ее можно увидеть только у какого-нибудь редкого любителя музыки или любителя старины.
II
Фишгардский экспресс примчал меня, пролетая сквозь туннели и не останавливаясь на станциях, в Фишгард. За окнами мелькали синие «сахарные головы» уэлльских гор. Из Фишгарда до Росслера, ирландской гавани, установлен самый короткий из всех рейсов, которые только имеются между Англией и Ирландией: всего 2 3/4 часа. Но и в этот короткий период бурное и своенравное Ирландское море дает себя почувствовать. Пароход подбрасывает, как футбольный мяч. Брызги перелетают через палубу, и у пассажиров остается на губах едкий, соленый привкус.
Но вот и невысокий берег Росслерской гавани.
После стремительного экспресса и плавания по бурному морю приятно отдохнуть в покойном и неторопливом поезде ирландской железной дороги. За окнами — мирная зеленая равнина, озаренная закатом, догорающим за покатыми холмами на горизонте. Вот они — просторы, где трудятся земледельцы, терпеливо идущие за плугом. Деревни с избами, крытыми соломой. Стада, вольно бродящие по диким пастбищам без присмотра пастухов.
Даже в вагоне царит настроение, какого не бывает в английских вагонах. Там пассажиры редко вступают в разговор. Читают газету или смотрят в окно.
Здесь же очень быстро завязывается всеобщая беседа. Старушка с дочерью возвращаются из Англии и ругают англичан и все английское. К ним присоединяется старая дева, учительница, пользующаяся случаем провести параллель между Ирландией и Англией, обычаями и нравами обеих стран.
— Мама ни за что не хотела оставаться в Англии, — говорит бледная девушка. — Мне лично нравилось там жить. Англичане живут богаче и веселее. Но мама настояла на своем.
Старушка на вид кроткая-прекроткая. Но видно, что у нее хватило решимости и упорства для того, чтобы настоять на возвращении на родину. Губы у нее крепко сжаты, а на лбу упрямая морщинка.
Она добилась своего и выглядит довольной и умиротворенной.
— Англичане очень много едят. Ах, как они много едят. И всегда мясо.
— У англичан нет никакой религии. Вот только в церковь ходят по воскресеньям.
— Это правда, совершенная правда! — восклицает учительница. — Я часто дразнила моих знакомых англичан тем, что их разводы недействительны. Их религия допускает развод, но ведь мы, католики, знаем, что никто не может развести супругов помимо святого престола. Я говорила одной даме, которая развелась и снова вышла замуж, что у нее теперь два мужа.
— Англичане ужасно любят деньги.
Кто-то, защищая англичан, говорит, что они энергичны, культурны и свободны от суеверий — между тем ирландцы до сих пор верят в фей и ведьм.
— Мама верит, — говорит бледная девушка. Кроткая «мама» улыбается и кивает головой.
— Да, я верю.
— Какие же они бывают — феи? — спрашиваю я.
— Разные: добрые и злые, светлые и темные.
— А где они живут?
— В пещерах, в лесу, да и в домах иногда, — отвечает старушка, улыбаясь…
Кто-то противопоставляет немузыкальность англичан музыкальности ирландцев.
По этому случаю пожилая учительница даже спела куплет одной народной песни:
Ах, продам тебя я, прялка.
Я продам веретено.
Жизнь иль смерть — мне все равно.
Я мог бы проездить по английским железным дорогам десяток лет, а не услышал бы песни — особенно из уст старой девы…
В этот день я приехал в большой город Лимерик, где я рассчитывал переночевать перед тем, как отправиться в путь — по левому берегу реки Шаннон. Рано утром я вышел побродить по улицам и заглянул в парк. У необычайно высокого памятника с классически задрапированной фигурой на скамье сидел молодой человек.
— Чей это памятник? — полюбопытствовал я.
— Сторонника Унии между Англией и Ирландией {3}, Сиринг Раиса. Памятник, правда, красивый, но лучше бы он не стоял здесь. Вот было бы время убрать его… теперь, когда гомруль станет законом и уния тысяча восьмисотого года будет уничтожена.
Худощавый молодой человек произнес эти слова очень Энергично. Впалые глаза его засветились гневным огоньком.
Я сообщил ему, что я иностранец и нахожусь в Ирландии впервые.
Молодой человек счел своим долгом прочесть мне целую лекцию об Ирландии и ее прошлом.
Об англичанах и их политике в Ирландии он говорил с озлоблением, весь дрожа. В воздухе веяло сыростью и ранней прохладой, и этим можно было отчасти объяснить дрожь моего собеседника, который был в легком пиджачке без пальто.
Я спросил его:
— Примирит ли вас с Англией ваша автономия?
— Не знаю, не думаю, — увлеченно ответил молодой человек, — века преследований не забываются. Мы все были бы счастливы, если бы какая-нибудь держава отторгла нас от Англии… Сколько способностей и дарований погибало и погибает в нашей стране даром. Сколько естественных богатств не использовано из-за религиозной вражды. Капиталы находятся, главным образом, у протестантов. Все крупные фермы в их руках. Вот отчего нашей молодежи так трудно пробивать себе дорогу. Вы побродите по Ирландии, вы узнаете и полюбите наш народ. О, это прекрасный народ. Пойдите в наши доки здесь в Лимерике, и вы услышите много глубоких и остроумных вещей, каких бы не сказал никакой писатель или профессор. Ни одного бранного слова вы не услышите в наших тихих доках. На днях я прихожу на почту рано утром. Вижу, стоят двое рабочих-грузчиков. Дрожат от холода. «Что, спрашивают, пришли ли газеты. Мы хотим узнать результат голосования в Палате общин после второго чтения гомруля» {4}. А еще говорят, что наше простонародье не интересуется гомрулем.
Городские часы пробили девять. Молодой человек, еще не остывший от недавнего волнения, поплелся на службу.
Город давно проснулся. По улицам ходили женщины в черных шалях — без шляп. (В Англии последняя прачка или деревенская жительница выходят на улицу не иначе, как в шляпке. Даже цыганки — и те носят шляпы!)
На почте ко мне подошел высокий, прямой старик и сказал мне строго и просто:
— Пишите мне телеграмму, — и не дожидаясь моего согласия, продиктовал: — «Килдайсарт. О’Селливану. Везти ли телят на базар или оставить их дома».
После высоко просвещенной Англии меня даже тронул этот экземпляр неграмотности, невежества. Старик напомнил мне родную мне Россию…
Мой утренний знакомый был прав. Доки Лимерика оказались необычно тихими. Ни гулкой брани, ни выкриков. Добродушные грузчики вели за работой тихую беседу, столь несвойственную людям их профессии: будто старушки у камина.
Если в воздухе и слышались здесь какие-нибудь крики, то они принадлежали чайкам, галкам и воронам, носившимся над доками.
Снежно-белые и черные птицы мелькали над водой и кружились над мачтами парусных судов, прибывших издалека.
Верблюд сказал:
— Я рад, что у меня длинные ноги и длинная шея. Это очень удобно.
Свинья сказала:
— А я рада, что у меня короткие ноги и короткая шея. Это гораздо удобнее. Верблюд сказал:
— Давай поспорим. Если ты окажешься права, я отдам тебе свой горб. Свинья сказала:
— Давай. Если ты окажешься прав, я отдам тебе свой пятачок!
— Ладно! — сказала свинья.
— Идет! — сказал верблюд.
Они пошли вместе и остановились у сада. Сад был обнесен низкой оградой, а калитки не было. Верблюд, не долго думая, вытянул шею и стал срывать с веток сладкие плоды. А свинье ничего не досталось.
Верблюд позавтракал и сказал свинье:
— Ну, кто из нас прав?
— Пойдем дальше! — сказала свинья.
Пошли дальше и пришли к огороду. Вокруг огорода была очень высокая ограда, а калитка была очень низенькая. Свинья вошла в огород и стала есть вкусные овощи, которые росли на земле. А верблюд не мог войти и остался за оградой.
Свинья пообедала и, выйдя из калитки, сказала верблюду:
— Ну, кто из нас прав?
Спорили они, спорили да и порешили, что верблюд останется со своим горбом, а свинья со своим рылом.
ЗАМОК ИНЧИКУИНА
Я учился в английском колледже. Был у нас рыжий студент, потомок древних ирландских королей. Звали его Инчикуин. Ему было всего шестнадцать лет. Мы с ним учились вместе целый год, а никогда не разговаривали. У него было всего два приятеля — с ними он ездил верхом по парку каждое утро перед завтраком. А на других студентов и смотреть не хотел.
Как-то раз я вышел после лекции в сад. Было это весной, солнце начинало припекать. Вижу — на скамейке сидит Инчикуин, без шапки, в руках держит книжку. Ветерок растрепал его рыжий пробор.
— Проклятая латынь! — бормочет Инчикуин, наморщив маленький лоб.
Я молчу.
Инчикуин вынул изо рта трубку и говорит сквозь Зубы:
— Послушайте, вы что-нибудь смыслите в латыни? Будь я проклят, если когда-нибудь пойму хоть одну латинскую строчку.
— Давайте, я вам помогу, — сказал я и быстро перевел ему несколько строк.
— О, — сказал Инчикуин, — вы, иностранцы, дьявольски умный народ! А для меня латынь все равно что готтентотский язык. Пожалуйста, переведите еще раз, я запишу.
Ничего не поделаешь — пришлось продиктовать ему страницу из Овидия.
Он то и дело прерывал меня и спрашивал, как пишутся слова.
— Да ведь я диктую вам не по-латыни, а по-английски — на вашем же родном языке!
Инчикуин не смутился и сказал очень весело:
— Будь я проклят, если я когда-нибудь одолею английское правописание! Для меня это китайская грамота!
После этого случая не только Инчикуин, но и его товарищи стали при встрече улыбаться мне.
Я часто слышал, как они говорят между собой:
— О, эти иностранцы — чертовски умный народ! Жарят Овидия, как «Отче наш».
—-
Однажды я сидел в нашей маленькой тихой университетской библиотеке. Инчикуин вошел в комнату, перелистал журнал «Хоккей», а потом от нечего делать подсел к моему столику. В библиотеке нельзя было курить — поэтому он держал во рту потухшую трубку.
— Слушайте, — сказал он, — знали ли вы в России одного человека, я забыл его фамилию. Кончается на «ский»… Славный парень, ростом в шесть футов!
Я ничего не мог ему ответить, но он и не ждал моего ответа.
— Слушайте, — сказал он опять. — А знакомы ли вы с русским царем, то есть я хочу сказать — бываете ли во дворце? Я в прошлом году видел вашего великого князя. Позабыл только, как его зовут. Кажется, Михайловна.
—-
Я очень любил читать книги о средневековых рыцарях. Инчикуин увидел у меня в руках книгу, которая называлась «Ирландский замок». На первой странице были изображены развалины замка с деревьями на крыше.
— О, — сказал Инчикуин, — у меня у самого есть в Ирландии замок. Ему восемьсот двадцать три года.
— А башни уцелели? — спросил я.
— Да, башни, подъемный мост и все прочее. На реке Шаннон, недалеко от деревни Килдайсарт. Красивый вид. Приезжайте посмотреть. Только мы живем не в замке, а в двух милях от него. У меня дома отличные лошади. Читали вы в газетах о Ирландской Девушке, которая взяла приз
