни лет,
Но их давно уж нет в помине, —
Простыл и след.
Себя поэзией прославить.
Налажу плуг
И буду петь, чтоб позабавить
Поля вокруг.
Я проживу безвестной тенью,
Не слыша, как бегут мгновенья.
Когда ж порвутся жизни звенья, —
Покину свет.
Как и другие поколенья
Которых нет.
Полны мы жизнью неустанной.
Возьмем штурвал,
Чтоб ветер счастья пеной пьяной
Нас обдавал.
Мой друг, живем мы в царстве феи,
Где смех — оружье чародея.
Коль, этой палочкой владея,
Отдашь приказ,
Часы бегут минут быстрее,
Пускаясь в пляс.
Не трать же время жизни краткой!
Примерно с пятого десятка
Мы вниз с горы походкой шаткой
Трусить должны,
Одышкой, кашлем, лихорадкой
Изнурены.
Когда достигли мы заката,
Бродить, мечтать нам скучновато.
И то, чем жизнь была богата, —
Любовь, — прощай!
Мечта лучами красит дали.
Летим, не слушая морали,
Мы на простор,
Как мальчики, что побежали
На школьный двор.
Мы на ходу срываем розы,
Не замечая в них угрозы.
И даже первые занозы
Нам не страшны.
Мгновенно солнце сушит слезы
Во дни весны.
Одни идут дорогой гладкой
И, не трудясь в поту над грядкой,
Едят обильно, жирно, сладко
И свысока
Глядят на дом с оградой шаткой —
Дом бедняка.
Другие борются за счастье,
Полны надежды, воли, страсти,
Стремясь достичь богатства, власти
Любой ценой,
Чтобы потом, забыв ненастье,
Вкушать покой.
(Как, скажем, ваш слуга покорный),
Сбиваются с тропинки горной
Таким на склоне лет бесспорно
Грозит нужда.
Но лучше труд до изнуренья,
Чем с жалкой жизнью примиренье.
Пусть смотрит с неба бледной тенью
Фортуны серп,
Не помешает вдохновенью
Ее ущерб.
И провиденье умоляю,
Пред ним колени преклоняя:
Пускай со мной
Созвучий рой.
Дай сочный ростбиф местным лордам,
Чтоб жир по их струился мордам,
Дай галуны гвардейцам гордым
И боевым,
А виски — на ногах нетвердым
Мастеровым.
Дай демпстеру[2] желанный титул,
Подвязку дай премьеру Питту…
Стремится к прибыли, кредиту
А мне лишь разум сохрани ты,
Да и талант.
Мне для покоя нужно мало:
Чтобы здоровье не хромало.
Но чтоб молитву прочитала
Одна из муз.
Мне не страшны судьбы угрозы,
Гоню я рифмой вздохи, слезы,
Пою, шучу
И, враг заботы, скуки, прозы,
Стихи строчу.
Вы, что по правилам живете
В тиши, в довольстве и в почете,
Пускай безумным вы зовете
Меня подчас,
Вода стоячая в болоте —
Душа у вас.
На ваших лицах деревянных,
Таких безличных, безымянных,
Нет и следа восторгов пьяных.
Ваш голос глух.
Он, как басы в плохих органах,
Томит наш слух.
Ступая важно и степенно,
На тех вы смотрите надменно,
На грешный люд, —
И ввысь взираете блаженно.
Там — ваш приют!
А я куда пойду — не знаю,
К воротам ада или рая.
Но, эту песню обрывая,
Скажу я, брат,
Что буду я любому краю
С тобою рад!
ТЭМ О’ШЕНТЕР
Повесть в стихах
И кончится базарный день,
И продавцы бегут, задвинув
Засовом двери магазинов,
И нас кивком сосед зовет
Тогда у полной бочки эля,
Вполне счастливые от хмеля,
Мы не считаем верст, канав,
Мостков, опасных переправ
До нашего родного крова,
Где ждет жена, храня сурово
Чтоб мужа встретить как врага.
Об этом думал Тэм О’Шентер,
Когда во тьме покинул центр
Излюбленного городка,
Где он наклюкался слегка.
А город, где он нализался —
Старинный Эйр, — ему казался
Гораздо выше всех столиц
По красоте своих девиц.
О Тэм! Забыл ты о совете
Своей супруги — мудрой Кэтти.
А ведь она была права…
Припомни, Тэм, ее слова:
«Бездельник, шут, пропойца старый,
Не пропускаешь ты базара,
Чтобы не плюхнуться под стол.
Ты пропил с мельником помол.
Вы с кузнецом две ночи пили.
Ты в праздник ходишь в божий дом,
Чтобы потом за полной кружкой
Ночь просидеть с церковным служкой
Или нарезаться с дьячком!
Смотри же: в полночь ненароком
Утонешь в омуте глубоком
Иль попадешь в гнездо чертей
У старой церкви Аллоуэй!»
О жены! Плакать я готов,
Припомнив, сколько мудрых слов
Красноречивейшей морали
Мы без вниманья оставляли…
Но продолжаем повесть. Тэм
Сидел в трактире перед тем.
Трещало в очаге полено.
Над кружками клубилась пена,
И слышался хрустальный звон.
Не раз под стол валились оба!
Так проходил за часом час.
А в очаге огонь не гас.
Шел разговор. Гремели песни.
Эль становился все чудесней.
Роман с трактирщицей завел.
Они обменивались взглядом,
Хотя супруг сидел с ней рядом.
Но был он, к счастью, погружен
В рассказ, который начал Джон,
И, голос Джона прерывая,
Гремел, как туча грозовая.
То дождь, то снег хлестал в окно,
Но пьяным было все равно!
Заботы в кружках потонули,
Минута каждая плыла,
Как пролетающая в улей
Перегруженная пчела.
Блажен король. Но кружка с пивом
Любого делает счастливым!
Но счастье — точно маков цвет:
Сорвешь цветок — его уж нет.
Часы утех подобны рою
Снежинок легких над рекою:
Примчатся к нам на краткий срок
И прочь летят, как ветерок.
Так исчезает, вспыхнув ярко,
На небе радужная арка…
Всему на свете свой черед.
И Тэм из-за стола встает.
Седлает клячу он во мраке.
Кругом не слышно и собаки.
Не позавидуешь тому,
Кто должен мчаться в эту тьму!
Дул ветер из последних сил,
И вспышки молний тьма глотала,
И небо долго грохотало…
Но поворот за поворотом —
О’Шентер мчался по болотам.
Рукой от бури заслонясь,
Он несся вдаль, взметая грязь.
То шляпу он сжимал в тревоге,
То пел сонеты по дороге,
То зорко вглядывался в тьму,
Где черт мерещился ему…
Вот, наконец, неясной тенью
Мелькнула церковь в отдаленье.
Оттуда слышался, как зов,
Далекий хор чертей и сов.
В глухую ночь на берегу
Торговец утонул в снегу.
Здесь, у прибрежных этих скал,
Пропойца голову сломал.
Там — под поникшею ракитой —
Младенец найден был зарытый.
А дальше — тот засохший дуб,
Где женщины качался труп…
Разбуженная непогодой,
Река во тьме катила воды.
Кругом гремел тяжелый гром,
Змеился молнии излом.
И невдали за перелеском,
Озарена туманным блеском,
Меж глухо стонущих ветвей
Открылась церковь Аллоуэй.
Неслись оттуда стоны, крики,
И свист, и визг, и хохот дикий.
Ах, Джон Ячменное Зерно!
В твоем огне закалено,
Оживлено твоею чашей,
Не знает страха сердце наше.
От кружки мы полезем в ад.
За чаркой нам сам черт не брат!
А Тэм О’Шентер был под мухой
И не боялся злого духа,
Но клячу сдвинуть он не мог,
Пока движеньем рук и ног,
Угрозой, ласкою и силой
Не сладил с чертовой кобылой.
Она, дрожа, пошла к вратам.
О боже! Что творилось там!..
Толпясь, как продавцы на рынке,
Под трубы, дудки и волынки
Колдуньи, ведьмы всех пород.
И не кадриль они плясали,
Не новомодный котильон,
Что привезли к нам из Версаля,
Не танцы нынешних времен,
А те затейливые танцы,
Что знали старые шотландцы:
Взлетали, топнув каблуком,
Вертелись по полу волчком.
На этом празднике полночном
На подоконнике восточном
Сидел с волынкой старый Ник
И выдувал бесовский джиг.
Все веселей внизу плясали.
И вдруг гроба, открывшись, встали,
И в каждом гробе был скелет
В истлевшем платье прошлых лет.
Все мертвецы держали свечи.
Чуть звякнул кольцами оков.
И понял Тэм, кто он таков.
Тут были крошечные дети,
Что мало пожили на свете
И умерли, не крещены,
В чем нет, конечно, их вины…
Тут были воры и злодеи
В цепях, с веревкою на шее.
При них орудья грабежа:
Пять топоров и три ножа,
Одна подвязка, чье объятье
Прервало краткий век дитяти.
Отцеубийства древних лет:
Навеки к острию кинжала
Но тайну остальных улик
Не в силах рассказать язык.
Безмолвный Тэм глядел с кобылы
В старинной церкви Аллоуэй.
Кружились ведьмы все быстрей,
Неслись вприпрыжку и вприскочку,
Гуськом, кружком и в одиночку,
То парами, то сбившись в кучу,
И пар стоял над ними тучей.
Потом разделись и в белье
Плясали на своем тряпье.
Будь эти пляшущие тетки
Румянощекие красотки,
И будь у теток на плечах
Взамен фланелевых рубах
Сорочки ткани белоснежной,
Стан обвивающие нежно, —
Клянусь, отдать я был бы рад
За их улыбку или взгляд
Не только сердце или душу,
Но и штаны свои из плюша,
Свои последние штаны,
Уже не первой новизны.
А эти ведьмы древних лет,
Живые жерди и ходули
Во мне нутро перевернули!
Но Тэм нежданно разглядел
Среди толпы костлявых тел,
Обтянутых гусиной кожей,
Одну бабенку помоложе.
Как видно, на бесовский пляс
Она явилась в первый раз.
(Потом молва о ней гремела:
И корабли пускать на дно,
Она была в рубашке тонкой,
Которую еще девчонкой
Носила, и давно была
Рубашка ветхая мала.
Не знала бабушка седая,
Сорочку внучке покупая,
Что внучка в ней плясать пойдет
Что бесноваться будет Нэнни
Среди чертей и привидений…
Не передаст она, как ловко
Плясала верткая чертовка,
Как на кобыле бедный Тэм
Сидел недвижен, глух и нем,
Свирепо дул в десяток дудок.
И удержаться Тэм не мог.
Он прохрипел, вздыхая тяжко:
«Ах ты, короткая рубашка!..»
И в тот же миг прервался пляс,
Но только тронул Тэм поводья,
Завыло адское отродье…
Как мчится пчел гудящий рой,
Когда встревожен их покой,
Как носится пернатых стая,
От лап кошачьих улетая,
Иль как народ со всех дворов
Бежит на крик: «Держи воров!»
Так Мэгги от нечистой силы
Насилу ноги уносила
О Тэм! Как жирную селедку,
Тебя швырнут на сковородку.
Напрасно ждет тебя жена —
Вдовой останется она.
Несдобровать твоей кобыле, —
Ее бока в поту и в мыле.
О Мэг! Скорей беги на мост
И покажи нечистым хвост:
Боятся ведьмы, бесы, черти
Воды текучей, точно смерти!
Увы, еще перед мостом
Пришлось ей повертеть хвостом.
Как вздрогнула она, бедняжка,
Когда Короткая Рубашка,
Вдруг вынырнув из-за куста,
Вцепилась ей в репей хвоста!..
В последний раз, собравшись с силой,
Рванулась добрая кобыла,
Взлетела на скрипучий мост,
Ах, после этой страшной ночи
Во много раз он стал короче!..
На этом кончу я рассказ.
Но если кто-нибудь из вас
Прельстится полною баклажкой
Или Короткою Рубашкой, —
Пускай припомнит град, и снег,
И старую кобылу Мэг!..
Ты свистни — тебя не заставлю я ждать,
Ты свистни — тебя не заставлю я ждать.
Пусть будут браниться отец мой и мать,
Ты свистни — тебя не заставлю я ждать!
Но в оба гляди, пробираясь ко мне.
Найди ты лазейку в садовой стене,
Найди три ступеньки в саду при луне.
Иди, но как будто идешь не ко мне,
Иди, будто вовсе идешь не ко мне.
А если мы встретимся в церкви, смотри:
С подругой моей, не со мной говори,
Украдкой мне ласковый взгляд подари,
А больше — смотри! — на меня не смотри,
А больше — смотри! — на меня не смотри!
Другим говори, нашу тайну храня,
Что нет тебе дела совсем до меня.
Но, даже шутя, берегись, как огня,
Чтоб кто-то не отнял тебя у меня,
И вправду не отнял тебя у меня!
Ты свистни — тебя не заставлю я ждать,
Ты свистни
