словоблудье!
Речь произносит мистер Смит[4],
Но люд благочестивый,
Уже не слушая, спешит
К холодным бочкам пива
* * *
Жена верна мне одному,
И сам я верен ей зато.
Не ставлю рожек никому,
И мне не ставит их никто.
Своим трудом я нажил грош,
И сам истрачу я его.
Что у меня взаймы возьмешь?
И я не брал ни у кого.
Я не хозяин никому,
И никому я не слуга.
А если в руки меч возьму,
Я отобью удар врага.
Так и живу день изо дня,
Тоской, заботой не томим.
Другим нет дела до меня,
И я не кланяюсь другим.
ЗИМА ПРОНЕСЛАСЬ
Зима пронеслась, и весна началась,
И птицы, на дереве каждом звеня,
Поют о весне, но невесело мне
С тех пор, как любовь разлюбила меня.
Шиповник расцвел для проснувшихся пчел
Поют коноплянки в честь вешнего дня.
Их в гнездышке двое, сердца их в покое.
Моя же любовь разлюбила меня.
* * *
Был я рад, когда гребень вытачивал,
Был я рад, когда ложку долбил
И когда по котлу поколачивал,
А потом свою Кэтти любил.
А едва только спустится ночка,
Обнимаю подругу мою.
Бес велел мне на Бесси жениться,
Погубившей веселье мое…
Пусть всегда будет счастлива птица,
Что щебечет над прахом ее!
Ты вернись ко мне, милая Кэтти.
Буду волен и весел я вновь.
Что милей человеку на свете,
НЭНСИ
— Муженек, не спорь со мной,
Не сердись напрасно,
Стала я твоей женой —
Не рабой безгласной!
— Признаю права твои,
Нэнси, Нэнси,
Ну, а кто ж глава семьи,
Дорогая Нэнси?
— Если ты мой властелин,
Подыму восстанье.
Будешь властвовать один, —
С тем и до свиданья!
— Жаль расстаться мне с тобой,
Нэнси, Нэнси,
Но смирюсь я пред судьбой.
Дорогая Нэнси!
— Погоди, дождешься дня:
Лягу я в могилу.
Но, оставшись без меня.
Что ты скажешь, милый?
Нэнси, Нэнси,
И авось переживу,
Дорогая Нэнси!
— Но и мертвая не дам
Я тебе покоя.
— Я жену себе найду
Вроде Нэнси, Нэнси —
И все призраки в аду
Затрепещут, Нэнси!
Иные книги лгут нам сплошь.
Ты и священников найдешь,
Что правду божью,
Впадая от восторга в дрожь,
Мешают с ложью.
Но в том, о чем я речь веду,
От правды я не отойду,
Как в том, что черт живет в аду
Иль в недрах Дублина.
(Ах, много — людям на беду —
Им душ загублено!)
Хлебнул я браги вечерком,
Но не был пьян, а под хмельком
Я обходил, бредя пешком,
Бугры, канавы
И знал, что куст манит кивком,
А не лукавый.
Холмистый Камнок я узнал,
Едва лишь месяц заблистал.
Его рога считать я стал,
Шагая шире.
Сначала три я насчитал,
Потом — четыре…
Вослед за верным посошком
По склону я трусил шажком —
К запруде Вилли.
Но вдруг, сорвавшись, я бегом
Бежал полмили.
Тут нечто предо мной предстало
С косою острою, чье жало
С плеча костлявого свисало
И с острогой,
Что сталью под луной сверкала,
В руке другой.
С косую сажень вышиною
Оно стояло предо мною,
Без брюха, страшное, худое,
Горбом спина,
А что за ноги! Тоньше вдвое
Веретена.
Спросил я: — Друг! Узнать нельзя ли,
А мы ведь только сеять стали.
Я с вами рад
Вернуться в дом, где выпивали
Мы час назад!
— Я Смерть! — чудовище сказало, —
Но ты пока не бойся, малый!..
— Я не боюсь, хоть ты, пожалуй,
Меня убьешь.
Но я прошу: взгляни сначала
На этот нож!
Ты спрячь подальше свой клинок.
Подумай сам, какой в нем прок.
Его удары
Страшны не больше, чем плевок,
Для Смерти старой!
— Что ж, уговор — так уговор! —
Присядь со мной на косогор —
Ведь ты устала —
И расскажи, что с давних пор
Перевидала.
— О да! — сказала Смерть, садясь,
С тех пор, как жать я принялась
По воле божьей.
Всем в мире надо жить, трудясь.
И Смерти — тоже.
Ты слышал имя Горнбука?
Уж так хитра его наука,
Что стар и млад —
От деда дряхлого до внука —
Меня стыдят.
Бывало, под косою длинной,
Подобно травам луговины,
Народ, не знавший медицины,
Ложится сплошь…
Теперь меня с косой старинной
Не ставят в грош!
Вчера я жертву поразила
Своим копьем — с такою силой,
Что семерых бы уложила,
Пронзив, как гвоздь,
Но острие лишь притупила,
Задев о кость.
Что это, думаю, за штука?
А это — дело Горнбука!
Тут помогла его наука
Или искусство:
Копье в ребро вошло без стука —
Как бы в капусту.
Больной остался бы калекой,
Не помоги ему аптекой
Ваш Горнбук.
Не раз он вырвал человека
Из цепких рук.
Он изгонял из тех заразу,
Кого и не видал ни разу,
Натужься по его приказу,
Заклей пакет,
А он понюхает и сразу
Пришлет ответ.
Есть у него, как в магазине,
Все то, что нужно медицине:
Набор ножей, spiritus vini[5],
Касторка, йод.
Он все лекарства по-латыни
Вам назовет.
Есть sal marinum— соль морская,
Все кальции, какие знаю…
А разных трав любого края
Не перечесть.
И aqua (иль вода простая)
Клешни клеща, блошиной ножки
И усиков какой-то мошки,
Яд комара,
Настой желез сороконожки
_ Еt сеtега…[6]
Тут я воскликнул: — Бедный Джон!
Кладбищенский зеленый склон
Изрежет плуг.
Смерть засмеялась: — Нет, не плуг
А сто лопат
Все ваши кладбища вокруг
Избороздят.
Где одного так любо-мило
В постели жизни я лишила,
Пустила кровь иль придушила
Без долгих мук, —
Там двадцать душ загнал в могилу
Ваш Горнбук.
Наш местный ткач — хороший малый
Свою жену, что бредить стала,
Когда немножко захворала,
Отвез к врачу,
И больше слова не сказала
Она ткачу…
У парня заболел отец —
Послал отборных двух овец
Врачу за средство,
Что принесет отцу конец,
Ему — наследство.
Должно быть, от ночной простуды
Одной девчонке стало худо.
Его совет
Возврата нет!
За грош, не ведая приличий,
Морит людей он без различья
День изо дня
И норовит моей добычи
Лишить меня.
Пока терплю я поневоле.
Но разве он бессмертен, что ли?
Не избежит он общей доли.
Придет каюк —
И будет мертв, как сельдь в рассоле,
Ваш Горнбук!..
Но вдруг, наполнив мир тревогой,
Из-за ветвей…
И я побрел своей дорогой,
А Смерть — своей.
* * *
Дружок мой пленен моим взором и станом.
Ему полюбились мой дом и родня.
Но, кажется, больше прельщен он приданым
И любит червонцы нежней, чем меня.
За яблочко яблоню любит мой милый,
Пчелу свою любит за будущий мед.
И так серебро его душу пленило,
Что в сердце местечка он мне не найдет.
Ему дорога не жена, а приплата.
Любовь для него — не любовь, а базар.
Хитер он, — и я уж не так простовата:
Пускай он попроще присмотрит товар!
Побегов не жди от прогнившего корня,
Зеленых ветвей — от сухого ствола.
Такая любовь ускользает проворней,
Чем тонкая, скользкая нить без узла!
НЕВЕСТА С ПРИДАНЫМ
Я пью за невесту с приданым,
Я пью за невесту с приданым,
Я пью за невесту с приданым,
С горой золотых для меня!
Долой красоты колдовское заклятье!
Не тоненький стан заключу я в объятья, —
Нужна необъятная мне красота:
Красивый цветок обольстит и обманет,
Чем раньше цветет, тем скорее увянет,
А белые волны пасущихся стад
И прибыль приносят, и радуют взгляд.
Любовь нам порою сулит наслажденье,
А вслед за победой идет охлажденье.
Но будят в душе неизменный восторг
Кружки, на которых оттиснут Георг.
И повстречалась с пареньком.
Меня укутал он платком,
Назвал своею милой.
Гнал он коз
Под откос.
Где ручей прохладу нес, —
— Пойдем по берегу со мной.
Там листья шепчутся с волной.
В шатер орешника сквозной
Но у меня охоты нет
Платить слезами долгих лет
— Нет, будешь ты ходить в шелках,
В нарядных, легких башмачках.
Тебя я буду на руках
Носить, когда устанешь.
— Ну, если так, тогда пойдем
С тобой по берегу вдвоем,
И я надеюсь, что потом
Меня ты не обманешь.
Но он ответил мне: —
И ветер гонит облака,
Моей ты будешь милой!
Гнал он коз
Под откос.
Где ручей прохладу нес, —
К ТИББИ
О Тибби, ты была горда
Тем не дарила никогда,
Кто в бедности рожден.
Вчера же, встретившись со мной,
Ты чуть кивнула головой.
Ты думала наверняка
Пленить мгновенно бедняка,
Прельщая звоном кошелька…
Но я сгорел бы со стыда,
Когда тобой, что так горда,
Я был бы побежден.
Как ни остер будь паренек,
Ты думаешь, — какой в нем прок.
Коль желтой грязью кошелек
Зато тебе по нраву тот,
Кто состоятельным слывет,
И столько же умен.
Скажу я прямо, не греша,
Что ты не стоишь ни гроша,
А тем достатком хороша,
Что дома припасен.
С одной я девушкой знаком.
Ее и в платьице простом
Сули хоть миллион!
В ГОРОДКЕ МОХЛИН
Когда был месяцев семи
Год восемьдесят пятый
И ливни спорили с людьми
За урожай несжатый, —
Отправился к невесте,
С ней и с деньгами тестя
Сквозь полосу тумана,
Проснулась Нэлл, вскочила Бэсс,
Мелькает ворох кружев…
Но Муза скромность оскорбит,
Их тайны обнаружив
Но вот — природе вопреки —
Стянули их корсеты,
И очень длинные чулки
На ножки их надеты.
Осталось — это не секрет —
Им застегнуть подвязки.
Не подлежит огласке
Шелка упругие, шурша,
Едва дают дышать им.
И все же могут, не греша,
Они гордиться платьем.
Легко их в талии сломать,
Шумят их шлейфы сзади.
На пышный зад их глядя
В воскресный день?
Вот в куртке праздничной, с хлыстом —
«Гей-го!» — подъехал Санди.
И Нэлл и Бэсс покинуть дом
Спешат, как по команде.
А вот Джон Трот — лихой старик.
Он маслит, пудрит свой парик —
Да и сюртук воскресный
* * *
Весной ко мне сватался парень один.
Твердил он: — Безмерно люблю, мол. —
А я говорю: — Ненавижу мужчин! —
И впрямь ненавижу, он думал…
Вот дурень, что так он подумал!
Сказал он, что ранен огнем моих глаз,
Что смерть его силы подточит.
А я говорю: пусть умрет хоть сейчас,
Умрет, за кого только хочет,
За Джинни умрет, если хочет.
Усадьбу, где полный хозяин он сам,
И свадьбу — хоть завтра — сулил он.
Но думаю: виду ему не подам,
Что дурочку сразу прельстил он,
Усадьбой и свадьбой прельстил он.
И что бы вы думали? Вдруг он исчез.
А вскоре нашел он дорожку
К моей же сестрице двоюродной — Бэсс.
Терпеть не могу эту кошку,
Глухую, поджарую кошку!
Хоть зла я была, но пошла погулять
В Дальгарнок — там день был базарный.
И вдруг предо мною явился опять,
Как призрак, дружок мой коварный,
Все тот же мой парень коварный.
Ответив негодному легким кивком,
Пройти поспешила я мимо.
Но он, ошалев, словно был под хмельком,
Назвал меня милой, любимой,
Своей дорогой и любимой.
А я, между прочим, вопрос задала,
Глуха ли, как прежде, сестрица
И где по ноге она обувь нашла…
О боже, как стал он браниться,
Как яростно стал он браниться!
Молил он скорее венчаться пойти,
А то он погибнет напрасно.
И я, чтоб от гибели парня спасти,
Сказала в ответ: — Я согласна.
Хоть завтра венчаться согласна!
КУЗНЕЦУ
Устал в полете конь Пегас,
Сойти на
